Sleeping With Ghosts

В то далекое утро, когда Баки отправлялся в Европу, их прощание было кратким. Однажды они уже прощались, на выставке Старка, и вот Баки снова стоял у двери их квартиры. Он не видел Стива с тех пор, как оставил его на Экспо. Тогда всего через час Баки пожелал своей девушке и ее подруге спокойной ночи и ушел домой, чтобы его родители и сестры могли побыть с ним перед отъездом. У ног Баки была сумка, на ней лежала его фуражка, и он решительно не знал, что делать с руками. Они со Стивом спали вместе еще до его первого призыва, но теперь он чувствовал себя неловко, не зная, что разрешено, а что нет. Стив решил за него, поцеловав его в губы. Учитывая обстоятельства, Стив тогда был как-то странно жизнерадостен, но Баки не обратил на это внимания, чтобы что-то заподозрить. — Не наделай там глупостей без меня, — сказал Стив, повторяя слова Баки в ту ясную ночь перед отъездом, но сама мысль, которая при этом подразумевалась была настолько абсурдной, настолько противоречащей всему, против чего Баки боролся зубами и когтями, что он принял это за шутку. Ведь однажды он уже уходил на фронт и воевал на Тихом океане, чтобы другим не пришлось, а теперь Стив полон решимости сделать именно это? Баки не знал тогда, что в тот момент у Стива в кармане уже лежал бланк 1А и визитка доктора Эрскина. Стив признался в этом позже, в походном лагере в английской деревне, и Баки отвернулся и притворился спящим, потому что он был так взбешен, настолько полон горькой обиды, что не мог даже смотреть на странную, слишком большую фигуру Стива в темноте. Потом он, конечно, сожалел об этом. После того, как Стив упал с поезда, Баки сожалел о каждой упущенной возможности в течение их короткого, наполненного войной года вместе, о том, что он не повернулся тогда к Стиву и не позволил ему обнять себя, находя утешение в том, что их узы уходили так глубоко в корни мира, что ничто не могло сломать их. Но они сломались, неожиданно и жестоко, и когда Баки падал в море, его последней мыслью было что земля в конце концов предала их обоих. Вспомнив об этом, Баки залился смехом, но он вышел странно сдавленным, и в следующий момент превратился в рыдания. Все это было слишком тяжело и жестоко для одного человека. Сдавленные рыдания рвались из него, словно он был мокрой тряпкой, скрученной и отжимаемой, а в груди было тяжело от горя. Тогда Стив не пытался удержать его, просто взял за руку и дал Баки выплакаться, возможно, почувствовав огромную боль, которая заполняла его. Впоследствии Баки задумался, жалел ли Стив когда-нибудь об этом. Был ли момент где-то позже на линии фронта, когда Стив посмотрел на искалеченную войной тень своего любовника и понял, что упустил последнюю возможность обнять человека, которым когда-то был Баки? Может быть, именно поэтому он был так непреклонен в том, чтобы позже держать Баки рядом, по крайней мере, когда Баки позволял это. Может быть, то утро необратимо изменило их отношения, или, может быть, это был сдвиг баланса в магии Баки после Крайшберга, когда тьма в нем стала тяжелее и едва-едва уравновешивалась воздействием Стива. Все, что Баки знал потом, это то, что в то утро, когда он снова уезжал на войну, он плакал у их двери, будто кто-то умер, и он только что понял это. Пока он не проснулся в XXI веке, ему не приходило в голову, что он, возможно, заранее оплакивал их обоих. * Командировка в Афганистан продлилась до Нового года, и как только ноги Баки коснулись американской земли, он взял отпуск и уехал за границу. На самом деле в Америке его ничего не ждало, а Европа для него вообще была кладбищем, полным безымянных могил. Три недели в Африке заземлили его так, как он сам того не ожидал. Он просто делал заметки о том, как местные жители используют магию, ел иностранную, но вкусную еду, занимался самокопанием и скучал по Стиву, просто продолжал скучать по нему на каждом шагу, с каждой новой вещью, которую он не мог показать или рассказать ему. Затем Баки бил баклуши на базе пару месяцев после окончания своего отпуска, встречаясь с Наташей всякий раз, когда у них была такая возможность, и вздохнул с облегчением, когда получил известие об очередной командировке, на этот раз продлившейся год. Это было чертовски долго, но Баки все равно не знал чем себя еще занять, и по крайней мере там каждый встречный камень не напоминал регулярно обо всем, что он потерял, как в Нью-Йорке. — Нам бы пригодился такой парень, как ты, — сказала Наташа, когда Баки позвонил ей, чтобы поделиться новостями. — Но в отличие от Хилл и Фьюри, я уважаю твое решение. Они-то думают, что ты просто зря тратишь