Дом Огненного Змея

Дэй-Су сидел в проёме кухонного окна, уставившись в раскрытую на коленях книгу, и перечитывал абзац. За окном вдалеке изнемогал от жары раскалённый Тавирэнди — уходящий восьмой месяц в который раз проверял, сможет ли напоследок расплавить шельфил. Но по ночам подобравшаяся близко осень уже дотягивалась до города своим прохладным дыханием. Скоро оно принесёт с собой первые дожди. Вошёл Эрхэ-Линн с миской свежей голубики, вскинул бровь, увидев, что его любимое место вновь бесцеремонно занято. Дэй-Су ничего не мог с собой поделать; хотелось быть к нему ближе, оставаясь при этом на безопасном расстоянии, и кухонное окно давало едва ли не единственную возможность. Садиться за его стол в книжном зале — неслыханная дерзость. Прошмыгнуть в спальню и поваляться на постели, пока он занят в мастерских… Дэй-Су даже не знал, какими словами это назвать, и как перестать хотеть этого — тоже не знал. Пока он держался, потому что понимал: после такого придётся долго отсиживаться дома, возвращая себе человеческий облик. С другой стороны — совершеннолетие на носу. Может, можно один разок, ведь потом уже будет всё равно?.. Мысль эта вернула его к книге. Он перечитал абзац в пятый раз. Абзац гласил: «Таким образом, световыправление — создание из хаотичных лучей малого солнца упорядоченной структуры — несомненно, величайшее открытие нашего поколения, которое изменит к лучшему жизнь потомков. О детях уже было сказано, но и взрослым надлежит пройти процедуру как можно скорее. Следует, однако, учитывать возможные побочные эффекты. Иногда — как показал недавний пример Тор-Фирата и Дану-Мадх из дома Рассветного Облака, может произойти самопроизвольная коррекция чувств. В упомянутом случае Тор-Фират после прохождения ритуала полностью лишился привязанности к своей тхиэйре и даже забыл некоторые события из прошлого, связанные с ней. Признавая определённые неудобства, причиняемые в данном случае всем причастным, авторы всё же призывают не отказываться от световыправления. Подобные эффекты лишь подтверждают наш общий тезис: чувства, основанные на животной природе, недолговечны и лживы по своей сути. Теряя их, человек на самом деле ничего не теряет, но приобретает спокойное существование и мирное будущее для своих детей». Миска с ягодами приземлилась перед его скрещенными ногами. Эрхэ-Линн присел рядом, отправил голубичину в рот и спросил, кивая на обложку: — Та самая, в которой ты нашёл лодочку? Дэй-Су изучал его несколько мгновений. Круги под глазами исчезли, губы обрели прежний цвет, пальцы не дрожали. Судя по тому, как мягко опустилась миска, вернулись и силы; что бы это ни было, что на неделю превратило его в бледную беспомощную тень самого себя — прошло. Дэй-Су не был дураком и понимал: дело не в усталости. То, чем Эрхэ-Линн занимался за своими тайными, ни перед кем другим не открывавшимися дверями, серьёзно вредило его здоровью. Эрхэ-Линн понимал, что он понимает, но никаких других объяснений не предлагал. Отказывался принимать помощь, ни разу больше не пустил в закрытую секцию… Оставалось только молиться, чтобы этот рецепт — или что он там делал для Айу-Лан — был поскорее готов. — Та самая, да. — Дэй-Су погладил страницу, подумал… Эх, была не была. Всё равно спросить больше не у кого, а ему обязательно нужно знать. — Послушай, объясни мне кое-что, — он ткнул пальцем в нужное место, — вот тут. — «Теория световыправления»? — удивился Эрхэ-Линн. — Надо же, из всех возможных книг… Ладно, что тебе непонятно? — Тут сказано про «самопроизвольную коррекцию чувств». То есть если, допустим, человеку кто-то нравится… Как друг, но немножко больше, самую-самую малость… то после