Раскрой мне грудь и Раскрась мой позвоночник

Следующие несколько дней прошли не так уж плохо, если вы спросите Се Ляня. Они прошли с незаметной легкостью. Поскольку дракон, видимо, запасся сухофруктами, овощами и каким-то образом сохранил куски свинины свежими, они ни в чем не нуждались, и оба оказались уютно запертыми в пещере. Очень темной и холодной пещере. Ему пришлось попросить Хуа Чэна разжечь огонь – дракон был огнедышащим, что значительно облегчало задачу, – поскольку людям для выживания требовалось тепло и приготовленная пища. Он представил себе, какое это было зрелище, когда он жестикулировал руками, добавляя жесты телом и корчил лицо, в попытке заставить его понять – что выглядело нелепо – но Хуа Чэн только послушно наблюдал за ним с вопросом в глазах, пока каким-то образом, наконец, не понял. Разговоры между немым человеком и драконом, не знающим языка, прошли не слишком хорошо, чего следовало ожидать. Но Хуа Чэн постоянно и без перерыва производил на него впечатление. Дракон каким-то образом всегда был невероятно внимателен к каждому его движению или жесту, впитывая их, как губка – и Се Лянь делал все возможное, пытаясь быть таким же, когда дело доходило до того, что дракон хотел сказать. Каким-то образом они начали находить понимание во всем – хотя все еще были очень, очень далеки от этого. Однако самый большой вопрос, который оставался, был: почему Хуа Чэн сохраняет ему жизнь? Вопрос, который он очень боялся задать, зная на него ответ. Он не будет мучиться над этим вопросом до завтрашнего дня, потому что у него были другие, более неотложные вопросы, требующие его внимания. А именно, если его хотят оставить в живых, разве он не должен, по крайней мере, содержать себя в чистоте и порядке? Может быть, он мог бы использовать оправдание типа: "чтобы мясо было свежим и чистым, вы же не хотите, чтобы оно воняло, не так ли?", Чтобы, наконец, иметь возможность окунуть пальцы ног в воду. В противном случае он скорее умрет от отвращения к грязи, чем будет убит своим предполагаемым убийцей. Се Лянь мог быть пленником, но даже так, он никогда бы не потерпел, чтобы его держали в такой грязи.