время. Баки пожал плечами, хотя она не могла этого видеть. — Мне нравится быть среди других солдат. Не думаю, что я уже готов к секретным операциям. — Ну, в этом нет ничего плохого, — сказала Наташа. — Я хотела бы видеться с тобой чаще, но, может быть, в следующем году. — Ага, — покладисто согласился Баки, солгав не моргнув глазом. — Возможно, в следующем году. * Прошли месяцы. Время то замедлялось, как патока, то летело мимо, дни в пустыне сливались воедино. Может быть, дело было в работе, которую он выполнял, а может быть в нем самом. У Баки не было сил думать об этом. Большую часть времени он чувствовал себя отстраненным от самого себя, как будто выступал на сцене для окружающих, играя роль кого-то, кто полностью здесь и включен в происходящее. Он не знал почему, но Тихий океан все это время продолжал возвращаться волнами в его снах, смешиваясь с его опытом в Европе и не давая нормально выспаться. У него не было этой проблемы во время первой командировки, но, возможно, его психика потратила первую командировку на то, чтобы пережить внезапный скачок во времени и осознание результатов последней войны, в которой он участвовал, и теперь у него появилось время сосредоточиться на предыдущей. Это было неприятно, но Баки терпел. В конце концов, это должно было рано или поздно пройти. Тихий океан для него был обманчиво коротким адом, который казался намного длиннее, о чем он любил активно забывать. Зверства, которые творили там как союзники, так и японцы, оставили слишком тяжелый и мрачный след в его душе, чтобы это можно было вынести просто так. Но пережитое там сделало его превосходным солдатом и помогло ему научиться оттачивать свою магию, так что к тому времени, когда подошла его очередь уйти в отпуск и он вернулся в Нью-Йорк, призыв опытных полевых магов привел его в Европу. Если во время своего первой командировки в Афганистан Баки видел во сне, как Стив умирает от инъекции сыворотки или падает с поезда, то теперь кошмары перемешивали образ Стива со всем: то он потеет от лихорадки денге рядом с Баки в джунглях; вот он потерявший ноги в окопе на пляже; или выпотрошенный вражеским солдатом в темноте. Худшими были те, где Стив, как солдаты, с которыми служил Баки в Новой Гвинее, прижимал ствол винтовки ко лбу сдавшегося врага, выплевывая возмущенную чушь, не имеющую ничего общего с приказами, а только с расовой принадлежностью и предрассудками. Рационально Баки знал, что это его мозг шутит с ним дурные шутки. Но это не мешало ему считать, что он это все заслужил. * Во время второго отпуска Баки в каком-то смысле сдался и отправился на Восток, пытаясь найти какое-то равновесие внутри себя, баланс памяти той многолетней войны, которая все еще преследует его, и культуры тех, с кем он тогда сражался. Это были тяжелые две недели, но и очищающие тоже. Потому что тот комок дегтеобразного ужаса, наконец, начал таять в его груди. В последний день в Токио он подобрал золотой листик гинкго в парке Мэйдзи Дзингу Гайен, проводя кончиком пальца по его изгибам. Вспомнил, что читал об этих деревьях. Дерево гинкго может жить тысячу лет. И гинкго были одними из немногих, кто пережил ядерный взрыв в Хиросиме. Баки был мертв и скован льдом шестой месяц, когда Малыш летел вниз, на город*. В каком-то смысле он был этому рад. Потому что если бы он не разбился слишком рано, чтобы увидеть ту катастрофу, он бы сунул пистолет в рот и покончил с собой. Потому что уничтожение целых городов грязными бомбами было именно тем, что он пытался предотвратить ценой жизни, и стать свидетелем того, как его собственная страна взяла в качестве руководства к действию методичку Гидры было бы предательством, слишком страшным для него, чтобы вынести. Но его уже не было, когда это случилось, и когда он читал об окончании войны после того как вернулся к жизни, прошло уже почти семьдесят лет с того чудовищного преступления. И тогда он так оцепенел, что просто чувствовал стыд, душащий как слизь. Отсутствие Стива и его магии до сих пор ощущалось Баки как пустота. Почти каждый день он непроизвольно оборачивался, ожидая увидеть лицо Стива и его громадное тело или услышать его смех. Слабые отголоски магии приходили и уходили, ощущаясь как перемены атмосферного давления перед бурей. Как далекое эхо. Днём ему было легко вести себя как все, занять себя делом, но затем неизбежно приходила ночь, и когда Баки ложился спать, горе и чувство вины сворачивались у изножья его кровати, как верные спутники. Он вложил листок гинкго между страницами своего блокнота, стараясь не помять. Устойчивость и адаптивность — это то, что, на что он реально способен. Прощение? Нет, еще нет. * Когда в марте закончилась его двенадцатимесячная командировка в Афганистан, Баки вызвали в штаб-квартиру Щ.