световыправления — или совершеннолетия, как у нас сейчас — это чувство может… исчезнуть? Просто перестать быть? Превратиться во что-то совсем другое? — Тебе кто-то нравится? Зря, зря он надеялся, что Эрхэ-Линн не услышит в вопросе самого главного. И весь его самоконтроль, которым он уже начал про себя гордиться, испарился в один миг — Дэй-Су зажмурился, прижав ладони к алеющим щекам. На несколько долгих мучительных мгновений воцарилась тишина, а потом Эрхэ-Линн сказал: — Почему ты думаешь, что это больше, чем дружба? — Потому что… — Дэй-Су наконец осмелился открыть глаза. Эрхэ-Линн смотрел так, как умел иногда только он — в упор и не мигая, будто фиксируя в памяти; будто малейшее движение на лице собеседника несло в себе какой-то неимоверно важный смысл. Дэй-Су заторопился объяснить: — Сейчас всё хорошо, как есть, но когда-нибудь… Когда-нибудь я захочу сказать ему… попросить… — «Ему»? Кто-то из одноклассников? Дэй-Су отвернулся и прикусил губу, уходя от ответа. — Но если ритуал отнимет у меня чувство — то отнимет и это возможное будущее… Эрхэ-Линн медленно выдохнул, словно сбрасывая напряжение, сковавшее его непонятно в какой момент. Он отодвинулся к стене напротив, тоже скрестил ноги. Теперь они украшали собой проём, как два зеркальных изваяния, разделённые позабытой книгой и миской голубики. — Что если он не ответит тебе взаимностью? — Такое, конечно, может быть, — сказал Дэй-Су тоскливо. — Очень может. Но я не узнаю, пока не спрошу. — Хорошо, давай без «если». Представь, что ты знаешь — ну, перенёсся в тот момент и уверен на тысячу процентов, каким будет ответ. Зачем тебе тогда твоё бесполезное чувство? Не лучше ли искоренить его в зародыше? Дэй-Су честно попытался представить. Потом тряхнул головой. — Нет. Чувство-то всё равно моё. Оно — часть меня, почему я должен его искоренять? — Ну как тебе сказать… Чтобы не было больно? Он встретит кого-то другого. Они станцуют. Возможно, пригласят общих детей — а ты будешь смотреть. «Вот это вряд ли, — хотел возразить Дэй-Су, — башня-то впускает только меня», — но вовремя сдержался, вместо этого задумавшись по-настоящему. Эрхэ-Линн и… кто-то другой. В голове сам собой возник Лем-Тамир из отцовского кабинета — парадный, возвышенный и сияющий. Вот они улыбаются друг другу, берутся за руки… Он резко втянул в себя воздух. Взгляд Эрхэ-Линна был понимающим, сочувственным, и оттого ещё более обидным. Дэй-Су упрямо стиснул зубы. Ему понадобилось некоторое время, чтобы найти слова. — Я понял, да. Мне было бы больно, но если выбирать, то или это, боль или забвение… Пусть лучше боль. Что-то дрогнуло в лице Эрхэ-Линна, и он проронил с внезапной горечью: — Как же вы всё-таки похожи… — Будто они вдвоём только что бежали наперегонки, и он проиграл — а может, дело было в чём-то другом… — С моим дядей? — насупился Дэй-Су. — Я знаю. — Я не имел в виду внешность. Вы похожи с матерью. Неужели тебе никто не говорил? Неожиданный ответ привёл Дэй-Су в замешательство. Мама? Кари похожа на маму — но, конечно, не характером. По характеру… — Она ушла так рано, — невольно вырвалось у него, — я совсем её не знал… — Твоя мать была самым смелым человеком, которого я когда-либо встречал. — Да? — Дэй-Су удивился ещё больше. — Не дядя Лем? — Лем был бесстрашным. Он просто не знал, что такое страх — это не то же самое, что смелость. Смелый знает. Знает, что впереди ждёт лишь мрак и страдания. Боится — но всё равно делает, что решил. Пока Дэй-Су переваривал услышанное, Эрхэ-Линн сложил ладонь ковшиком — и содержимое миски уменьшилось на горсть. — И всё же бывают в жизни обстоятельства, перед которыми отступают даже смелые. Возвращаясь к твоему вопросу. — Он