Дом Огненного Змея

Восточный океан вгрызался в неподатливую сушу, бился о скалы, облизывал чёрную гальку на берегу. В его непрестанном мерном рокоте почти терялись крики морских птиц, то взмывавших над волнами, то присаживавшихся отдохнуть на отполированные водой гигантские брёвна, загромоздившие пляж. Стах-Рам и его спутник шагали по узкой полоске дёрна между лесом и камнями. Крошечное поселение, приютившее Тми и таких же как она жертв чужого безрассудства, осталось позади, надёжно спрятанное в чаще, совсем невидимое с берега. Трава пружинила под ногами, её сочная зелень, местами пересыпанная синевой мелких колокольчиков, говорила о начавшемся лете, но суровый океанский ветер словно возражал: «Настоящее лето я к вам сюда не пущу». — Значит, Су согласился? Не ожидал от него. — Хвит-Арам поплотней запахнул на груди короткую безрукавку, которой утеплился поверх остальной одежды перед выходом на прогулку. К защитному полю он относился с пренебрежением — люблю, мол, чувствовать дыхание моря на лице. Стах-Рам мысленно пожимал плечами: хочет человек мёрзнуть и отплёвываться от волос — кто ж ему помешает. Сам он тоже был не из тех, кто ставит поле от одной капли дождя, мог и зимой обходиться плащом, но ветер не любил, поэтому сейчас шёл укутанный, и волосы его были в полном порядке. — Он не верит, что путь в Долину вообще существует. Верил бы — нашёл бы предлог отказать. Может, ещё откажет. В некоторые моменты — которые сам начал определять, как моменты малодушия — Стах-Рам спрашивал себя, каким образом докатился до такого. Он обманывал — да, обманывал! — лучшего друга, вёл за его спиной дела и строил планы с теми, кого тот ненавидел и презирал. Своими-то врагами Стах-Рам их уже не считал… Он тряхнул головой, отгоняя сомнения. Поздно. Назад дороги нет. — И что ты собираешься делать теперь? — спросил Хвит-Арам. В своём продвижении вдоль берега они наткнулись на препятствие: одно большое дерево словно выползло вперёд, отделившись от общего массива, на край овражка. Дожди и шторма размыли почву под ним, и кривой ветвистый исполин завис над расщелиной, уцепившись за края корнями. Хвит-Арам соскочил вниз, Стах-Рам последовал его примеру. Маленький грот давал убежище от ветра, здесь можно было снять защитное поле. — Теперь… Мне надо понять, как туда попасть. И тут я не обойдусь без твоей помощи. Древесные корни — толстые, перекрученные — пронизывали пространство над головой. Море, обрамлённое неровными краями грота, было похоже на картину в рваной рамке. — Ты думаешь, я знаю путь? — Хвит-Арам, устроившийся на земляном выступе, прищурился. — Сижу на этом знании больше полутора веков и до сих пор ничего не сделал? С Предстоящим северо-востока Стах-Рам как-то сблизился в последние месяцы, к немалому удивлению для себя. Между ними установились странные полу-доверительные отношения: он не лез с вопросами, не пытался докопаться до тайн, а взамен получал молчаливое (иногда и словесное) подтверждение своих догадок. В лице Хвит-Арама он обрёл собеседника, с которым можно было обсудить то, что долго носилось в себе, о чём не хотелось говорить даже с Миу. Конечно, Стах-Рам не настолько потерял осторожность, чтобы озвучивать каждую возникающую мысль, но своим желанием попасть в Долину Лилий поделился. И по отсутствию реакции понял: Хвит-Арам давно знает о её существовании. Знает, что Лем и Эрхэ там были. — Нет, бездействовать ты бы не стал. Тебя, как и меня, интересуют некоторые вопросы истории, и я думаю, что ты — он бросил на собеседника быстрый взгляд — начал искать на них ответы очень давно. Хвит-Арам прикрыл глаза, улыбнулся, снова молчаливо соглашаясь. — Если Эрхэ кому-то и скажет, то только тебе. Из всех, с кем он в принципе готов был разговаривать, ты