Дом Огненного Змея

— Ты мне не нравишься. Сложив руки на груди, Стах-Рам упёрся тяжёлым взглядом в башенный проём. Источник его неудовольствия не шелохнулся — лишь приподнял брови, чуть насмешливо: — Ты пришёл, чтобы поставить меня в известность? — Я пришёл сказать: змей с тобой. В самом деле, Эрхэ. Мне плевать на тебя и твои тайны, и что там было у тебя с Лемом, и что там было у тебя с Су — уноси это всё с собой в посмертие. Но то, что касается других — всего людского рода, всего нашего мира — ты уносить не вправе. Я хочу понять, что в действительности произошло на Альтаре четыре с половиной тысячи лет тому назад, не ради прошлого — ради будущего. На то, чтобы во всём разобраться, у меня осталось не так уж много времени, поэтому… По-человечески тебя прошу. Расскажи всё, что тебе известно, что хоть как-то может мне помочь. Начиная с того, что вы с Лемом делали на севере. На бесстрастном лице Хранителя Ключей обозначилась тень удивления. — Раньше такие высокие материи тебя не занимали. — Раньше я не знал того, что знаю сейчас. То, что случилось с людьми — и с землёй — это же явно какая-то отдача от перемещения. Хвит-Арам говорит, вы не знали заранее, но то, что вы сделали, имело похожий результат. Кто в чём виноват, мы сейчас обсуждать не будем. Я лишь хочу услышать твоё объяснение: как так получилось. Вот и всё. — Что ещё говорит Хвит-Арам? — Боишься за сохранность своих секретов? — Стах-Рам усмехнулся. — Не волнуйся, он держит язык за зубами — до сих пор. Про то, что вы были на севере, я сам догадался. Даже знаю, с кем вы поменялись. Интересно, что скажет Су, когда… — Хорошо же ты стараешься ради будущего. У Стах-Рама чуть пар не повалил из ушей, но он заставил себя заткнуться. Эрхэ прав. Он не за тем пришёл, и разругаться сейчас было бы последним делом. — Погорячился, — буркнул он. — Забудь. Подёрнувшийся было инеем взгляд его собеседника слегка оттаял. Эрхэ задумчиво потёр переносицу. — Не знаю, Стах, что ты надеешься от меня услышать. Я как тогда не понимал, где именно мы ошиблись, так и сейчас не понимаю. Но, думаю, ты прав: у перемещения между мирами — даже успешного — есть какая-то отдача, и не все её проявления заметны сразу. Когда Лем создавал свой круг, у нас не было такой информации… — Вот тут поподробнее. Как именно он его создавал? Только без вранья о том, что всё ему привиделось во сне. На этот раз Эрхэ замолчал надолго. Сомнения и колебания — если они где-то там имели место быть — никак не отразились на его лице. — Видишь ли, это не совсем враньё, — сказал он наконец. — Во сне было много подсказок, но за главной из них пришлось тащиться на своих двоих. Последний кусок головоломки сложился в Долине Лилий — там же Лем набросал схему круга, и там же получил подтверждение, что она рабочая. В Зеркале Истины. *** Отвар шипел и булькал в кастрюле, наполняя кухню горько-терпким паром. Эрхэ-Линн снял крышку, помешал содержимое, отрегулировал температуру плитки и вернулся к столу, где его ждала груда потускневшей посуды и инструментов, давно нуждавшихся в заточке. За кастрюлей требовалось приглядывать, но это не мешало одновременно заняться чем-то ещё. Мелодия в стенах проиграла смену часа. Солнцедень перевалил за середину… Дэй до сих пор не пришёл. Вытащив из кучи первый попавшийся нож, Эрхэ-Линн провёл рукой вдоль лезвия — убирая мутные пятна, заостряя притупившийся край, и продолжал до тех пор, пока металлическая поверхность с обеих сторон не засияла зеркальным блеском. Тогда он отложил нож в сторону. Не хотелось лишний раз встречаться глазами со своим отражением. Весна в Тавирэнди давно вступила в свои права — докатились её отголоски и до башни. Потеплело; уже не нужно было постоянно обогревать помещения. Маленькая вишня на крыше — всего одна, на большее не хватало места — оделась тугими розовыми бутонами, которые вот-вот должны были превратиться в цветы. Прошлым летом она едва не засохла, и Дэй, по чьей вине это произошло (не доливал воды в кадку, когда была его очередь) ужасно переживал, что вишня обидится на него и больше не зацветёт. Если бы он удосужился сегодня прийти, он мог бы убедиться… Эрхэ-Линн схватил следующий нож, но махнул по лезвию слишком резко. Отстранённо понаблюдав за красными каплями, растекающимися по столешнице, он сунул порезанные пальцы в рот — жалея, что не может так же затолкать в себя и проглотить переполняющее его раздражение. «За двести лет так ничему и не научился». Вкус крови во рту смешался с густым запахом тусовой коры, от которого в голове уже слегка мутилось. Эрхэ-Линн решил на время оставить в покое режущие предметы и взялся за тарелку. Дэй теперь появлялся как придётся — приходил поздно, уходил рано, иногда пропускал целые дни. В своём стремительном превращении из ребёнка во взрослого он заложил очередной крутой вираж и развернулся, наконец, в правильном направлении: лицом к внешнему миру, ожидаемо затмившему по яркости исхоженное вдоль и поперёк замкнутое пространство башни. Эрхэ-Линну следовало за него порадоваться — ведь была всё-таки опасность, что мальчик вырастет слишком не таким, как все — и он радовался, искренне. В те редкие минуты, когда удавалось ненадолго справиться со злостью — глухой, беспомощной злостью на самого себя. «Всегда спотыкаюсь об один и тот же камень и падаю в одну и ту же яму». Он не хотел привыкать — но привык. Не хотел привязываться — но привязался. Зная с самого начала, чем всё кончится — так и не смог внутренне подготовиться, потому что ничего не изменилось в его натуре. Наверное, даже коррекция не исправила бы этот основополагающий изъян. Он хорошо помнил, что случилось в прошлый раз, когда он позволил себе попасть в зависимость от другого человека — подпустить и опереться, начать надеяться и ждать. Повторения не хотелось, а значит — нужно было взять себя в руки, пока не поздно. С начищенного дна тарелки на него взирало его собственное хмурое лицо. Похоже, от отражений сегодня никуда не деться… А ведь можно пойти в закрытую секцию и глянуть в другое зеркало. Посмотреть, где сейчас Дэй, чем занимается, что именно удерживает его от… Он грохнул тарелкой об стол, хотя хотелось — себе по лбу. В отношении своего юного визитёра он Зеркалом Времени никогда не злоупотреблял — да и не было нужды: раньше Дэй сам охотно делился всеми деталями своей жизни. Постепенно деталей становилось меньше, пока их поток вовсе не иссяк. Сейчас схватиться за Зеркало уже чесались руки, но Эрхэ-Линн себе не позволял. Хватит. Его всё это не касается. Иногда ему казалось, что он что-то упускает. Дэй в последнее время стал каким-то дёрганым: то следовал за ним тенью — преданной, как раньше, хотя и по-новому молчаливой, — то вдруг срывался с места и искал себе занятие в другом конце башни, словно пытаясь оказаться как можно дальше от него. Эрхэ-Линн часто ловил на себе странные, почти испуганные взгляды. Возможно, он что-то сказал или сделал не так. Возможно, следовало прямо спросить об этом, но спросить — означало сократить дистанцию, поддерживать которую и без того стоило немалых сил. Потребность в живом человеческом тепле пока ещё не завела его на территорию, с которой нет возврата, но он не желал даже близко подходить к опасному рубежу. Выпуклый бок кувшина, будто в насмешку, растянул его отражение: голова выглядела приплюснутой, как у рептилии. Зеркала, зеркала… Вся его жизнь состоит из кривых зеркал. Мысль скакнула, перепрыгнула с одного на другое. Не стоило, всё-таки, рассказывать Стаху — ясно же было, что недоговоркой тот не удовлетворится. А выдавать сразу всё Эрхэ-Линн не собирался — поэтому получилось, как всегда. «Зеркало Истины! — восклицал первый помощник Освещающего, возмущённо воздевая руки к небу. — Ответ на любой вопрос! И ты держишь его местонахождение в тайне — у тебя совсем нет совести?! Сколько всего можно было бы сделать!..» Вовсе не на любой вопрос отвечало Зеркало Истины, а лишь на те, где ответ звучал бы как «да» или «нет». Каждый человек мог заглянуть в него однажды, и отнюдь не всегда это хорошо заканчивалось — башня служила тому назидательным примером. Если бы Зеркало Истины приносило всем только счастье — героям прошлого не пришлось бы так тщательно прятать его от случайных глаз. Обо всём этом он напомнил Стаху — тот унялся, но ненадолго. Смешные они — люди, которые никогда ни обо что в жизни по-настоящему не расшибали лоб. Думают, что неудачи случаются с какими-то там неудачниками, а вот их гениальные планы просто обязаны реализоваться без малейшей осечки. Что с такими делать? Не давать им слишком много знать. Стах так умилительно перешагивал через себя ради блага человечества… И