перевёл взгляд на книгу. — Этот трактат написан очень давно — настолько, что и авторство его точно неизвестно. В отрывке речь идёт о взрослых, которые выросли без нательного кольца. Их тхиэр был несколько иного толка, чем сейчас, в нём духовное сочеталось с телесным — если ты понимаешь, о чём я. — Понимаю, — сказал Дэй-Су осторожно, — я… читал про эмерийцев. Эрхэ-Линн кивнул. — Что делает световыправление? Убирает телесную часть. Любовь при этом либо остаётся, превратившись в чистую нежную привязанность, либо… ломается, как механизм, из которого вынули ключевую деталь. Повторяю, такое случалось во времена Великого Исправления, когда люди только становились тем, чем являются сейчас. Тебе это точно не грозит, ты носишь кольцо. Твоё чувство изначально чистое, а потому — в полной безопасности, можешь мне поверить. Ешь давай, пока я один всё не прикончил, — он пододвинул миску поближе к Дэй-Су, поднялся и ушёл. Дэй-Су остался сидеть, глядя перед собой остановившимся взглядом. Очертания миски расплывались, пузатые тёмные ягоды будто пульсировали, то увеличиваясь в размерах, то уменьшаясь. Сквозь звон в ушах прорывалось, повторялось, разносилось эхом: «Твоё чувство чистое… чистое… тебе это точно не грозит…» Он зажмурился и до крови прикусил губу. *** Кари-Су вернулась из Эйерли с тремя ящиками книг и отрезом мифрахтила на пару комплектов одежды, а вечером в трапезной сказала Нист-Арру: — Научи меня лазать по скалам, скользить по волнам на доске и не дышать под водой. Нист-Арр, как раз приложившийся к кубку, поперхнулся. — Опять чем-то отравилась? — он пощупал её лоб, пытаясь определить температуру сквозь ткань перчатки. — Жара вроде нет… — Я серьёзно! Всё равно делать здесь больше нечего — так хоть что-то новое узнаю. Кажется, напарник остался в сомнениях по поводу ясности её ума, но в итоге пожал плечами и помог сотворить водный костюм, а затем и полный комплект снаряжения для скалолазания. По утрам, закончив в зарядной, они стали уходить вместе — на пляж или к Двум Сестрицам — где Кари, задыхаясь и отплёвываясь, часами барахталась в волнах, или до изнеможения подтягивалась на пальцах, распластавшись на каменной стене, как ящерица. Иногда она уходила одна, и даже проводила ночи под открытым небом. Нет, она не стала любить остров больше, просто решила покорить его, восторжествовать над ним — в конце концов, кто она такая? Кари-Су из Дома Огненного Змея. А Туок — лишь клочок суши в океане, населённый мошкарой. Пусть знает своё место. Приятели из Тавирэнди обзавидовались бы сейчас её личному полю: она могла уменьшить не только температуру, но и влажность воздуха, остаться сухой под тропическим ливнем и удержать всех крылатых тварей, жаждущих напиться её крови, на расстоянии вытянутой руки. Стационарный силовой купол раскидывала меньше, чем за полминуты, а если нужно было сэкономить силы — то в заплечном мешке всегда имелся с собой полотняный шатёр. Тварей ползучих и кусачих пришлось запоминать по именам и учиться опознавать при встрече — как и местные ядовитые растения. Что-то нашлось в библиотеке на станции, что-то подсказывал Нист-Арр. Поначалу он смотрел на новые увлечения Кари-Су, как наставник восьмилеток наблюдает за проказами своих подопечных, но постепенно его взгляд изменился. Однажды вечером они отдыхали в чаше озерца у подножия Сестриц — Кари-Су в тот день впервые добралась до вершины и обратно — и он сказал сквозь шум близкого водопада: — Что-то произошло тогда в Эйерли. У тебя появилась цель. Кари-Су не понравилось, с какой лёгкостью он сделал правильные выводы. — Просто скучно стало сидеть без дела, вот и всё, — отмахнулась она, а про себя подумала: «Ничего, однажды