один до сих пор жив. — Теперь он разговаривает с тобой. — Мы с ним слишком долго не доверяли друг другу, — Стах-Рам покачал головой, — в одночасье это не изменится… Предстоящий долго молчал, потом сказал со вздохом: — Я пытался. Пытался, как только мог. Я исчерпал все аргументы, и других у меня с тех пор не появилось. Он слишком сильно обжёгся, слишком винит себя, он не хочет, чтобы через него в мир проникла хоть малейшая новая беда… Ничего не получится. Стах-Рам удивлённо вскинул брови — он никогда прежде не думал об Эрхэ в таких выражениях. Считал Хранителя Ключей высокомерным и бесчувственным, неспособным к раскаянию, не испытывающим угрызений совести. Но в словах Хвит-Арама был резон. — Что, даже не попробуешь? — Бесполезно. Разочарование накатило, как океанская волна, и какое-то время Стах-Рам безуспешно пытался справиться с горечью. Неужели тупик? У него в самом деле не было других идей, других кандидатур… Что могло бы заставить Хвит-Арама передумать? Возможно, только одно… — Эрхэ сказал, что в Долине спрятано Зеркало Истины. Они нашли его, Хвит. Они в него смотрели. По тому, как загорелись глаза его собеседника, стало ясно: вот этого он не ожидал. Хвит-Арам аж привстал, но быстро сел обратно — тесный грот шагами не померяешь. Несколько мгновений он переваривал услышанное, потом пробормотал: — Мне он говорил, что они наткнулись на круг — остатки одного из кругов Ран-Тара. Лем сложил увиденное с картинками из снов и нарисовал свой, но если там было ещё и Зеркало… Он мог спросить: сработает ли новая технология — и в ответ получить «да»… Поэтому он не сомневался, ни на секунду не задумался о цене, о последствиях… Хвит-Арам вскинул голову. — Хорошо, я попробую. Совет Домов скоро, мне и так ехать в Тавирэнди… Я попробую ещё раз. *** Не в пример столице, где Храмов Солнца было целых пять, за что город иногда называли Пятисолнечным Тавирэнди, над Ставаргом характерный вытянутый купол возвышался почти в одиночестве. Храм Земли по соседству был, традиционно, куда ниже, и только центральная цитадель могла соперничать с ним высотой. Стоя на ступенях перед высокой аркой входа, закрытого полотняным пологом, Сави-Рин злилась и немного нервничала — так, самую малость. Всё-таки она была главой Великого дома, Предстоящей провинции и градоначальницей Ставарга и не собиралась трепетать перед свеженазначенным Поклоняющимся, тридцати пяти лет от роду, хоть он и был назначен по протекции первого человека в государстве. Нир-Даэс, прибывший накануне, до сих пор не явился засвидетельствовать своё почтение, как того требовал обычай. Неужели считает себя выше формальностей? Или думает, что она сама должна идти здороваться с ним? Выскочка! Наглый юнец! Ноги бы её здесь не было, если бы от этого юнца не зависело столь многое в их плане… — Ладно, пошли, — Айу дёрнула её за рукав, — чего на пороге-то топтаться… Сави-Рин решительно раздвинула полог и шагнула внутрь. В главном зале всё было как обычно: тишина, полумрак, бьющий с потолка столб света и полное безлюдие, а вот с уходящей вниз лестницы доносился подозрительный шум. Они спустились на один пролёт, и там в них сразу чуть не влетел служитель из непосвящённых, с гигантским ящиком в руках, в котором что-то стукало и позвякивало; вытаращив глаза, он извинился и засеменил дальше по коридору. Переглянувшись, они двинулись на звук. У входа в одно из служебных помещений уже можно было различить голоса, точнее — один, торопливый, раздражённый, громко выговаривающий: — …что, по-вашему, такое? Нет, что это, я вас спрашиваю? Это — грязь! На парадной накидке, в которую вам — вот вам! — облачаться через три недели! Здесь кто-нибудь вообще думает о подготовке? Думает хоть о чём-нибудь?! Мгновением спустя они увидели его: