Дом Огненного Змея

Дэй-Су стоял посреди книгохранилища и озадаченно хмурился. Это был его второй обход башни. Он проверил все ярусы с подземного до крыши, все мастерские и кладовые, и спальню, и купальню, и даже в шахту подъёмника заглянул. Эрхэ-Линна нигде не было. Он походил ещё, покричал в проёмах между стеллажами — в ответной тишине ему чудилась насмешка. Башня провернула какой-то фокус, куда-то спрятала своё главное сокровище, и теперь будто говорила ему: попробуй-ка, отыщи. «А вдруг, — от этой мысли всё внутри похолодело, — он придумал, как выбраться?» Отыскал способ и тут же ушёл, не оглядываясь, бросив все недописанные рукописи, незаконченные проекты, и одного глупого назойливого мальчишку — чтобы никогда больше не вернуться… «Нет. — Дэй-Су тряхнул головой. — Не может быть. Думай». Он потоптался на месте, окинул взглядом книжные полки, уходящий в темноту проход… и вспомнил. Здесь, в хранилище, наблюдался странный вывих пространства: коридоры были короче, чем должны были быть, как будто внутренняя стена слишком далеко отстояла от внешней. Когда-то он списал это на особенности Западной цитадели — ведь её конструкция не полностью совпадала с Восточной — но что, если башня в самом деле что-то прячет? В любую комнату, хоть трижды тайную, должен быть вход. Как его найти среди десятков одинаковых коридоров? Тыкаться в каждый по очереди? Наверняка проход не открывается просто так, это было бы слишком ненадёжно… И снова память подкинула картинку: комья земли на чистом полу. И он, тринадцатилетний, недоумевает, как она там оказалась — ведь Эрхэ-Линн всегда следит за порядком… Где же это было? Не с первого раза, но он нашёл нужное место… кажется. Он был почти уверен. Пощупал руками стену, попробовал открыть её, как открывал бы обычный живокаменный проход, предсказуемо потерпел неудачу. Тогда Дэй-Су просто уселся на пол, скрестив ноги, откинулся спиной на книжные корешки и стал ждать. Выбора-то особо и не было — не домой же идти… Он ночью глаз не сомкнёт. К началу лета он наконец достаточно свыкся со своим новым состоянием, чтобы вернуться к прежнему распорядку визитов в башню. Его сердечное волнение не улеглось, он просто научился с ним справляться, вооружившись всякими хитростями. Только шевельнётся в голове какая-нибудь предательская мыслишка — например, «до чего же красивый рот» — как он хлоп её таблицей умножения, или шагами танца, выговариваемыми нудным голосом Мастера ритуалов: раз-поворот, два-поворот, три-назад, четыре-переход… Ещё можно было вызвать в памяти лицо отца, когда тот выкатил свой деспотический запрет — это особенно хорошо помогало. Гнев вскипал мгновенно, затмевая всё остальное. Конечно, он не всегда успевал — временами тело реагировало быстрее мысли — но и к этому привык: меньше дёргался, не так сильно краснел… Овладел искусством маскировки. И даже начал получать странное, граничащее со стыдом удовольствие от таких моментов. Он чувствовал себя струной виолы, из которой изящные пальцы Эрхэ-Линна извлекали сложную мелодию, то прижимая, то отпуская, наполняя дыханием, яркостью, вкусом жизни… Это было приятно и казалось правильно. Он ловил себя на мысли, что почти счастлив, почти не хочет ничего менять… Разумеется, правильно ничего не было. Правильно будет тогда, когда он сможет открыто заявить о своих чувствах и получить тот единственный ответ, который и сделает его по-настоящему счастливым, а для этого нужно измениться очень, очень сильно. Он вспомнил свои одиннадцать лет, Солнцепраздник, кувшинку в плошке на кухонном столе… Пресветлое, какой же он был дурак. Тогда он ни о чём таком не думал, но Эрхэ-Линну, конечно же, было неприятно получить белую фахсу в подарок от мальчишки. Вот и снова Солнцепраздник на носу, но сколько их ещё пройдёт, прежде чем он осмелится… Дэй-Су зажмурился, представляя, как это будет. Он найдёт самый