рыбы не льют слезы

      Дождавшись, когда бармен обратит на него внимание, Арсений заказывает джин-тоник с лавандой, третий по счету. Антон сказал, что на вкус он как кондиционер для белья, но Арсений не собирается слушать человека, который при условии, что за него сегодня платят, выбрал самую скучную опцию: ром, блин, с колой, — спасибо, что не пивас. Хотя даже в шутку раздражаться на него тоже не получается.       Не когда Антон в красном бадлоне и зауженных книзу брюках прямого кроя сидит, вальяжно откинувшись на спинку кожаного дивана. Приглушенное кирпично-красное освещение как будто делает его взрослее, углубляет тени, но размывает контрасты; цепь — вряд ли действительно золотая, но как минимум позолоченная — лежит поверх плотной ткани; пальцы, сегодня украшенные всего парой колец, отстукивают по колену. Рассматривать его пристально все то время, что Арсений сидел рядом, не позволяли приличия и тот факт, что сам Антон из-под полуприкрытых век цепко следил за каждым чужим движением. Зато сейчас — сколько угодно.       Поэтому, когда бокал с коктейлем опускается рядом, Арсений даже чувствует легкий укол разочарования, что надо идти назад.       Но вообще, ему свободно и расслабленно. Общение с Антоном выходит непринужденным, само помещение бара разделено на секции высокими и широкими арочными проемами; здание старое, и стены с крупной каменной кладкой отлично вписываются в атмосферу. Это уютное место с культурно отдыхающими людьми, не толпящимися и спокойно переговаривающимися друг с другом, музыка не бьет по ушам, напитки стоят прилично, но не разочаровывают размерами и дозой качественного алкоголя. Честно, Арсений не знал чего ожидать: то ли байкерского клуба, то ли простой молодежной рюмочной, — но точно не ожидал этого. Разумеется, он не собирается жаловаться.       — Пока ты заказывал, женщина за дальним столиком успела раздеть тебя глазами, — с веселой усмешкой сообщает Антон, когда Арсений садится рядом.       Он вздыхает:       — За то время, что мы здесь, она едва не прожгла во мне дыру.       — Точно не прожгла? — с беспокойством во взгляде Антон наклоняется в сторону, чтобы видеть чужую спину. — Дай проверю.       Широкая ладонь ложится Арсению между лопаток. Мягко давит, заставляя чуть наклониться, проводит вдоль позвонков, разглаживая складки на пуловере, а чужое лицо оказывается так близко, что Арсений шеей ощущает дыхание. Да, вот еще деталь этого вечера: получив карт-бланш на прикосновения, Антон будто сорвался с цепи.       — Ну как? — замерев всем существом, Арсений с трудом выравнивает тон. — Есть что-нибудь?       Антон хмыкает и еще пару раз проводит по чужой спине.       — Вроде нет, — и только спустя паузу в несколько секунд отстраняется.       Выпрямившись, Арсений прячет нервную улыбку, делая сразу несколько больших глотков.       — Зато она больше не смотрит, — буднично говорит Антон.       Еще бы она смотрела.       Опьянение, наступающее ненавязчиво, неясно, делает ситуацию лучше или хуже. С одной стороны все чуть смазывается, реакции притупляются, и сам Арсений как будто плавнеет; с другой, и собственные слова, и действия совсем скоро перестанут проходить через фильтр. Например, с момента, как был выпит первый коктейль, мысль о том, чтобы прикоснуться к чужим волосам, постоянно крутится в голове бегущей строкой, и что-то Арсению подсказывает, что к концу нынешнего она начнет гореть перед глазами огромными буквами.       И хотя вряд ли Антон будет против, Арсений все еще предпочитает оставлять себе четкий путь к отступлению. Он, зависнув, наблюдает, как крутится долька лимона в чужом стакане, повторяя про себя: не гиперанализировать, не погружаться, — мантрой.       Но ему хорошо. Не вдаваясь, с Антоном, как с человеком, просто интересно проводить время. Много мыслей и тревог успело посетить Арсения за последние пару часов, но ни в одной из них не было сожаления, что он вообще пришел.       Внезапное:       — У меня здесь было одно из худших свиданий, — от Антона чуть не заставляет Арсения вздрогнуть.       — А? — он фокусирует на чужом лице потерянный взгляд, не уверенный, что верно расслышал.       — Мы познакомились в тиндере, — Антон продолжает. — Ну то есть, уже не слишком велик шанс успеха, я и установил-то его по пьяни, когда мне Макар проел все мозги. Не так пошло вообще все: я умудрился ее облить, предложил со страху раздеться, чтобы я сходил застирал пятно, что она, естественно, восприняла не очень, потом облил еще и себя, разнервничался, ушел курить минут на пятнадцать, а когда вернулся, ее уже не было. В общей сложности свидание продлилось минут двадцать пять, включая десять, что мы шли от метро, и я с горя напился в гордом одиночестве.       Арсений тихо смеется, все еще не совсем понимая, к чему это вообще.       — Ты мне угрожаешь? — он в шутку чуть отодвигается. — Предупреждаю: пуловер из кашемира, если вдруг что, заставлю платить.       С видом оскорбленной невинности Антон закатывает глаза.       — Боже упаси, я не настолько безрукий. По крайней мере теперь.       — А когда это было?       — Да лет пять назад, — он морщится. — Но как будто вчера.       Мысленная пометка: пять лет назад Антон был неловким смешным дураком. Арсений бы посмотрел.       — Зато нашел и запомнил отличное место, — Антон взмахом руки очерчивает помещение.       — Думаю, тебя тут тоже запомнили, — Арсений ехидно прищуривается.       В чужих глазах отражается неподдельный ужас.       — Надеюсь, что нет.       Теперь смеется Арсений в голос, чувствуя, как нервозность заметно покидает конечности.       — Как-то раз еще в универе я так старался впечатлить девушку, что полез на дерево за шариком, который улетел у маленького ребенка, — он вспоминает, выламывая болезненно брови.       Антон уважительно кивает.       — Вот это я понимаю, герой.       — Был бы герой, — Арсений качает головой, — если бы не упал и не сломал запястье. В итоге остаток вечера мы провели в травмпункте.       Теперь хохочет уже Антон, едва не до слез, откинув голову назад.       — Ну, главное ведь — это благие намерения.       — Мне пришлось два месяца конспектировать левой, — страдальческий вздох. — Но девушка впечатлилась, мы вплоть до выпуска были вместе.       — Вот видишь. Она оценила порыв.       — Скорее решила, что меня необходимо опекать, чтобы я не натворил дел, — Арсений делает большой глоток. — Оглядываясь назад, в общем-то, так и было.       Антон все еще посмеивается, смотрит с каким-то умилением, пальцами поправляет челку, и Арсений возвращается туда, откуда только ушел: в бесконечно повторяющееся «хочу-хочу-хочу». Почти чувствует кожей, что беспорядочные завитки наверняка страшно мягкие.       — А потом что? — спрашивает Антон, устроив локоть на спинке дивана.       Арсений пожимает плечами.       — Я уехал в Москву, а она осталась в Питере. Без драм, просто оказалось не суждено. Я за несколько лет так и не начал воспринимать эти отношения серьезно, и, ну, это был знак, что их нет смысла тянуть. Не для меня — я мало понимал, что делаю, — но для нее так точно.       Рассказ о прошлом — не болезненном, но откровенном — удается непривычно легко. И мысли будто сами встают по полочкам; Арсений ведь не слишком много вспоминал о том времени, так что сейчас формулирует вещи настолько четко впервые и больше, наверное, для себя.       — Это ведь хорошо, — уверенно говорит Антон. — Точно лучше, чем если бы ты остался, не ради чего.       — Лучше, конечно, — Арсений соглашается. — А ты той девушке больше не писал?       Он переводит тему, не потому что говорить на нынешнюю ему некомфортно, а просто потому что не хочется лезть ни в какие глубины собственного сознания — не сегодня.       — Нет, да и меня наверняка заблокировали. Не знаю, не проверял даже. Но я бы себя заблокировал.       — Я бы тебя не блокировал, — Арсений миролюбиво улыбается.       Антон цокает:       — Очень зря.       — Чтобы ты как минимум заплатил за пуловер, — с усмешкой он садится глубже и тоже закидывает одну руку на спинку. Совсем немного еще — и можно было бы пальцами коснуться чужих.       Но отсмеявшись, Антон осушает свой стакан в пару глотков и встает, направляясь к бару.       — Ты как-то слишком быстро пьешь свой дезодорант, — говорит он. — Надо тебя нагнать.       Арсений вслед ему шипит «кыш», подпирая рукой подбородок и думает, что к концу этого коктейля обязан найти повод Антона коснуться, иначе он за себя не ручается.