И.Т.а в Вашингтоне, округ Колумбия, почти сразу же, как только он вернулся в Штаты. Кажется, Щ.И.Т. фактически откомандировал его из армии по какому-то особому соглашению, и Баки не мог понять, что он чувствовал по этому поводу. Раздражение? Конечно. Но там также была перспектива снова увидеть щит, и эта мысль сидела у него под грудью, теплая и задумчивая. Приземление в Вашингтоне было похоже на повторение его прибытия на хеликарриере почти два года назад, потому что в ангаре его ждала знакомая рыжая. Наташа крепко пожала его руку и отвела к своей машине. И только когда они сели и двинулись к штаб-квартире, она встретилась с ним взглядом. — Привет, Джеймс, — улыбнулась она. — Тебе нужно побриться. Баки в ответ невольно рассмеялся. — Да, — сказал он, потирая лицо рукой. — Я чувствую, что не спал со времен Кабула. Наташа издала сочувствующий звук. — У тебя будет четыре выходных, а потом мы с тобой едем в Коста-Рику! — ответила она. — Мы купили тебе новый костюм, и щит ждет тебя. Теперь он полностью проснулся. Итак, круг замкнулся: он вернулся в армию только для того, чтобы избежать перспективы быть назначенным преемником Стива, и теперь он снова стоит перед этим выбором. Баки закусил губу. Ему не был нужен щит — или, скорее, он не хотел постоянного напоминания о том, что он потерял, которое было неразрывно связано со щитом, или ощущения, что он пытается заменить Стива, — но что-то дрогнуло в его груди при мысли о том, чтобы снова прикоснуться к щиту. Снова почувствовать тепло его магии. Его пальцы дернулись, как будто тоже жаждали этого прикосновения, и ему стало стыдно за свою жадность. — Это твое, если хочешь, — сказала Наташа, поглядывая на него искоса, потому что, видимо, умела читать его, как открытую книгу. — Фьюри, конечно, не сказал этого прямо, но это подразумевалось. — Помнишь, что ты сказала в прошлом году, когда я позвонил тебе по поводу второй командировки? — спросил Баки. Она утвердительно хмыкнула. — Вы случайно не имеете никакого отношения к тому, что армия так легко отпустила меня? Наташа помолчала какое-то время, легко ориентируясь в дневном потоке машин. — Не я лично, нет, — наконец ответила она. Это то, что нравилось Баки в ней: она конечно могла быть скрытной и умышленно что-то скрывать от него, но она никогда не лгала если прижать ее к стенке. — Но я знала, что тебя прикомандируют. Твоя армейская карьера в любом случае обещала быть очень короткой. Баки сжал пальцами переносицу. — И сказать мне что это так не входило в планы? — Фьюри так никогда не действует, — усмехнулась Наташа. — Тебе лучше привыкнуть к этому. — Где я подписался, чтобы снова продать свою жизнь Щ.И.Т.у? — кисло скривился Баки в ответ. — Потому что я уж точно не помню, чтобы соглашался быть оловянным солдатиком Ника Фьюри. — Значит, у тебя есть что-нибудь получше? — спросила Наташа, переходя прямо к сути дела. — Ты живая легенда — и ты единственный, кто может успешно приблизиться к этому щиту. Ты же не можешь всерьез думать, что Щ.И.Т. просто отпустит тебя после всех усилий, чтобы найти и разморозить тебя? — Господи Иисусе, Нат, я не просил, чтобы меня нашли! — Баки сделал глубокий вдох и снова потер ладонями глаза, чтобы не закричать. — Я упал, надеясь, что умру. В любом случае, я жил взаймы. Наташа даже не пыталась изобразить удивление, что еще больше бесило, но что-то вспыхнуло на ее лице, исчезнув быстрее, чем Баки успел распознать. — Ты все еще на это надеешься? Баки ничего не ответил. После долгого молчания Наташа вздохнула. — Послушай, я не хочу предлагать тебе сразу полноценную службу — просто поехали с нами в Коста-Рику, попробуй себя в паре миссий, а потом принимай решение. Не обязательно давать ответ прямо сейчас. — Ладно, — сказал Баки, прекрасно понимая, что звучит как капризный ребенок. Наташа привезла его к Трискелиону, чудовищу из стекла и стали парящему над рекой, на самой южной оконечности острова Теодора Рузвельта. Само по себе это не было красивым зданием. Большое и немного неуклюжее на вид, оно возвышалось над водой, как огромная банка из-под газировки, оставленная на заборе. Хотя вид из лифта, конечно, был впечатляющий. Баки никогда раньше не бывал в Вашингтоне, но на первый взгляд город не выглядел таким уж примечательным, за исключением зданий в районе Национальной аллеи, явно выстроенных на всеобщее обозрение на фоне реки. Вашинтон в целом был невысоким городом, по крайней мере, на восточной стороне Потомака, построенным, чтобы