ты ещё похвастаешься перед своими детьми, что проходил со мной вместе пограничную службу». Да, у неё появилась цель — пока не очень ясная, расплывчатая, но влекущая за собой, придающая смысл тому, что раньше казалось бесполезным и не стоящим усилий. В особо безудержных фантазиях она воображала себя Яну-Шэт, ведущей в бой армии, закладывающей новые города — даже начала заплетать на висках две маленькие косички. Конечно, сделаться Наездницей было невозможно — как и встать во главе Амарата или даже одной его провинции — но что насчёт первой помощницы Освещающего? По сути, второй человек в государстве, а учитывая, насколько несостоятельным в своей роли будет Дэй… Вспоминалось, что он написал ещё до Солнцепраздника, в ответ на длинный рассказ об очередных её злоключениях: «Жаль, мы не можем поменяться местами. Мне бы понравилось на твоём острове, а тебе было бы лучше дома. И вообще, Освещающая из тебя бы вышла — в самый раз». То, что она втайне мечтала услышать от отца, неожиданно пришло со стороны брата. Хотя, если подумать — не так уж неожиданно. Кари-Су кое-что поняла про него благодаря их странной переписке, которая не только до сих пор не прервалась, но с каждым разом охватывала всё большее количество тем. Во-первых, Дэй был вовсе не настолько глуп, как она полагала. Во-вторых, в самом деле не горел желанием наследовать отцу. Ей было сложно до конца с этим примириться: как можно отвергать то, к чему она стремится всем сердцем и в чём ей навсегда отказано? Но таким уж он уродился. Его ум устроен иначе. Ничего не поделаешь. А значит, Дэй в той же ловушке, что и она сама — даже хуже: у него-то вообще нет никакого выбора. Ему придётся делать то, чего он не хочет — и разве сможет он это делать хорошо? Если Кари-Су станет первой помощницей, возьмёт на себя все обязанности, а он просто отойдёт в тень… Разве не будет так лучше для всех? Но чтобы достичь этого манящего горизонта, а достигнув — засиять и затмить собой небосвод, нужно было учиться. Упорно и всему подряд; в особенности тому, что плохо получалось. Памятуя о прошлой неудаче с бакланом, она привезла из Эйерли, помимо прочего, пособие по птицеводству. Соединяться с сознанием пернатых и выскальзывать из него так, чтобы не вредить носителю, требовало деликатности и терпения — не самые сильные её стороны. Она выбирала местечко вдали от нахоженных троп и тренировалась: на хохлатых утках и толстолапых чайках, неуклюжих клинохвостах и проворных маленьких фи-фи, наполнявших по вечерам джунгли оглушительным треском. Больше всего она полюбила местных желтоклювых крачек — эти невзрачные птички лучше других переносили давление чужого разума. В тот день она снова ночевала не на станции, пропустив свою очередь на зарядке (что бы Нист-Арр ни думал о её мотивах, он был явно доволен её успехами и никогда не отказывался подменить). Небо, перед рассветом пролившееся дождём, ещё не успело стряхнуть с себя пелену облаков. Выбрав крачку, Кари-Су отправила её вдоль границы на восток, к невидимому солнцу — хотелось посмотреть, как долго она продержится в заданном направлении. Граница, недоступная птичьим чувствам, но обычно различимая человеческими, тоже будто спряталась; воздух не дрожал и не уплотнялся, когда случайно подлетаешь слишком близко — словно и не было там ничего. А что если бросить птицу на стену барьера просто для проверки? Но Кари-Су и так могла догадаться, что произойдёт: стена оттолкнёт нарушительницу, мягко и безболезненно — и одной не в меру любопытной пограничнице придётся объясняться с начальством. На этот раз она увидела корабль, когда уже почти поравнялась с ним — в рассеянном утреннем свете корпус сливался