он стоял спиной ко входу, лицом к хмурой шеренге храмовых служителей, и возмущённо потрясал перед ними испачканной тряпкой. — А поддоны для цветов кто-нибудь считал? Сколько их здесь вообще, кто-нибудь знает? — Разумеется, всё записано, — у отвечавшего — наверное, кладовщика — был такой вид, будто последний час его пропускали через отбивалку для хвоеволокна. — Вот инвентарный лист… — В мусорную бочку ваш лист! Какое число на нём, вы видели? Прошлогоднее! Сави-Рин аккуратно прокашлялась, обращая на себя внимание, и тогда Поклоняющийся (а это, конечно же, не мог быть никто иной) наконец обернулся. Она никогда прежде не встречалась с сыном Даэс-Фира. Для мужчины он был невысок и весь состоял из плавных линий: покатые плечи, округлое лицо, брови полумесяцем. При виде Предстоящей эти полумесяцы очень смешно подскочили и ещё сильнее выгнулись, пухлые губы сложились в удивлённое «о», потом Нир-Даэс хлопнул себя по лбу и сказал: — Простите. Извините. Я совсем забыл. Он хотел сложить руки в приветственный жест, но этому мешала злосчастная накидка. Несколько мгновений Нир-Даэс растерянно на неё таращился, потом повернулся к кладовщику, сгрузил накидку поверх инвентарного листа, и тогда только смог поздороваться как полагается. Лишь многолетний опыт позволил Сави-Рин сохранить ровное лицо. — Ничего-ничего, — ласково проговорила она. — Вижу, вы очень заняты. — Ох, да у вас тут такое… То есть, я не имел в виду!.. Я безо всякого непочтения!.. Уверен, у моего многоуважаемого предшественника всё было в полном порядке, но он покинул этот мир уже довольно давно, храм оставался без главы и несколько… э-э… — Конечно, я понимаю. Мы счастливы, что вы наконец здесь и сможете привести всё в должный вид к Солнцепразднику. Они немного поговорили. Сави-Рин представила главную врачевательницу — «Вы оба лечите людей: вы — кокон, она — тело». Расспросила, хорошо ли Поклоняющийся обустроился на новом месте — «Да-да, условия замечательные, лучшего и желать нельзя». Очень скоро Нир-Даэс начал переминаться с ноги на ногу, косясь на подчинённых, всё так же застывших позади — тогда Сави-Рин взяла Айу под локоть и сказала: — Знаете, мы, пожалуй, пойдём. Не будем отвлекать вас от дел. Они вышли в молчании, в молчании дошли до цитадели, поднялись к себе, сдерживаясь из последних сил, и только оставшись вдвоём дали волю смеху. Айу упала грудью на стол и едва не билась об него головой. Сави-Рин держалась одной рукой за спинку стула, другой — за живот. — И вот этого мы боялись? — сказала она, когда снова обрела дар речи. — Этого честнейшего… добросовестнейшего работника безо всякого непочтения… — Её снова согнуло пополам. — Ну а если серьёзно, — Айу вытерла уголки глаз и села ровнее. — Что ты о нём думаешь? — Он полностью отдаётся своему делу. — Сави-Рин устроилась напротив. — Дослужился до первого ранга в тридцать два — злые языки в столице говорят, не без помощи отца, но я думаю, цеховой уровень есть результат его личных усилий. — И всё же, Поклоняющийся через три года после первого ранга? — Айу покачала головой. — Поэтому он так старается с самого начала. Знает, что не заслужил, но хочет быть достоин оказанного доверия. — Чего, интересно, с него потребовали взамен — каких дополнительных услуг… — Станет ли он соглядатайствовать? Специально совать нос в наши дела? Вот, честно: не думаю, что он на это способен. В каком-то смысле Су выбрал идеальную кандидатуру… — Прекраснодушного идиота, который будет неукоснительно следовать правилам просто потому, что свято верит в их непреложность? — Айу кивнула. — И что это означает для нас? Сави-Рин задумалась. — Пытаться привлечь его на нашу сторону бесполезно — тут Су верно рассчитал, но… У него мало опыта. Он проводил коррекции, а вот