продемонстрировать памятник Вашингтону и высокий купол Капитолия, возвышающийся над остальными. Вот Капитолий был внушительным зданием даже издалека, белеющим под полуденным солнцем. И прекрасно смотрелся на фоне цветущей вишни вокруг Национальной аллеи. В этот момент, любуясь центром города, Баки по необъяснимым причинам внезапно почувствовал что ужасно скучает по Нью-Йорку: по горизонту Манхэттена, видимому через Ист-Ривер, по тому, как небоскребы сходятся к плоскому пространству Центрального парка и Гарлема; по метро, ​​станции в котором сырые и темные, изглоданные зубами времени. Он не скучал по Нью-Йорку как сейчас с тех пор, как почти два года назад уехал в Афганистан, слишком поглощенный отсутствием того, что раньше делало его домом. Наташа отвела его в пустую раздевалку и достала из одного из шкафчиков футболку, полотенце, электробритву и пару спортивных штанов, выпущенных Щ.И.Т.ом. — У тебя есть двадцать минут. Десять, если хочешь увидеть свой костюм и щит, прежде чем мы отправимся к Фьюри. В душевых есть шампунь и гель для душа. — Чей это шкафчик? — скептически спросил Баки. На дверях не было ни имен, ни каких-либо других опознавательных знаков, а одежда-то явно не новая. — Клинта Бартона, — сказала Наташа. — Он уехал из страны на длительную операцию, и мы не смогли вовремя подготовить твой комплект. Чертова бюрократия. Лаборатория может состряпать для вас боевую форму за неделю, но отдел заказов не может обработать заявку на стандартный спортивный костюм за три. Это неожиданно заставило Баки смеяться. Хорошо, что с ним сейчас именно Наташа, которыя умеет вставить свои пять центов в любой ситуации, даже если она, как он подозревал, подчиняется напрямую Нику Фьюри. Свой рюкзак он оставил в машине, и к лучшему: тот насквозь пропах потом и раскаленной пустыней. — Спасибо, Нат. — Обращайся в любое время, — ответила она. — Так ты посмотришь на щит? — Думаю, да. — Баки пожал плечами. — Лучше я увижу его перед встречей с Фьюри, потому что я чертовски разозлюсь, когда закончу с ним. — Разумный выбор, — согласилась Наташа. — Я вернусь в десять. * Новая форма находилась в оружейной, в подвале, за усиленной охраной. Баки насчитал пять дверей, три сканера сетчатки глаза и шесть сканеров отпечатков пальцев на пути из раздевалки в подвал. — Ты уверена, что этих дверей достаточно? — сказал он после того, как Наташа сделала — он надеялся что последнее сканирование. — Может быть, стоит добавить еще немного, просто на всякий случай? Наташа закатила глаза. — Дорогуша, — сказала она. — Это из-за щита. Мы не просто защищаем его от людей, мы защищаем людей от него. Были некоторые глупые, но действующие из лучших побуждений агенты, которые стремились увидеть щит Капитана Америки и подошли слишком близко. — Хм. — Баки ждал, пока откроется последняя дверь и вот наконец Наташа махнула ему рукой. — Были жертвы? — Просто кошмары и сломанная лодыжка, когда один из агентов испугался и споткнулся. — Наташа включила верхний свет. Комната была довольно тесная: в одном конце щит в стеклянной витрине, а в другом — новый костюм Баки. — Есть причины, по которым сюда не пускают всех желающих. В самом деле, комната была ощутимо наполнена духом вражды: щит теперь проснулся, запертый здесь один, как разъяренный кот, без Стива, который мог бы позаботиться о нем. Баки мог его понять. Наташа сморщила нос, будто чувствуя его запах, и замерла на пороге. Баки просто вошел, слишком уставший, чтобы бояться иметь дело с плохим настроением щита. Он прошел прямо к нему, и почувствовал как напряжение в помещении снизилось, совсем чуть-чуть, будто подул свежий ветер. — Привет, — громко сказал Баки, касаясь костяшками пальцев стекла. — Да заткнись, здесь только я и Нат. Гнетущая атмосфера в помещении начала рассеиваться. Баки потер костяшками пальцев перевязь щита, словно гладил его. Щит будто приосанился, его аккорды зазвучали для Баки так, будто он ждал, что тот подойдет и приласкает его. Это ощущалось странно. Но Баки вот уже два года существовал в новом мире, и теперь был готов принять все, что встретится ему на пути. По крайней мере, щит, принимающий его за псевдо-Стива, точно не пугал его. — Посмотри на себя, да ты настоящий заклинатель щитов, — сказала Наташа с веселым изумлением голосе. Но с порога все равно не сошла ни на шаг. — Костюм слева от тебя. Нам нужно спешить. Баки еще раз провел пальцами по стеклянной витрине и повернулся, чтобы посмотреть на свою новую форму. Да, пожалуй, костюм не был совсем уж ужасен. Он очень напоминал старую форму Капитана Америки Стива с этой светло-серой звездой на груди и сборкой