с волнами. Сначала испугалась, что на борту её заметят, потом вспомнила — она же птица! Мало ли их кружит над водой? И потом, на корабле как будто бы пусто… Только она велела крачке снизиться, как на палубе появилась фигура — и даже с этого необычного ракурса Кари-Су сразу узнала её. Предстоящая Ллут-Вим остановилась на носу, глядевшем прочь от берегов большой земли. Сперва она стояла неподвижно, держась за поручни, а потом вдруг вскинула руки — совсем как тогда на соревнованиях — запрокинула голову к небу, словно хотела вобрать его в себя целиком, и почудилось Кари-Су в этом жесте такое ликование, такой трепещущий неприкрытый восторг, что смотреть дальше стало стыдно. На следующий день на станции она спросила Нист-Арра: — Не знаешь, что делает Предстоящая в море? Я вчера играла с птицей и случайно увидела её на корабле. — Играла… с птицей? — он слегка нахмурился. — Не думал, что тебе это интересно. Когда ты успела научиться? — Я что, по-твоему, сама вообще ни на что не способна? — оскорбилась Кари-Су. — Захотела и научилась. Так что насчёт Предстоящей? — А… Ну да, она участвует в обходе Кораллового Пути — мне отец говорил. — Коралловый Путь — это подводное течение, верно? Приходит с юга и омывает всё наше побережье. — От него много чего зависит, поэтому за ним следят. Специальное судно отправляется в море каждый год, примерно на месяц. Там нужно погружаться на глубину, а Ллут-Вим — одна из лучших ныряльщиц в провинции… Расскажи лучше про свои занятия птицеводством. У тебя одна птица — или разные? Как долго уже можешь держать контакт? Нист-Арр забросал её вопросами. Говорить о себе было приятнее, чем слушать про других, поэтому Кари-Су забыла, что ещё хотела спросить. Сам корабль показался ей странным: крупным, как-то иначе сидящим на волнах… Она пока плохо разбиралась в мореходстве и не могла сказать наверняка, а вскоре позабыла и об этом. *** Цеховая палата солнцеслужителей располагалась в дальнем конце северной четвертины, рядом с парком. Су-Тамир поздно вышел, и повозка в нужном направлении приехала не сразу, поэтому на встречу он опоздал: Поклоняющийся центрального храма и начальник цеха уже ждали его, о чём-то тихо переговариваясь, в кабинете на третьем ярусе. — Прошу меня простить. Не рассчитал время. — Право же, следовало назначить в цитадели. — Начальник цеха, вскочивший при его появлении, нескладно взмахнул руками в знак приветствия. Руки заметно подрагивали. — Не стоило самому занятому человеку в Содружестве, посреди рабочего дня… — Ог-Винн, вы знаете, по какому поводу мы собрались. — Папка с материалами дела выразительно шлёпнулась на стол. — Это проблема цеха, и обсуждать мы её будем на месте, так сказать, возникновения. Начальник сел и жалобно замолчал. Су-Тамир сказал со вздохом: — Не волнуйтесь, я здесь не за тем, чтобы искать виноватых — хотя мне известно, что преступник обучался у вас, и от вас получил значок первого ранга. — Лицо Ог-Винна приобрело зеленоватый оттенок — возможно, из-за света, просачивавшегося сквозь листву за окном. — Я хочу с вами вместе разобраться, как это произошло — и что нужно сделать, чтобы не допустить подобного в будущем. — Я полностью в вашем распоряжении, — подал свой скрипучий голос Даэс-Фир. — Всё, что потребует родной цех. От него Су-Тамир ничего иного и не ждал. — Итак, что мы имеем. Второродный в тхиэре с чистокровной вдруг решает, что закон приглашения детей ему не писан. Что правило скрещивания ветвей, усиливающее шансы на появление полностью солнечного ребёнка, придумано для кого-то другого. К несчастью для всех, его чистокровный брат — солнцеслужитель первого ранга — оказывается настолько безвольным и внушаемым, что