то, что заговорил он именно про север — когда Тилле не умолкает о том же уже которую неделю… Поддавшись импульсу, Эрхэ-Линн сболтнул лишнего — и вот, расхлёбывай теперь. Он снова подошёл к плитке, помешал отвар, потом уселся на скамью спиной к стене, привычно вытянув вперёд ноги. Чистить посуду больше не хотелось — хотелось сидеть с закрытыми глазами и вдыхать дурманящий аромат, в котором полынная горечь смешивалась с мускусной пряностью. Ну и что, что отрава. Всё равно приятно — да и ему-то, по сути дела, без разницы. Север, север… Все желают знать, что произошло на севере — для них с Лемом это тоже когда-то был наиглавнейший вопрос. Искать ответ начали с самого очевидного места: доступной части книгохранилища. Сначала копались в каталогах в открытую, но быстро поняли, что привлекают к себе ненужное внимание. Пришлось менять тактику, маскировать поиски под другие запросы. Лем вступил в парочку новых цехов, где сразу нашёл себе кучу полезных исследовательских проектов, а для Эрхэ-Линна проще всего было пойти другим путём. В конце концов, чей он сын? Он мог буквально поселиться в книгохранилище и не вызвать ни у кого никаких подозрений. Всё, что для этого было нужно — проявить интерес к делу своего отца. В памяти мелькнуло лицо за полупрозрачной плёнкой барьера. Растерянный, непонимающий, встревоженный взгляд. Но гнева в том взгляде не было. Для этого отец всё же оказался слишком глуп. Эрхэ-Линн тряхнул головой, отгоняя воспоминание. Из всех теней прошлого эта кусалась больнее всего; не стоило подпускать её близко. Прошли годы, в каталогах ничего полезного не нашлось, в Эмерию Лема не пустили. Как-то раз они сидели в комнатушке на одном из нижних ярусов Западной цитадели, служившей тогда Эрхэ-Линну домом. Лем только закончил пересказывать последний из своих «змеиных» снов; они у него всегда были очень живые, полные красок и ощущений — а уж описывать он умел. Слушая его, Эрхэ-Линн словно бы воочию видел, как расцветает оранжевыми сполохами семиструйная корона, как колышется сияющее тело, когда змей в полёте зависает над землёй. А бывало — вот как в тот раз — что Лем во сне сам превращался в змея и рассказывал тогда совсем уже удивительные вещи: как выглядит царство света в недрах Альтары, как меняется мир при выходе на поверхность, как звенит и натягивается всё внутри, когда приходит время сбрасывать наружную световую оболочку… — Значит, шельфил — и в самом деле сброшенная кожа змей, перешедшая в состояние материи, — сказал Эрхэ-Линн. — До сих пор же никак нельзя было это доказать. — Вряд ли мои сны сойдут за доказательство, — криво улыбнулся Лем. — Достаточное доказательство для меня. Наградой ему был благодарный взгляд васильковых глаз. — Не знаю я, честно говоря, что они такое, — продолжал Лем, откинувшись на спинку стула и запрокинув голову к потолку. — То есть, я уверен, что змеи существуют, и однажды я доберусь до них, но вот эти сны… Не могу понять, то ли всё это со мной было, то ли ещё только будет… Видения приходят внезапно, и я не имею над ними никакого контроля. Вот если бы сном можно было управлять… Задать вопрос — и получить на него ответ… — Кажется, раньше людям как-то удавалось. — Запретная техника сновидения, да… Слушай, а это идея, — Лем оживился, подался вперёд, упёрся руками в колени. — Научиться видеть сны по заказу, а потом спросить: как попасть в мир змей. Как ты думаешь, в главном хранилище можно найти методички? — Нет, — на тот момент Эрхэ-Линн уже достаточно хорошо изучил каталоги, чтобы ответить, не задумываясь. — По сновидению если что и есть, то только в закрытой секции. Плечи Лема заметно поникли. За годы бесплодных поисков его решимость ничуть не ослабла, он был всё так же целеустремлён, но чувствовалось, что отсутствие результата начинает его угнетать. — Эх… жаль. Ну, может лет через пятьдесят, когда ты станешь Хранителем Ключей… Лет через пятьдесят нынешний Хранитель уйдёт к солнцу, и ключи перейдут к его прямому потомку, каким бы недоразвитым тот ни уродился. Отец решил пригласить только одного ребёнка — имел право — а ключам было всё равно. Эрхэ-Линн с детства знал, что таково его будущее; оно его не прельщало — как Лема не прельщала перспектива стать Освещающим — но, так же как и Лем, он смирился, а потом даже начал видеть плюсы в уготованной