большой, самый белый, самый красивый цветок, протянет его и скажет… Вдруг торцовая стена, до того гладко-безжизненная, неуловимо завибрировала — Дэй-Су скорее почувствовал, чем услышал. Засветился овальный контур прохода, живой камень развернулся от центра к краям, выпуская человека. Эрхэ-Линн с фонариком над плечом ступил в коридор (стена за его спиной сразу сомкнулась), сделал пару шагов и остановился, наконец заметив. — Какой сегодня день? — спросил он так, как будто правда не знал — а не просто упрекал за внезапное появление и засаду под дверью. — Огнедень, — сказал Дэй-Су, поспешно поднимаясь. — У нас занятия раньше закончились, и я… — он споткнулся на полуслове. — Почему у тебя губы фиолетовые? Непроизвольным жестом Эрхэ-Линн потянулся непокрытыми пальцами ко рту, но тут же отдёрнулся. — Это… Неважно. Побочный эффект. Сейчас пройдёт. «Опять он чем-то надышался, — подумал Дэй-Су с тревогой. — Или напробовался чего. Кухня для этого уже не подходит, теперь надо прятаться?» — А что там? — спросил он вслух. — Покажешь? Красноречивый взгляд был ему ответом. Ну да, понятно, если бы Эрхэ-Линн горел желанием показать ему тайную комнату — не скрывал бы её существование всё это время. Но отступать так просто Дэй-Су не привык. — Пожалуйста!.. Я ничего не буду трогать, обещаю — хочешь, даже ни одного вопроса не задам. Эрхэ-Линн недоверчиво фыркнул. — А если я скажу нет? — Ну… Тогда я попозже спрошу. Вдруг ты передумаешь. Ты же можешь передумать, верно? Эрхэ-Линн приложил руку ко лбу, вздохнул. — Ладно, — сказал он наконец. — Избавим друг друга от лишних мучений, — и поманил его за собой, возвращаясь к стене. — Смотри. Он вытянул вперёд руку, поворачивая так, чтобы Дэй-Су было лучше видно — и на ладони нарисовался, проступая тонким контуром под кожей, многослойный золотой круг. Круг словно бы жил своей жизнью: одни символы вспыхивали ярче, потом угасали, внутренние кольца вращались — в одном направлении, в разных, быстрее, медленнее… И одновременно с этим в стене вдруг запульсировала невидимая глазу точка. Взгляд сам собой потянулся к ней. — Ты чувствуешь замок? — удивлённо спросил Эрхэ-Линн. «Так вот что это такое», — подумал он, и пробормотал: — Теперь понятно, почему Хранитель Ключей… — Кто тебе сказал? Дэй-Су чуть не стукнул себя по губам. Не хотелось признаваться в том, что он выспрашивал у других о его прошлом. — Я слышал, как тётя Сави так тебя называла… А на второй тоже есть? Эрхэ-Линн раскрыл вторую ладонь, вызывая ключ. Когда он стоял вот так с вскинутыми руками, можно было подумать, что он приглашает, зовёт дотронуться до сияющих кругов, проверить, горячи или холодны они на ощупь… Дэй-Су медленно выдохнул, уже готовый призвать на помощь таблицу умножения. — Часть замков открывается двумя ключами, но на входе достаточно одного, — Эрхэ-Линн коснулся стены. По ту сторону вместо одной комнаты обнаружилась целая анфилада: похоже, тайная секция тянулась вдоль всей стены и замыкалась в кольцо. Радость открытия мгновенно вытеснила иные мысли — хотелось бегать вприпрыжку, тыкаться во все углы. Он словно перенёсся во времени на три года назад, когда впервые исследовал башню, вновь ощутил тот нетерпеливый восторженный азарт, и полностью удержаться от вопросов было невозможно — благо, Эрхэ-Линн пока не осаживал его. Некоторые помещения мало отличались от библиотек: просто полки с книгами. Другие были заставлены рядами унылых шельфиловых шкафов с непомеченными ячейками, наверняка запертыми — и как только Эрхэ-Линн запоминает, где тут что? Комнаты могли пустовать, за исключением какой-нибудь непонятной штуки — а могли притворяться обычными мастерскими, с инструментами, банками-склянками, даже зелёные ростки под лампой он краем глаза углядел. В одной из таких мастерских, где воздух горчил от запаха настоек, Дэй-Су задержался, с изумлением глядя на странное не то