прямоугольных панелей вокруг живота, но при этом оказался на диво приглушенных тонов. Если не считать звезды на груди и декоративного мотива вокруг плеч, он был весь темно-синего цвета, и гораздо лучше подходил для секретных операций, чем любая другая усыпанная звездами тряпка. — Что скажешь? — спросила Наташа. — Могло быть и хуже, — сказал Баки. — Но вообще-то он мог быть и черным. Она фыркнула. — Я передам! Пошли уже, Фьюри ждет. Баки бросил последний взгляд на щит. Его пальцы все еще помнили тепло чужой магии, возбужденные трели щита от того, что он снова рядом с Баки. Я вернусь, подумал он. Подожди еще немного. * — Барнс. Тон Фьюри звучал так, будто он решал как назвать Баки, вместо того, чтобы приветствовать его. Он стоял спиной к двери, глядя на Капитолий, заложив руки за спину. — Закончил играть в героя? — Фьюри, — ответил Баки, скрестив руки на груди. Острые ощущения от встречи со щитом уже прошли, и теперь он просто устал и все еще был немного зол, задним числом осознавая, насколько короткие штанины у спортивных штанов Бартона. И ему не нравилось, что его лодыжки были настолько обнажены. — Я вижу, ты все еще шпионишь своим зорким глазом. — Сбавь обороты, — ответил Фьюри поворачиваясь к нему. — У меня нет времени на твое позерство. — Я-то сбавлю, когда ты начнешь держать меня в курсе дела, — возразил Баки. — Например, рассказать мне о тех частях вашей сделки с армией, которые непосредственно касаются меня. — Это не твоя забота, — сказал Фьюри. — Ты должен был поиграть «G.I. Joe»**, как ты и хотел, и вот теперь ты здесь. Соглашайся или иди. — Забавно, — сказал Баки. — Ты так говоришь, как будто у меня есть выбор. По мне это больше похоже на то, что вы не смогли выстроить в этой шахматной партии все фигурки так, как хотелось. Или это та часть, где я должен быть вечно благодарен за то, что ты так изящно позволил мне подтереть себе задницу? Фьюри фыркнул. Каким-то образом ему удалось сделать это так, чтобы звучало одновременно весело и покровительственно, но затем он улыбнулся и протянул руку для рукопожатия, как будто Баки прошел какое-то испытание. — Ты хороший парень, Барнс. Садись. Баки проигнорировал протянутую руку и сел. — У нас были свои причины, когда мы заключали сделку с армией из-за тебя, — сказал Фьюри, садясь за свой стол. — В тот момент важнее всего было позволить тебе стабилизироваться и интегрировать в современное общество. Армия отлично подходила для этого. Я мог бы проинформировать тебя о плане и сроках откомандирования, это правда, но помогло бы это? Или заставило бы провести свои афганские гастроли постоянно думая о том, что все это скоро закончится? — На самом деле так думает большинство из нас, — заметил Баки. — Только мы думаем о том, что наступим на самодельное взрывное устройство или нарвемся на вражеской огонь. Не многие из нас могут позволить себе роскошь мечтать о возвращении домой в целости и сохранности. —Возможно, — сказал Фьюри, как будто он был первым и главным авторитетом в этом вопросе. — В любом случае ты сейчас здесь, и мы приготовили для тебя щит и костюм. Я полагаю, ты уже видел их. — Так точно. — Баки снова скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. — Щит в ярости. — Да что ты говоришь! — сухо ответил Фьюри. — Он спал весь год и ненадолго проснулся, когда ты вернулся в Штаты между командировками. Но затем он очнулся около полутора месяцев назад, злющий как гребаный шершень. Мы не знаем, чем это вызвано. Баки нахмурился. Трудно пытаться вспомнить прошлые месяцы, слипшиеся воедино, но он также не мог вспомнить ничего, что могло бы активировать щит. — Ничего необычного в это время не происходило? — Насколько нам известно, нет, — сказал Фьюри, но что-то в его тоне подсказывало что возможно он действительно знает что-то, чем не хочет делиться. Баки решил оставить пока все как есть. * У Баки было целых четыре дня, чтобы попытаться наверстать упущенное во время смены часовых поясов. большую часть первого дня он проспал, потом просто дремал, просыпаясь почти каждый час от звуков уличного движения или скрипа половиц на лестнице за дверью его квартиры. Приспособиться к несмолкающей какофонии города после мягкой тишины ночей в пустыни было очень сложно. Баки чувствовал тревогу и смутное беспокойство от звуков города, но справлялся с этим. Он много ходил, бегал. Вашингтон был довольно симпатичный, по крайней мере, когда он уходит с Национальной аллеи с ее правительственными зданиями в пригороды и скверы. Тем не менее, когда Наташа объявилась у его дверей, он почувствовал страшное облегчение. — Пора, красавчик. — сказала она. — Я