ему судьбе. Чем дольше длилась их охота за змеями, тем больше Эрхэ-Линн втягивался в неё — и не ради одного лишь Лема. То, что поначалу было поводом сблизиться, приправленным толикой любопытства, постепенно перешло в настоящий азарт. Словно бы змеи и загадка их перемещения стали его противником в шахматной игре — опытным, хитроумным, с которым хотелось сразиться, выжав все силы. Уже тогда он знал в глубине души, что никогда не выиграет схватку за сердце дорогого ему человека — хотелось победить хоть так: разгадать ребус, решить головоломку. Доказать — в первую очередь самому себе — что он чего-то стоит. Он не мог просто сидеть и ждать пятьдесят лет. Хранитель Ключей — вечно взъерошенный, рассеянный, питающийся, казалось, не солнцем, а запахом книг и пылью со стеллажей — очень редко вспоминал о том, что у него есть сын. Он вообще был довольно безразличен к людям, прекрасно обходился без друзей, без тхиэйре и, если бы не обязанность продолжить род, лежащая на каждом солнцепричастном, на женщину, ставшую Эрхэ-Линну матерью, никогда не взглянул бы дважды. Ребёнком Эрхэ-Линн так редко видел отца — от силы пару раз в году, по большим праздникам — что даже не знал, как положено себя с ним вести. Он думал, это будет сложно: обратить на себя внимание, занять в его жизни какое-то место — но всё оказалось легко. Слишком легко… Когда он добыл информацию, которой им недоставало, это был их первый значимый успех. Вспомнив, с каким воодушевлением Лем метался по его комнате, восклицая: «Оно работает! Работает!», Эрхэ-Линн невольно улыбнулся. Но чтобы по-настоящему стать хозяином своих снов, Лему требовалось время, а ещё — напарник для тренировок. Кроме него другой кандидатуры не было — благо, он сумел освоить хотя бы азы: его другу это дало необходимый толчок, чтобы дальше двигаться вперёд самостоятельно. И тот двигался, упорно и зачастую напролом, с немалым риском для себя. Однажды Лем заснул и проспал почти сутки, пока его не растолкали коллеги по работе, встревоженные его долгим отсутствием. Эрхэ-Линн, узнав об этом, так испугался, что они тогда впервые в жизни серьёзно поссорились. Он указывал на реальную, не выдуманную опасность, которую несло с собой слишком глубокое погружение в сон, и просил не быть настолько безрассудным, но Лем в ответ лишь упрямо дёрнул плечом: — Мне всё равно, что со мной будет. Я готов умереть, пытаясь, но не пытаться — не могу. Даже ты меня не заставишь. После этого Эрхэ-Линн неделю с ним не разговаривал. На большее его не хватило. Но тогда он сам впервые почувствовал укол сомнения: правильно ли они поступают? Он, нарушивший уже такое количество законов, что хватило бы на десять принудительных коррекций, и ни разу о том не пожалевший, вдруг замер в нерешительности над своей игровой доской. Что, если итогом этой партии станет не просто поражение, а потеря? Чего-то настолько важного, без чего бессмысленной становится сама жизнь? Увы, момент ясности пришёл и ушёл, потому что с не меньшей ясностью Эрхэ-Линн осознавал… Да, однажды он может потерять Лема — если что-то пойдёт не так, и даже в случае успеха. Но если он, поддавшись страху, пойдёт на попятный — перестанет его поддерживать, ему помогать — то потеряет его прямо сейчас. Он всегда был слишком слаб. В результате потерял всё: и Лема, и отца, и даже… Но больше никогда. Никогда. Теперь уж точно… — …Эрхэ-Линн… Эрхэ-Линн!.. Он очнулся от того, что кто-то тряс его за плечи. Открыв глаза, он увидел над собой встревоженное лицо Дэя. Плитка была погашена, сквозь развёрнутое окно на кухню пыталась просочиться весенняя свежесть, сражаясь с плотной завесой из тусовых паров. — Почему ты не оставил окно открытым? — увидев, что Эрхэ-Линн пришёл в себя, Дэй быстро отдёрнул руки да так и замер, словно не знал, куда их девать. На его щеках загорелись два красных пятна. — На всём ярусе дышать нечем!.. Пойдём на крышу, — Дэй снова схватил его и зачастил: — Пока ещё тут проветрится — а тебе надо на улицу… Как там вишня, не зацвела? Давай проверим, пойдём же, ну, пойдём… Эрхэ-Линн проморгался, внимательней огляделся по сторонам. Вообще-то воздух можно было очистить одним движением мысли, но… Дэй всё-таки пришёл, и — в кои-то веки — чего-то от него хочет. Медленно поднявшись на ноги, Эрхэ-Линн позволил ему увлечь себя в коридор.