кресло, не то кушетку у стены. Кресло-кушетка изгибалось по форме человеческого тела и было снабжено высокими бортиками по краям. — Ты что, тут спишь? — спросил он. — Иногда, — ответил Эрхэ-Линн после минутной паузы. — Когда заработаюсь. В соседней комнате, больше похожей на кабинет, его внимание сразу привлёк необычный предмет на письменном столе — что-то вроде зеркала на подставке, но слишком тёмное и тусклое; Дэй-Су едва различил своё отражение, когда подошёл. Не-зеркало обрамлялось искусно вылепленной ажурной рамкой, в которой снова что-то невидимо пульсировало — чувство, к которому он уже почти привык за сегодняшний день. — Тут что-то есть. Какие-то узлы… следы… Можно?.. — он вопросительно обернулся, памятуя о своём обещании ничего не трогать. Эрхэ-Линн разрешил задумчивым кивком головы. Он подключил внутреннее зрение, пробежался пальцами по завитушкам, понял, что в неправильной последовательности, попробовал ещё и ещё, почти наугад — и вдруг тёмный овал будто ожил, пошёл рябью, посветлел, причём Дэй-Су был уверен, что видит это не глазами… Белая рука легла по центру, всё замерло, и голос Эрхэ-Линна над ухом произнёс: — Достаточно. Дэй-Су едва не застонал от досады. Ему так хотелось… Так хотелось… — Дэй, послушай меня. Внезапно он почувствовал тёплое прикосновение на своих плечах, вскинул голову, наткнулся на внимательный взгляд — близко-близко. — Я останавливаю тебя не потому, что сомневаюсь в твоих способностях, — сказал Эрхэ-Линн, — наоборот. Природой тебе дано много больше, чем другим, скоро ты в этом убедишься. Ты всё успеешь, не торопись. Придёт срок, и у тебя всё будет — всё, что ты захочешь. Кровь зашумела в ушах, сердце забилось где-то в горле. — Ты правда так думаешь? — спросил он охрипшим голосом. — Уверен в этом, — Эрхэ-Линн ободряюще улыбнулся. — Но запомни вот что. — Лицо его вновь сделалось серьёзным. — Чем больше сила — тем больше ответственность. У любого действия может быть непредвиденный, иногда разрушительный результат. Если однажды ты захочешь чего-то настолько сильно и почувствуешь себя настолько могущественным, что всё остальное покажется неважным… остановись, подумай, спроси себя, кто и чем может поплатиться за исполнение твоих желаний. Лежащие на плечах руки несильно, но ощутимо сжались. — Обещаешь? Он заворожённо смотрел в бездонные глаза, которые просили — нет, требовали ответа. Время размазалось, как хвост от кометы, секунды тянулись одна за другой, в груди стало тесно — он не заметил, как перестал дышать. Судорожно втянув в себя воздух, Дэй-Су ответил: — Обещаю. *** Пятисолнечный Тавирэнди, мечта провинциалов и гордость коренных жителей, с его просторными площадями, широкими улицами, идеальными дольками четвертин, где всюду царили чистота и сообразность форм (за одним маленьким исключением, о котором никто предпочитал не вспоминать), неизменно настраивал Хвит-Арама на язвительный лад. Он смотрел на внешнее великолепие и видел яблоко, гниющее изнутри. Вроде как румяное, и кожица ещё гладкая, но стоит ковырнуть глубже — и станет ясно: от такого даже конь морду отворотит. Было в его жизни короткое время, когда он приезжал сюда часто и с удовольствием. Западная цитадель тогда стояла нетронутой, не уступая размерами своей восточной сестрице; книгохранилище, доступное для всех, каждый день приветствовало в своих стенах десятки людей. И он рылся там в каталогах, бродил между полками, сидел в читальном зале, пролистывая один том за другим, пытаясь приблизиться к разгадке семейной тайны. Бывало, к нему присоединялся молодой книгохранитель, с которым они успели сдружиться, и тогда над одним столом склонялись две головы: его светлая — и другая, чуть присыпанная пеплом. С тех пор много воды утекло. Совет Домов прошёл тихо-мирно, стороннему наблюдателю могло даже показаться, что все они — большая дружная семья. Это потому, что