проводы — ни разу, и даже не присутствовал при чужих, я узнавала. — Иными словами, он не представляет, как это всё должно выглядеть. Обмануть его будет легко. — Я очень надеюсь на это. Очень. Они помолчали, переплетя руки поверх стола. — Как там дела с поддельной Голубкой? — спросила Сави-Рин. — Эрхэ-Линн уже долго возится, со дня на день жду от него вестей. Как только получу готовую ампулу — начну подбирать дозу. Тут потребуется доброволец из третьеродных… Как думаешь, можно попросить мать Уви-Сат? — Уверена, она согласится. Это точно не смертельно? — Состав не смертелен в правильной дозировке — это Эрхэ-Линн мне обещал. Дальше нужно найти ту его пропорцию к несущей жидкости, которая погрузит нетворящего человека в нужное нам состояние. Слишком мало — не похоже на смерть. Слишком много… Но если начинать с малого и увеличивать по чуть-чуть, очень постепенно — опасности для добровольца нет. К осени как раз управимся. Осень… Так многое должно решиться этой осенью. Церемония Уви-Сат, но ещё прежде — Дэю исполняется пятнадцать на исходе девятого месяца. Сави-Рин редко озвучивала снедавшую её тревогу, даже наедине со своей тхиэйре, но почему-то была уверена: это совершеннолетие изменит не одну жизнь. Вопрос лишь в том, в какую сторону. *** Пробка выскочила из бутылки с громким хлопком. Брат Арума наполнил бокал, поставил перед Тилле и сказал: — Пейте, пока прохладное. Только что из погреба — запасы для гостей. — А вы? — А мне, как и всем членам общины, Пророк повелел смирять плоть, — и он отсалютовал ему бокалом с водой. Тилле колебался лишь мгновенье. Если бы от него хотели избавиться, наверняка придумали бы способ поизящнее… Хотя впечатление изящного человека брат Арума не производил. Рясу он снял, оставшись в штанах и рубахе, словно не хотел подчёркивать своё положение. Как будто пытался таким образом сократить дистанцию между ними… А может, ему просто было жарко. Обстановка в полуподвальной комнате была скудной, если не сказать бедной: стол с парой стульев, узкая кровать в углу, сундук, книжный шкаф. Единственное маленькое окошко под низким потолком выходило в огород — молельный дом занимал территорию бывшего аптекарского подворья, и грядки братьям достались по наследству. Но бокалы на столе посверкивали настоящим хрусталём, свидетельствуя о том, что никто здесь на самом деле не бедствует. — Простите, не могу не полюбопытствовать, — сказал Тилле, закончив осматриваться. — Я слышал, вы приехали в Апсарту с Архипелага. Как вас туда… э-э… занесло? — Обычная история, — брат Арума дёрнул уголком рта, изображая улыбку, отчего шрам на его щеке смялся ещё сильней. — Парнишка не нашёл себе места в родной деревне и отправился странствовать по королевству. Смотрел на людей, показывал себя, жил то тут, то там, как перекати-поле, пока попутный ветер на занёс его на край света, и край тот оказался не так уж плох. Обычная история, обычный деревенский парнишка, который изъясняется так, будто сидел на лекциях в университете Фиресты на одном с Тилле ряду. — Что же привело этого юного скитальца к Единому? — О, к тому времени он уже совсем вырос, — брат Арума облокотился на стол, покачал бокал в руке. — В каждой судьбе, — проговорил он раздумчиво, глядя в воду, — будь то судьба страны, города, племени или отдельно взятого человека, всегда существует миг определения — тот узел в ткани бытия, который разворачивает события в ту или иную сторону. Причём завязывается он тогда, когда меньше всего ждёшь. Мгновением до всё ещё может пойти иначе, но мгновением после — всё, развилка позади, поворот совершён, и перед тобой лишь одна дорога. — Бокал перестал покачиваться, стальные глаза вперились в Тилле. — В вашей жизни случались такие моменты? То ли вино оказалось