слыхала, что в это время года в Центральной Америке жарко! После Коста-Рики следует Детройт, затем Таллахасси, затем Ирландия и Мальта. Баки удивительно легко вжился в этот странный образ жизни, с удивительной грацией и почти без нервотрепки. Это было намного проще, чем раньше с коммандос, потому что в перерывах между операциями он мог вернуться домой. Принять теплый душ, натянуть сухую одежду и выпить хорошего пива, от которого все равно не пьянел. Больше не нужно было дрожать в лесу на вражеской территории днями и ночами, напуганным до смерти, ожидая, пока Пегги свяжется с ними по поводу новой миссии или эвакуации. Чем дольше Баки держал щит у себя, тем более покладистым и менее злобным тот становился. А Баки не мог сдержать трепет, когда магия щита проходила через него. Он любил это чувство, но также чувствовал тошноту от стыда и вины, потому что никогда, никогда не хотел заменить Стива. И все же он был так жаден до этой магии, что не мог удержаться. Однако он не был уверен, что делать с растущей жаждой крови в щите. Несмотря на то, что его первоначальный гнев постепенно рассеивался, щит с радостью рвался в бой. В Вашингтоне у Баки теперь был нормальный дом, недавно отремонтированная квартира на четвертом этаже рядом с Дюпон Серкл. Он не питал иллюзий насчет уединения — после того как въехал, он тщательно обыскал дом и нашел целую коллекцию жучков, которых хватило бы на целый дом, а то и больше. Он оставил их все: Щ.И.Т. был бы более чем подозрительным, если бы они вдруг замолчали, и Баки не планировал доставлять проблемы с этим — он был в Вашингтоне, чтобы делать свою работу, а после этого… Ну, кто знает. После Мальты у него ушла целая неделя на то, чтобы ныть и мотать сопли, прежде чем он собрался с духом чтобы навестить Пегги. Она все еще была жива и, согласно новостям, была в удивительно хорошем состоянии, хотя болезнь Альцгеймера медленно съедала ее память. Чтобы найти ее нынешнее местоположение, ему пришлось немного покопаться, но она оказалась в Вашингтоне — гораздо ближе, чем он думал. Так что однажды утром он позвонил в дом престарелых, чтобы узнать, принимает ли она посетителей, и запрыгнул в душ, как только услышал утвердительный ответ, хорошо зная, что если он отложит это сейчас, то не решится никогда больше. Он посмотрел на себя в зеркало в ванной после того, как принял душ и побрился, и откинул волосы со лба. Теперь он выглядел старше и более усталым, как будто XXI век придавил его своими войнами и суетой, как будто новая жизнь, которой ему пришлось научиться, лежала у него на плечах, тяжелая, как свинец. Его щеки запали, и на нем появились новые странные линии загара, которые скоро исчезнут. Просто это был долгий год в пустыне. Когда Баки уехал в Афганистан, его голова была полна новой информацией про новые гаджеты и тонной истории, которую нужно было наверстать, и он страстно желал узнать ее, с головой погрузиться в новые вещи. А вернулся на родину еще один парень с пустым лицом, которого больше не волновали видеозвонки и закуски в фастфуде. — Если что, можно сказать, что ты вырос в секте, — сказала Наташа больше года назад, когда Баки в последний раз был в Штатах. Бункер судного дня, типа того. На самом деле чем страннее это будет звучать, тем больше вероятность того, что люди воспримут это как шутку и не будут задавать больше вопросов. Это была удачная идея. Но этот выстрел прошел слишком близко к цели, не так ли? Он и был заключен во что-то, от чего не мог убежать, и если бы он был честен с самим собой... Сейчас он совсем не был уверен, что хочет этого. Дом престарелых был расположен в небольшом красивом парке, окруженный цветущими деревьями. В полдень было тихо, будто волшебный пузырь тишины окружил этот парк в суматохе округа Колумбия. Записываясь в книге посещений, Баки так сильно сжал букет пионов левой рукой, что чуть не раздавил их в труху. — У нее хороший день, — сказала медсестра, ведя Баки по коридору. — Но это может внезапно измениться. Постарайтесь быть терпеливым с ней, если ее память подведет. Пегги обернулась, когда они вошли. Баки замер в дверях, потому что да, последние два года он изо всех сил пытался приспособиться, но… Реальность течения времени никогда еще не ощущалась так сильно, как она ударила его там, когда он смотрел на долгую-долгую жизнь, выгравированную на лице Пегги. Прошло всего два года с тех пор, как Баки крепко сжал ее молодую, гладкую руку, прежде чем прыгнуть на борт «Валькирии», но волосы Пегги уже поседели, а ее молодость осталась далеко позади. И без яркой помады она выглядела странно. Они посмотрели друг на друга, пока медсестра искала вазу для цветов, но как только она вышла и дверь закрылась, Пегги сказала: — Джеймс. — Привет, Пегги, — сказал Баки, чувствуя, что от этого приветствия у него сердце кровью обливается. — Почти два года назад меня посетила приятная молодая женщина и сказала, что тебя нашли, — продолжила Пегги, тыкая в него пальцем, и Баки двинулся вперед без раздумий, словно она зацепила его под грудину и потянула. — Я видела тебя в новостях со щитом. Щ.