``

      После шота текилы, на который он делает перерыв посреди четвертого коктейля, повод оказывается не нужен.       Не то чтобы Арсений ужасно пьян: четыре это не много, во-первых, и у него низкая восприимчивость, во-вторых, — но ровно настолько, чтобы тревожный обдумыватель в голове заткнулся и желание уткнуться от смеха в чужое плечо могло быть просто исполненным сразу после возникновения, а диван внезапно оказался ужасно узким, что приходится сидеть, соприкасаясь бедрами. И наплевать, что сбоку как от Арсения, так и от Антона теперь может поместиться по человеку.       В баре то ли людей становится больше, то ли те, что были, достигают более шумной кондиции, и есть вариант говорить громче, но можно ведь просто говорить ближе. Не прямо на ухо, но отчетливо чувствуя запах чужих сигарет и — кажется — даже неплохого парфюма. А еще выясняется, что можно положить локоть Антону на колено, наклонившись подтянуть носки, можно поправить ему съехавшую цепочку и даже своим мизинцем зацепиться за его, слушая очередную историю.       Вечер открытий.       Антон светится — почти буквально — от каждого такого жеста, на который еще совсем недавно Арсению не хватало мужества. И его собственные касания становятся дольше, из моментов превращаются в процессы; как когда он, примерив чужие очки, возвращает их назад, но задерживает пальцы на дужках, даже когда это уже не необходимо. И точно заправляет Арсению несуществующие прядки, почти невесомо проведя по краям его ушных раковин.       Думать о вариантах контекста кажется совсем уже неуместным. Если раньше можно было списать на тактильность, как на личностную черту, сейчас это — нет, не флирт, скорее полуосознанное, но очевидное проявление симпатии. Арсений парой часов назад бы от такого завис, парой дней назад — пришел бы в неописуемый ужас. Арсений нынешний считает себя вправе в конце концов насладиться жизнью.       — Покурим? — Антон спрашивает, допивая уже больше растаявший лед, чем остатки коктейля.       Арсений неуверенно осматривается по сторонам.       — Место бы не потерять.       Ни у одного из них нет ни куртки, ни сумки, которые можно бы было оставить, а место действительно хорошее.       — Не потеряем, люди потихоньку уходят уже, — убеждает Антон, поднимаясь. — В крайнем случае народу здесь не битком, куда-нибудь да усядемся.       Подумав еще немного, Арсений послушно встает. Ему на самом деле бы не помешало проветриться.       Время уже заполночь, это становится очевидно, когда они выходят на улицу. Вход в бар запрятан в закутке чуть дальше от широкой дороги, окна здания не горят, но слышно машины, проносящиеся куда-то в ночи. Старые оранжевые фонари освещают пустую веранду и несколько припаркованных автомобилей. Отойдя от входа, Арсений совсем перестает слышать людей внутри и полностью погружается в неспящий покой ночной Москвы.       — Помню, как меня школьником мама ловила с сигаретами. Доставалось знатно, — хрипло посмеиваясь, Антон приваливается к желтой стене.       — Видимо, недостаточно, чтобы ты перестал, — замечает Арсений.       — Когда ты подросток, все, что говорят старшие, переворачивается в голове на сто восемьдесят, — Антон закуривает. У него дешевая розовая зажигалка со смешной рожицей — выглядит в какой-то степени очаровательно. — Будто ты сам не знаешь.       — Не знаю, — Арсений становится рядом, достает сигарету тоже и вместо того, чтобы щелкнуть Зиппой, делает пальцами характерный жест, после протягивая к Антону руку. — Я был очень послушным ребенком и курить начал, только когда съехал.       — Не уверен, завидовать тебе или сочувствовать, — протягивая зажигалку, Антон не упускает возможности лишний раз коснуться его пальцев.       — Ни то, ни другое, — огонек удается высечь не с первого раза. — Это было тысячу лет назад.       — Нет, я знал, что ты в почтенном возрасте, но чтобы настолько…       Арсений пихает Антона локтем, и, смеясь, они оба едва не роняют свои сигареты.       Со сменой положения и порцией кислорода опьянение начинает ощущаться отчетливее. Арсений думает, что ему на сегодня, пожалуй, хватит, но прощаться не хочется; он как минимум не выполнил свое самое заветное желание на данный момент. Да и ночная Москва — она ведь создана для того, чтобы медленно идти вдоль улиц, мимо магазинов и кафе, закрытых до утра, и баров, которые утром закроются; смотреть на бесконечность огней; встречать случайных прохожих и ощущать себя, будто выпал из течения жизни в какое-то безвременное пространство.       С неожиданной для себя решительностью Арсений поднимает на Антона взгляд.       — Слушай, тебя наверняка задрали с такими просьбами, — он начинает, поймав чужое недоумение, — но можно потрогать волосы?       Пару секунд Антон смотрит нечитаемо, соображая, чего от него хотят. А потом улыбается.       — У тебя такое лицо виноватое, будто ты просишь почку, — глаза блестят весельем, в голосе дрожь тепла. — Можно, конечно.       И хотя разница в росте у них далеко не настолько значительная, Антон сгибается почти пополам, как пес, с готовностью подставляет голову, еще и призывно тряхнув своей завидной шевелюрой. Перехватив сигарету пальцами левой руки, Арсений правую неуверенно запускает наконец-то в чужие кудри.       Мягко.       Не настолько, чтобы рекламировать бальзам для волос, скорее пушисто, легко-легко. Арсений сперва касается совсем осторожно, потом пропускает завитки между пальцев и даже решается растрепать их немного, почесывая, будто треплет собаку, — Антон не против. Он для равновесия — наверное — одну руку опускает Арсению на плечо и стоит, не дергаясь, кажется, улыбается даже, пока Арсений окончательно втягивается в процесс. От макушки, где больше всего объема, к коротким волосам на затылке поглаживающими движениями, задержать ладонь у виска, мизинцем почесывая за ухом. Возникает мысль ткнуться в это русое облако еще и лицом — и кто Арсений такой, чтобы себе отказать. Он наклоняется, но за секунду до Антон поднимает лицо — и нос вместо завитков касается носа.       Вроде, хотел что-то сказать, но так и замирает с открытым ртом. Не отшатывается, а остается близко — так близко, что никак не объяснишь и не отвертишься; дышит едва-едва, Арсений чувствует и знает, что у самого вдохи такие же поверхностно-судорожные точно так же остаются на чужих губах. Лицом к лицу лица не увидать; Арсений видит только глаза, почти лишенные своего цвета в оранжевом полумраке. Видит пух коротких ресниц, видит зрачок, затапливающий радужку. Видит решимость и заражается ей мгновенно, готовясь сделать навстречу последний шаг.       Тут со стороны припаркованных машин раздается душераздирающий писк, и Антон резко выпрямляется, поворачивая голову.       — Слышал? — он звучит настороженно и тревожно, так что Арсений даже не может как следует распробовать горькое разочарование.       — Ага, — но обернувшись в сторону звука, ничего не видит.       Писк раздается снова.       — Под машиной, — ничего не объясняя, Антон стремительными широкими шагами преодолевает расстояние до тонированного Рендж-Ровера. Садится на корточки, потом и вовсе опускается на колени. — Посвети.       