острых вопросов не поднимали. Дряхлая повозка под названием «Амарат» кое-как тащилась по проложенной для неё тысячелетия назад дороге, а то, что на колёсах не хватало половины спиц, покрытие стёрлось, да и сами они в любой момент могли отвалиться к змеям — на это всем было наплевать. Впрочем, нет. Сави-Рин разделяла по крайней мере часть его взглядов. Возможно, Ллут-Вим тоже, хотя о чём на самом деле думает скрытный Изумрудный Альбатрос, никто не знал. С остальными всё было ясно: этим зад не припечёт, пока скамейка под ними не начнёт плавиться — да и тогда они будут сидеть, хлопать глазами и не понимать, что произошло. Сам Хвит-Арам давно понял, что через Совет в его нынешнем составе ничего не сдвинуть, поэтому перестал даже пытаться. Так, дразнил иногда Су-Тамира — наблюдать, как Освещающий кипятится, было почти приятно. В какой-то момент он всерьёз подумывал послать их всех лесом, но это сказалось бы на положении провинции, поэтому он продолжал ездить в столицу из года в год, отсиживать один день, за что-то там голосовать… Обычно уезжал тем же вечером, но в этот раз переночевал, сославшись на цеховые дела, а наутро отправился туда, где не был змееву уйму лет. Поднявшись по лестнице, Хвит-Арам помедлил на краю пустого пространства, оглядываясь по сторонам. Здесь мало что изменилось. Стержень башни так же хмуро торчал посередине. Трава стала погуще, холмики кустарников появились то тут, то там, но деревьев по-прежнему не было, словно что-то в земле не давало им расти. Хотя земля-то была нездешняя, её взяли снаружи, когда засыпали котлован, оставленный исчезнувшим подземным ярусом, чтобы ко входу можно было подойти... Кажется, эту тему исследовали в первые годы. Какой-то особый энергетический фон, даже название придумали — Хвит-Арам не запоминал. Не до названий ему было, он сражался с проклятой невидимой стеной, за которой оказался заперт живой человек… Не хватило ума и сил. Много чего ему тогда не хватило. В темноте проёма впереди мелькнул светлый силуэт — его ждали. Сделав глубокий вдох, Хвит-Арам быстрым шагом направился ко входу. Первое мгновение было неловким, полным едва уловимой тревоги. Он, перед которым часто трепетали другие, вдруг не смог найти подходящих слов. Эрхэ выручил его — повёл рукой в сторону и деловито сказал: — Там ящик в земле, посмотри. Хвит-Арам поковырялся у стены в указанном месте, с лёгкостью нащупав шельфиловую крышку под слоем листьев и травы. В ящике обнаружился маленький складной стульчик. Напряжение как рукой сняло. — Да у вас тут все удобства, — усмехнулся он, устраиваясь и наблюдая, как на таком же стульчике напротив устраивается Эрхэ. — Ну, не на земле же сидеть. — На тонких губах мелькнула ответная улыбка. — Говорить всё время стоя тоже несподручно. С минуту они молча изучали друг друга. Сколько лет прошло — сто тридцать? Сто сорок? Хвит-Арам не знал, насколько изменился он сам, но Эрхэ, определённо, выглядел лучше, чем во время их последней встречи. Да что там, он был почти прежним: в глазах снова живой блеск, на лице — некоторое подобие краски. Неужели общение со Стахом так повлияло на него? А ведь когда-то он со всеми общаться отказался… — Ты на меня в обиде? — Эрхэ словно прочёл его мысли. — За то, что я попросил не приходить. Хвит-Арам мотнул головой. — Нет, я понимаю. Иногда, чтобы сохранить рассудок, нужно отрезать прошлое целиком, как плохое, так и хорошее. Эрхэ кивнул. — Это… уже позади. — Я вижу, — сказал Хвит-Арам. — Я рад. — Ты не спрашиваешь, зачем я пришёл, — продолжил он после паузы. — Могу догадаться. — Эрхэ беспомощно развёл руками. — Стал несдержан на язык — должно быть, возраст. Теперь имею дело с последствиями. — О возрасте он заговорил, — проворчал Хвит-Арам сварливо. — Я старше на тридцать лет и с двумя детьми — вот у кого возраст. — Уже двое? Я как-то пропустил. — Совсем не заглядываешь