слишком крепким, то ли дело было в низком бархатистом голосе, которым этот человек словно обволакивал пространство вокруг, но Тилле внезапно обнаружил, что не может отвести взгляд. — Однажды, — сказал он. — Значит, вы понимаете, что встреча с судьбой происходит вот так, — брат Арума щёлкнул пальцами, выведя Тилле из оцепенения. «Как-то слишком часто для единобожца он поминает судьбу». — Позвольте и мне полюбопытствовать, — продолжал брат Арума между тем. — Вы здесь уже сколько — почти полгода? Достаточно, чтобы составить впечатление. Какой столичному человеку видится нынешняя Апсарта? «И вопросы задаёт интересные». — Хм, дайте подумать… — Тилле откинулся на спинку стула, приставив палец к подбородку. — Я вижу город в пору расцвета: окрестные поля приносят по два урожая в год, рынки ломятся от товаров, гавань не спит ни днём, ни ночью — когда корабли не ходят на север, они ходят на юг. Сиятельный аркдук Гурион ви-Дарей, да будут долгими его лета — умелый кормчий, достойный наследник своего отца, сумевший сохранить и приумножить достигнутое предыдущими поколениями. — Он сделал паузу, взвешивая слова. — И вместе с тем я вижу город, замерший в нерешительности, выбирая следующий шаг — ведь тому, кто уже имеет многое, но хочет ещё больше, нужно быть особенно осторожным. На верхних ступенях лестницы легче всего оступиться, а падать оттуда больнее всего. Брат Арума слушал очень внимательно, но по лицу его ничего нельзя было прочесть. — Когда Гурион ви-Дарей — в ту пору ещё не правитель, а наследник — женился на старшей дочке короля Тувора, принцессе Амарине, — продолжал Тилле, — некоторые в столице забеспокоились: а вдруг это — скрытый план проникнуть в правящие круги Фиресты и усилить своё влияние на центр, возможно, даже посадить своего потомка на трон при удачном стечении обстоятельств. Первый брак аркдука закончился трагически, и опасения эти поутихли, но часть знати дуканата до сих пор мыслит в похожем направлении — взять хотя бы помолвку дочери наместника и сына венидука ви-Санти. Для Апсарты это — один из возможных путей. — Каковы же другие? — Другой. В единственном числе. И ведёт он в противоположную от Фиресты сторону. — Архипелаг? — Вижу, вы тоже понимаете меня — а хотя, о чём я. Вы же там жили. Не вы ли подали венидуку ви-Мадхею мысль пополнить военные силы дуканата за счёт знакомых островитян? — Вы невероятно прозорливы, но тут не угадали. Я жил в одном племени, а венидук набирает из другого. Эти племена враждуют между собой. — Каюсь: я очень мало знаю про острова. — Довольно примитивное и разрозненное общество, хотя в последнее время они и пытаются объединяться. Интересная система верований… Но мы отвлеклись, простите, ведь вы, кажется, хотели поговорить о Слове? Ну что ж, подумал Тилле, подготовительный раунд окончен. Теперь начинается настоящая игра, и первый мяч на его стороне. — Да, конечно, — подхватил он, подаваясь вперёд. — Мне не даёт покоя один вопрос, и я не знаю, к кому ещё с ним обратиться. Эти месяцы в Апсарте показали мне единобожие с неожиданной стороны. Чем больше я знакомлюсь с его постулатами, тем больше поражаюсь их глубиной и красотой — рискну даже сказать, что слышу зов, — Тилле приложил руку к сердцу проникновенным жестом. — И я готов уже последовать этому зову, начать новую жизнь в сиянии Звезды, но вот незадача: Единый считает меня порождением зла (ведь человек я не вполне столичный — полагаю, вам известна эта деталь моей биографии). Сужу по словам каждого второго из проповедующих братьев. Великий лес, говорят они, — так же, как и Полые холмы, — есть средоточие скверны, ибо маги, живущие там, нарушают естественный порядок вещей. От них все беды в королевстве: прошлогодняя засуха в Виригге, мор скота в Роминаре