позволяет втянуть себя в преступный сговор. Во время церемонии приглашения между женщиной и её назначенным партнёром, когда оба уже в состоянии транса и не владеют собой, он просто берёт и меняет партнёра на тхиэйре: первого погружает в сон, второго вводит в ритуал. Если бы женщина по милости Пресветлого не сохранила фрагменты памяти — никто бы ни о чём не узнал. Ну, родится ребёнок второродным — ничто ведь не гарантирует стопроцентный успех. Сказали бы: «Бывает, что поделаешь», и забыли. — Что стало с солнцеслужителем? — спросил Даэс-Фир. — В отчёте, который я читал, не упоминалось… — Предстоящий Восточной провинции, в отличие от некоторых своих коллег, способен действовать решительно и быстро в соответствии с Кодексом. Пепел уже развеяли над холмами Тавархата. Поклоняющийся задумчиво покивал. — А инициатор? — Ему, также в соответствии с Кодексом, предоставили выбор: коррекция или уход. Он выбрал Крылья Голубки, церемония на следующей неделе. В воцарившейся тишине каждый ненадолго погрузился в свои мысли. — Что творится у людей в головах? — бросил Су-Тамир в пустоту. — Почему третьеродный вдруг решает, что может снять нательное кольцо; второродный — что имеет право приглашать детей с кем захочет, и даже чистокровные солнцепричастные… Помните, в третьем месяце в Эргалуме? Зверовод, один из претендентов на должность главы цеха, напугал лошадь своего соперника так, что тот едва шею не сломал. Хотел продемонстрировать всем его некомпетентность! Так мы скоро и убивать друг друга начнём, как соседи-варвары… Но солнцеслужитель — это, конечно, ни в какие ворота не лезет. Просто уму непостижимо… — он вдруг осёкся, встретившись взглядом с Даэс-Фиром. Поклоняющийся смотрел ровно и без выражения, но Су-Тамиру стало немного не по себе. «Зря я это, наверное…» О том, что преступник из Тавархата — не первый солнцеслужитель в истории, превысивший свои полномочия, им обоим было хорошо известно. — Вы совершенно правы, — с готовностью подхватил Ог-Винн. — Налицо все признаки Конца Времён из пророчества Хил-Хаэда, но понимаете, о чём это говорит? Он скоро снова придёт в мир! «Я явлюсь, когда люди позабудут о человечности, чтобы напомнить им, что означает быть людьми» — обещание первого Освещающего. На самом деле проблема уже решена, просто решение пока ещё скрыто от нас. Су-Тамир закатил глаза — пророчество, ишь ты. Очередной любитель мифов и легенд, пятнадцатый десяток разменял, а туда же: чудесного избавителя ему подавай. Можно подумать, одного Стаха с его фантазиями недостаточно… — Кстати, — начальник цеха будто научился читать мысли, — возможно, первому помощнику Освещающего удастся совершить прорыв в этом направлении. — Он повернулся к Даэс-Фиру: — Вы слышали? В архивах Даруга отыскалась карта, указывающая местонахождение Долины Лилий! Удивительная находка для всех исследователей эры Старших и в особенности военного времени. Я сам чуть не попросился в экспедицию — всю жизнь изучаю наследие Хил-Хаэда. Как представлю, сколько новых, доселе неизвестных деталей откроется в случае успеха… — Всё это прекрасно, — перебил Су-Тамир, — и я рад за академическую науку, но у нас тут ситуация, требующая конкретных действий. Прямо сейчас, а не в отдалённом будущем, насколько бы оно ни было предрешено. Надо повысить стандарты обучения. Усилить контроль на всех уровнях. Даэс-Фир, организуйте встречу с Поклоняющимися остальных храмов Тавирэнди. Ог-Винн, я хочу побеседовать с цеховыми наставниками и поприсутствовать на тренировках. И жду ваших предложений в письменном виде к следующему лунодню. Хотим мы этого или нет, но ответственность — на наших плечах. Мы не имеем права от неё уклоняться.