И.Т. так и не предал широкой огласке возвращение Баки — хотя конечно, во время и после битвы за Нью-Йорк было много спекуляций, потому что многие люди знали щит Стива, но когда Баки уехал в Афганистан и исчез на два года, волнения постепенно стихли. Общественность не знала как именно был найден щит, а только то, что он был найден, и по шкале значимости для печати инопланетяне на Манхэттене на много миль обскакали новость про чудака в маске, с давно потерянным оружием в руках. Однако теперь он подумал, что сохранение его анонимности — это всего лишь вопрос времени, в эту новую эпоху социальных сетей и форумов Reddit. Баки сел в кресло для посетителей рядом с кроватью Пегги. — Я… — он сглотнул, посмотрел на свои пальцы, мнущие подол рубашки. — Прости, что не пришел раньше. Это было… тяжело. — О, Джеймс, — тихо сказала Пегги, протягивая ему руку. Баки взял ее правой рукой, но, подумав, обнял ее пальцы и левой, сжимая едва-едва. Взгляд Пегги упал на него, и она вздохнула, нежно сжимая его руку. Ее магия согрела руки и сердце Баки: в ней до сих пор было что-то знакомое, нежное как любимое одеяло, окутывающее его, пусть и потрепанное временем. Когда она снова подняла глаза, то потянулась, чтобы погладить Баки по щеке, кончиками пальцев касаясь его уха. — Боже мой, — задыхаясь сказала Пегги. — Ты не постарел ни на день. — Не могу сказать того же о тебе, Картер, — пытался пошутить Баки, но из-за сдавленного горла получилось ужасно. Пегги шлепнула его по предплечью, и вдруг они снова словно сидели за казармой, куря контрабандные сигареты, и спорили о том, чья магия полезнее для военных действий. Баки привычно повернул голову и открыл рот, чтоб сказать: «Заткнись, Роджерс, все, что ты можешь сделать, это метать свой волшебный диск», потому что он всем своим существом ожидал увидеть Стива, прислонившегося к стене, скрестившего руки и закатившего глаза, отвечая: «Ты прекрасно знаешь, что я могу управлять тобой, как никто другой, Бак» Но угол комнаты был пуст, никаких привидений, кроме того, которое он туда поселил в своей памяти, и он отвернулся вытирая скулу о плечо, чтобы скрыть слезы, которые вот-вот прольются. Когда Баки научился пользоваться Интернетом, он первым делом подумал о том, чтобы найти своих людей, чтобы узнать, что с ними стало после войны. Ему, конечно, рассказывали о Щ.И.Т.е и роли Пегги и Говарда в этом, но история Щ.И.Т.а не включала ни Мориту, ни Гейба, ни Монти, не говоря уже о семье Баки. В конце концов он отказался от этой идеи. Его решение укрепилось, когда он узнал в одной из книг, что Дуган был похоронен менее чем через четыре месяца после окончания войны в Европе. В книге об этом прямо не говорилось, но Баки посмотрел на дату смерти Дугана — 9 августа 1945 года — и искусно составленные предложения, в которых не упоминалась настоящая причина смерти, и все понял. На самом деле он знал, что несмотря на все его бахвальство и браваду, сердце Дугана всегда было большим, чутким и таким уставшим, слишком уставшим. И он также воевал на Тихом океане. После этого Баки сознательно избегал любых упоминаний о людях, которых любил в старом мире. Это было все равно, что мечтать о том Стиве-не-Стиве, которому довелось бы жить. Для него было легче и милосерднее представить, что они прожили долгую, полную жизнь после войны, наслаждаясь плодами свободы, за которую они боролись. Конечно, маловероятно, что все они были в состоянии сделать это в полной мере — особенно Гейб и Морита, особенно с тем, как Америка ХХ века должна была относиться к ним только из-за их происхождения. Но было приятно представить. В голове Баки Дуган все еще сидел в своем кресле-качалке, возможно, с правнуками на коленях, слушавших его цирковые истории. Вот почему он так долго откладывал встречу с Пегги: в его воображении она была здорова, как лошадь. Когда его магия исчезла, невозможность каким-либо образом облегчить ее состояние казалась пощечиной, так что это было легкое решение: если он не знал, что она больна, он мог игнорировать вину за то, что не мог ее исцелить. — Хотел бы я помочь тебе, Пегги, — выдавил Баки, понимая, как долго он молчал, переплетая пальцы