и даже то, что наследник династии Риоренгов обделён умом. Если путь к Единому начинается с отвержения скверны, то что мне, в таком случае, следует делать? Сунуть голову в петлю и надеяться, что дверь в Небесный Чертог будет открыта с той стороны? Брат Арума прищурился — почти весело — и сказал: — Ну зачем же. Уверен, можно найти менее… необратимый способ, который устроит и Единого, и вас. Он подошёл к шкафу, снял с полки небольшой томик в простом кожаном переплёте и вернулся к столу. — Редкий экземпляр, — крупная широкая ладонь легла на неприметную обложку, на которой не было даже названия. — Первая запись Слова, сделанная осиянным Гамудом, одним из учеников Пророка, на основе его рассказов — святой Саларий, как вы помните, был неграмотным. Тоненькая книжица, верно? — брат Арума ковырнул край, перелистнул страницы. — Но это и есть Слово, все три видения, полученные при свете утренней звезды: Небесный Чертог, Сошествие и Последняя битва. За прошедшие тридцать лет они обросли комментариями и толкованиями, — он выразительно оглянулся на шкаф, — а уж в устных версиях, гуляющих по площадям, смысл иногда бывает искажён весьма сильно. — Вы хотите сказать, что Саларий не возражал против магии? — В оригинальном Слове ничего об этом не говорится. Говорится о скверне, просочившейся в мир из беззвёздного хаоса, и о необходимости — неизбежности — очищения, а определения скверны нигде нет. Устоялось мнение, что магия является её частью, потому что противоречит природе, но в чьей голове родилась эта идея? Самого Пророка, кого-то из его учеников, или в головах крестьян, забитых предрассудками? В конце концов всё это — лишь вопрос интерпретации. — Ох, вы меня успокоили, — Тилле выдохнул с притворным облегчением. — Значит, мне не обязательно торопиться на тот свет. — Вы бы больше пригодились Единому на этом. — Вы полагаете? Каким же образом я могу быть ему полезен? Во взгляде брата Арумы, прежде спокойно-оценивающем, впервые мелькнуло что-то хищное, и Тилле не к месту вспомнил, как на него смотрела Олеана той далёкой ночью во время ярмарки в Великом лесу. — Уникальный талант редко остаётся без применения. Первая же мало-мальски значимая сила, которая его заметила, прибирает его к рукам, но не всякая воздаёт по заслугам. И кто-то всю жизнь остаётся Красным Месяцем, хотя мог бы быть Красным Солнцем… Вам не кажется это несправедливым? — Вы не ответили на мой вопрос. — Вы сказали, что слышите зов — значит, благодать Единого уже снизошла на вас. Вы могли бы помочь донести её до других страждущих. Ничто не утверждает правоту Пророка более красноречиво, чем знамения: стоит только небесам вспыхнуть над одним из древних городов — и наши ряды пополняются сотнями новых верующих. Но небеса молчат уже давно… Тилле присвистнул: — Вот так задачка! Вы сильно переоцениваете мои возможности. — О, я просто привёл пример. Оставим чудеса Единому, ничего настолько грандиозного я от вас не жду. Факелы, вспыхивающие и гаснущие в нужные моменты проповеди, произведут достаточное впечатление на паству… Есть и другие, менее яркие способы внести свой вклад в общее дело. — Вы меня заинтриговали. Но мне надо подумать. Тилле поднялся из-за стола. — Думайте, — сказал брат Арума. — Только не слишком долго — а то, знаете, как это бывает: судьба возьмёт и решит за вас. Уже у самой двери Тилле обернулся. — Чтобы мне легче думалось, скажите. Если бы вам пришлось прокладывать курс для Апсарты — чисто гипотетически, я понимаю, что вы лишь смиренный слуга Единого, который ничего не решает — куда бы вы её направили? Брат Арума помолчал — то ли подбирая слова, то ли просто глядя внутрь себя. — Не знаю, — сказал он наконец. — Возможно, я сам жду знака свыше, и мой миг определения ещё не наступил.