в наши края? Он помолчал, подбирая слова, потом сказал — возможно, резче, чем следовало: — Да, уже двое, и старший совсем взрослый. Мне осталось три, от силы пять лет. Эрхэ прижал пальцы к вискам, как будто у него внезапно заболела голова. — Я понимаю, почему ты не сказал после, и не упрекаю тебя за это, но… Почему ты не сказал до? Сразу как вы вернулись, отдавая мне этот браслет? — Он покрутил левым запястьем, тяжёлые звенья стукнулись друг о друга, поймали солнечный луч. — Неужели настолько мне не доверял? — Не хотел рисковать, — Эрхэ опустил руки, отводя взгляд. — Ты бы попытался попасть туда, что-то могло пойти не так в процессе. Привлёк бы ненужное внимание — да и отец твой мог в любой момент решить, что с него хватит авантюр. — И ты похоронил мою мечту ради осуществления его. Ответа не последовало — всё и так было ясно. Хвит-Арам покачал головой, вздохнул. — Он не заслуживал тебя. Эрхэ не стал спорить. Он никогда не спорил, никогда ничего не объяснял и не оправдывался. Просто делал, что считал нужным, а потом молча тащил на себе груз совершённых ошибок. — Подари мне хотя бы надежду. Возможность привести что-то в движение, начать — а закончат мои дети. — Ты рассказал им? — О пещере в горах Тармалинга? Старшему. Даже сводил его туда. Ему скоро принимать Дом, он должен знать. — Твой отец, помнится, был не рад. — Конечно, кому понравится столкнуться нос к носу с вероятностью, что твой предок, основатель твоего Дома, участвовал в каких-то невообразимых преступлениях против человечества. Но повёл он себя достойно, не стал прятать голову в песок, как поступили бы другие на его месте. — Напомни мне, что там было? Ведь это ты её нашёл. Мелькнул в памяти тот день в горах, куда он, совсем ещё юный землевед второго ранга полез за редким лишайником. Мало того, что заблудился — так ещё и снежная буря налетела, пришлось срочно искать укрытие. Вход в пещеру был таким узким, что он заметил его лишь по счастливой случайности — а может какая-то высшая сила направляла его стопы… — На шельфиловой табличке? Да немного: «Всё, во что мы верили, всё, за что сражались, оказалось ложью — а теперь слишком поздно, правда ничего уже не изменит. Бедные мои мальчики, я обрёк вас на жизнь во тьме. Оставаться бессмысленно. Они всё равно придут за мной. Кто это прочтёт — знайте: Дулл-Гитас уходит, проклиная собственную глупость, и сердце его полно скорби до скончания времён». — Дулл-Гитас из Дома Шести Ветров… — Участник Великой войны. Современник Мит-Риса и Ран-Тара, член послевоенного Совета Домов, учредившего первый Кодекс. Оставляет вот такие предсмертные откровения на стенах затерянной в горах пещеры — ну, хотя бы сейчас взгляни на это моими глазами. — Ты считаешь своей обязанностью докопаться до правды. Но что если — как и сказал твой предок — правда ничего не изменит? Или сделает только хуже? Мы с Лемом смотрели в Зеркало Истины и получили свои ответы. Ты видишь, к чему это привело. Неужели наш пример ничему тебя не учит? — Тот Эрхэ-Линн, которого я знал — с которым сошёлся здесь, который помог мне перетрясти всё книгохранилище в поисках зацепок — был другим. Нестандартно мыслящим, бесстрашным, способным на дерзкие решения. Он был младше меня, но я им восхищался. Хотел быть похожим на него. Неужели я никогда его больше не увижу? — Сколько человек погибло в Западной цитадели, ты помнишь? — Семьдесят четыре. Семьдесят пять, считая Лема. — Семьдесят шесть. Считая Лема и меня. Я расскажу, как добраться до Долины Лилий. Мы не всё там успели посмотреть. Я нашёл браслет с символом твоего Дома — может, отыщется что-то ещё, идите, проверяйте. Но я не скажу вам, как найти Зеркало. Прости. Хвит-Арам обречённо прикрыл глаза. На языке так и вертелось: «Если бы душа Тэм слетела сейчас сюда белой голубкой — она тоже не узнала бы тебя». Но произнести это вслух было бы слишком жестоко.