Арсений догоняет его, опускается рядом и включает фонарик.       Сперва он ничего не видит, даже вывернув шею в ужасно неудобную позу. Но Антон указывает на что-то пальцем с уверенным:       — Вот! — и Арсений присматривается.       То, что он сперва принял за кусок облезлой тряпки или какого другого мусора, вдруг начинает заметно дрожать. А потом свет фонарика отражается в двух мокрых полузакрытых глазах, и Арсений осознает: это же котенок. Крошечный, грязный и плачущий.       — Месяц-полтора максимум, — полушепотом говорит Антон. — И с ним явно что-то не так.       — Надо ведь что-то делать, — Арсений шепчет тоже и весь сжимается, когда существо пищит опять. — Как-то его достать?       Нахмурившись и прикусив губу, Антон недолго молчит.       — Он не очень далеко, если подойти с той стороны, — наконец отвечает и встает, натягивая рукава бадлона на пальцы. — Продолжай светить, хорошо?       Арсений кивает.       Материал бадлона точно не защитит от когтей и зубов, разве что пострадает за компанию с кожей, но, обойдя машину и почти улегшись на живот по другой ее бок, Антон все равно медленно, но уверенно тянет к котенку руки. Тот не перестает дрожать, писк раздается короче и чаще, но никакой агрессии не следует — ни шипения, ни попытки атаковать. То ли слишком маленький, то ли слабый; котенок лишь издает раз за разом высокий плач и легко дает взять себя и вытащить, хоть и явно напуган. А стоит почувствовать тепло человеческого тела, вжимается в него весь, забыв об опасности.       Антон встает медленно, Арсений — торопливо. Обойдя Рендж-Ровер, он видит, как клубок грязной редкой шерсти свернулся в комочек в сгибе Антонова локтя, продолжая кричать; широкая ладонь прикрывает детеныша и прячет собой совсем, настолько он маленький.       — Худющий, — Антон продолжает сипло шептать. — Вроде не раненый, просто слабый. Надо отвезти в ветеринарку.       — Попробую найти поблизости, — Арсений уже открывает карты и собирается печатать запрос, но Антон его останавливает.       — Я знаю одну, где точно помогут. Вызови, пожалуйста, такси.       Он называет адрес, и Арсений, не задавая вопросов, вбивает его в приложение. Куда-то делся из крови весь выпитый алкоголь, все существо сосредоточено на решении проблемы, и даже нет места панике — Антон ведь не паникует. Он беспокоится, но ведет себя уверенно, а значит, достаточно немного ему помочь.       — Тебе не обязательно ехать, — осторожно замечает Антон, когда машина отображается на карте. — Я понимаю, что закончить этот вечер ты хотел бы… не так.       — Шаст, — Арсений зыркает на него угрожающе.       Он вообще не хочет, чтоб этот вечер заканчивался. Незадолго до хотел, чтобы он свернул в определенном направлении, и сейчас думать об этом все еще немного обидно, но это вообще не первый по значимости вопрос на данный момент. В размышления о том, больше Арсений расстроен тем, что поцелуй не случился, или в ужасе от того, что он случился почти, можно будет пуститься потом — у него вагон свободного времени. А бросить Антона сейчас — это даже не опция.       — Понял, — Антон кивает. — Тогда если ты возьмешь мой телефон и наберешь Позову, будет вообще отлично.       — Диме? — Арсений пару раз удивленно моргает.       — Диме, — вздыхает Антон. — Вот он обрадуется, конечно, пиздец.       Телефон звякает уведомлением, что водитель на месте. Уже по дороге отстраненно вслушиваясь в Антоново: «Здарова, я еду. Мы едем. Мы это я и Арс, бля, Дим, не нуди, ты на смене или нет?» — в трубку, Арсений смотрит на пролетающие за окном фонари и не может не вспоминать ощущение мягких волос под ладонью.