и глядя на покрывало. На одеяле были вышиты крошечные птички. — Но я… не могу. — Как помочь? — рассеянно переспросила Пегги, впитывая взглядом его внешность, но затем ее глаза расширились, и она выпрямилась. — Ой. — Этого больше нет, — сказал Баки, и в его тоне слышалось что-то отчаянное, чего он никогда раньше не слышал; заключенный, которого он последние два года пытался держать взаперти и скрывать от чужих глаз. — Она ушла, Пегги, и я не знаю, как, но я проснулся, и магии больше не было. Я ничего не могу сделать. Я совершенно бессилен. — Черт возьми, Джеймс, — сказала Пегги, и это звучало так знакомо, эта ее прямолинейность, недоверчивость в голосе. — Я заметила, что чего-то не хватает, но подумала, что ты просто научился лучше это скрывать. Полностью? Баки молча кивнул. — Я все еще чувствую землю, — сказал он. — Иногда, как эхо. Но я не могу коснуться ее. Было много дней, когда он хотел бы, чтобы у него не было и этого эха. Лучше не иметь ничего, кроме горько-сладкого поцелуя призрака. Брови Пегги удивленно приподнялись на полпути ко лбу. — Я никогда не слышала ни о чем подобном, — сказала она. — Думаешь, это как-то связано со Стивом? Это приходило ему в голову, время от времени возвращаясь как навязчивая идея: они были так тесно переплетены со Стивом, что после того как тот упал... — Может быть, — сказал он. После падения Стива у Баки все еще была магия, но доброта в ней исчезла: все, что его заботило — это тьма. Она поглотила его. — Это… это на самом деле связано с тем, о чем я пришел спросить тебя. — О, так ты не просто так пришел, чтобы встретиться со старым другом? — Пегги шутила, но снова взяла Баки за руку и ободряюще сжала. — О чем же? — Щит, — сказал Баки, глядя на их соединенные руки. Он и не подозревал, как сильно скучал по ней и насколько Наташа похожа на нее, хотя бы по духу. — То есть нет. Ты знала, что я служил в армии? — Нет, — сказала Пегги. — Или я не думаю, что знала. Память у меня теперь как чертово сито, в нем ничего не задерживается. — Я провел два года в Афганистане, — сказал Баки. — Щ.И.Т. прикомандировал меня обратно всего несколько недель назад. — И что же? — Пегги указала на стакан с водой на тумбочке, и Баки подал ей его, поддерживая, пока она пьет. — Фьюри дал мне щит, — продолжил Баки. — Он был со мной уже пару миссий, но я... я не уверен, хочу ли я его. — Почему? — спросила Пегги, склонив голову точно так же, как она делала это раньше, когда собиралась позвать Стива или Баки разделить веселье. — Из-за Стива? — Ага. Баки поставил стакан обратно на стол и провел руками по волосам. — Я просто не могу смотреть на него, не думая постоянно о нем, но в нем есть магия, а у меня нет, и я просто… — он вздохнул. — Разве это не ужасно, что я до сих пор этого, хочу иметь щит рядом только из-за этого? Это заимствованная магия, даже не моя собственная, но мне так ее не хватает. Пегги какое-то время молча смотрела на него, а потом сильно ущипнула за руку, заставляя его вздрогнуть. — Ай! Какого черта, — пробормотал Баки, потирая больное место. Ее пальцы были гораздо сильнее, чем кажется. — За что? — За то, что ты дурак! — ответила Пегги. — Этот щит — единственное, что осталось от Стива. Ни у тебя, ни у кого-либо из нас ничего больше нет. В нем живет память о Стиве и будет жить после того, как нас обоих не станет. Возьми от него все, что получится. Если я что-то и узнала о сувенирах с этой болезнью, так это то, что однажды ты будешь цепляться за что угодно, если у этого есть хоть малейший потенциал взбодрить твой мозг. Она наклонилась вперед и взяла лицо Баки в свои руки. Ее серьезное выражение лица вдруг стало идеально точной копией того, каким оно было раньше. И Баки вдруг почувствовал неистовую радость что когда-то она вошла в их жизнь, пусть даже на кратчайшее время. — Тебе не кажется, что это жадность? — спросил Баки, и она покачала головой. — Если щит хочет поделиться с тобой магией, позволь ему сделать это. Ты — единственное, что у него осталось. Она долго молчала, словно пытаясь запомнить лицо Баки, прослеживая черты лица затуманенным взором, поглаживая его скулы большими пальцами. В этот момент Баки подумал, что ее в тайне может расстраивать его молодость. С другой стороны, она-то наверняка знает, что для него это не благо, а проклятие. — Я прожила жизнь после того, как Стива и тебя не стало, Джеймс, — наконец произнесла Пегги. Ее голос был тих, а на лице отразилась старая тень трагедии. — Может быть, тебе пора начать жить своей жизнью. * Когда он вернулся домой к ночи, то нашел в своей гостиной тело подстреленного Ника Фьюри. А затем повстречал призрак.