***

Если бы вы спросили Хуа Чэна, он бы сказал вам, что эти дни были лучшими за всю его жизнь. Они даже разговаривали! Или, ну, пытались. Звезды засияли в его глазах, когда незнакомец-не-незнакомец впервые начал жестикулировать, умоляя его понять. Очевидно, люди нуждались в приготовленной еде. Хуа Чэн никогда раньше не делал ничего подобного, и не имел ни малейшего понятия о том, как готовить – он разрывал труп любого скота или дикого животного, которое приносил на ужин, используя свои когти и зубы. Все, что оставалось после еды, что случалось редко, обычно оставлялось на том же месте, где он пировал – в любом уголке леса – для хищных птиц или других существ, бродящих вокруг. У него и в мыслях не было экономить на еде, пока он не встретил этого человека. То, что он собирал дань, часто приводило к тому, что в его лапах оказывалась серьезная масса, слишком большая, чтобы подарить ее хрупкому человеку – так что вместо этого он стал запасать часть в своей собственной обители, что было очень полезным в эти дни. Не нуждающиеся в охоте, они были оставлены на произвол судьбы. Чаще всего они проводили время отдельно друг от друга – мужчина сидел в своем углу, на одеялах, которые Хуа Чэн нетерпеливо подталкивал ему раньше, вглядываясь в никуда, казалось бы, потерянный в своем собственном мире, а Хуа Чэн ничего не делал, только наблюдал, заинтригованный – в другие разы они, наконец-то, находили общество друг друга. Дракон всегда был готов к любому проявлению внимания, но он научился выжидать, позволяя человеку приблизиться самому. Каждый раз он мурлыкал от возбуждения, и мужчина, казалось, находил это милым. Грива дракона никогда не была такой мягкой и ухоженной, как после этих дней, под постоянным поглаживанием человеческих рук. Все узлы или спутанные пряди, которые были засорены, были полностью вычищены, и его мех только казался еще более пушистым! Эти сеансы кормления, ласки и внимательного ухода, без сомнения, были лучшей частью каждого дня! Он был очарован ощущением этих проворных пальцев, гладящих мех и чешую. Он мечтал о том дне, когда его собственным прикосновениям будет позволено успокаивать гладкую и бледную кожу без страха, отражающегося в этих золотистых глазах. Хуа Чэн чувствовал жадность и что-то незнакомое всякий раз, когда эта мысль проносилась в его голове. Излишне говорить, что эти дни были чудесными, великолепными, фантастическими! И все же сегодня человек казался беспокойным. Более взволнованным, чем в любой другой день, который они прожили вместе. И Хуа Чэн был обеспокоен. Что-то не так? Одна только мысль об этом внушала страх. Что может быть не так? Дракон был счастливее, чем когда-либо, и он только надеялся, что человек чувствовал то же самое, хотя, похоже, это было не так. Он ткнулся носом в мужчину, сидевшего у его передних лап, у которого в настоящее время была маленькие милые надутые розовые губки. Он жестикулировал, пытаясь заставить дракона понять, но Хуа Чэн все еще не понимал его. Сияющими глазами он наблюдал за мужчиной, практически подстрекая его нетерпеливым – почти незаметным – выражением лица продолжать то, что он пытался сказать. Человек только вздохнул, щеки покраснели, прежде чем он попытался еще раз донести свою мысль. Он греб руками, надувал щеки и зажимал нос, и еще больше преувеличивал жесты, выглядя все краснее и бледнее, чем дальше это продолжалось. О, человек хотел искупаться. Хуа Чэн поспешно кивнул в знак того, что понял – уши хлопали при каждом кивке – только для того, чтобы быть почти ослепленным сияющей улыбкой, внезапно осветившей лицо мужчины. Хуа Чэну пришлось закрыть пасть и с усилием сглотнуть. На этот раз все было проще. Мужчина доверял ему достаточно, чтобы самостоятельно сесть верхом, пальцы уже зарылись в его мех, а бедра с готовностью обвились вокруг его длинной шеи. Их спуск был медленным, Хуа Чэн сдерживал себя, чтобы не просто скользить по воздуху легко и быстро, как он делал всю его предыдущую жизнь. Они приземлились без сучка и задоринки прямо у ближайшего ручья, с удивительно чистой водой, в красивом окружении густых деревьев, листья которых уже начали медленно желтеть. Мужчина, который на этот раз снова обернулся как одеяло вокруг шеи обеими руками и ногами, медленно, но верно отцепился и, пошатываясь, спешился. Длинные волосы были в беспорядке, разметанные диким ветром, и то, что их не мыли несколько дней, только усугубляло ситуацию. Хуа Чэн хотел сделать то же, что человек раньше делал для него – но как он это сделает, он не уверен. Когда они, наконец, встали перед бегущим ручьем, напряжение, казалось, усилилось, и атмосфера снова стала неловкой после стольких дней, проведенных вместе. Дракон этого не понял. Пока он не посмотрел на человека, и – О-о-о… Он хочет снять свою мантию. Все в Хуа Чэне хотело стоять неподвижно и наблюдать, но он мог только беспомощно подчиниться желаниям мужчины после некоторых уговоров, и повернуться спиной к ручью – и вот мужчина уже обнажен. Нет. Нет, опасная мысль! Если бы дракон был способен покраснеть, вся кровь сейчас прилила бы к его голове. Причина? На самом деле он ничего не понимал. То немногое, что он помнил из того времени, когда его воспитывали родители, и в остальном не включающая жизнь, которую он вел до сих пор без каких-либо личных отношений, точно не научили его человеческим ограничениям и этике. Но мысль о том, чтобы увидеть эту кожу во всей ее красе, без отвратительных открытых ран, покрывающих всю его грудь, подняла в нем что-то опасно незнакомое и жаждущее. Это желание могло быть только хорошим! Не в силах больше терпеть, он бросил украдкой взгляд назад. Мужчина вошел в воду по пояс. Это было бы прекрасно, это могло быть прекрасно – не было никакого настоящего эротизма в том, чтобы наблюдать, как мужчина ежедневно моется и скребется, – и все же слюна уже собиралась у него во рту при этом виде. Мужчина выглядел совершенно неземным. Кожа, которая не была скрыта под водой, была розовой и раскрасневшейся, покрытой мурашками от холодного ручья. Розовые линии были прочерчены по туловищу от свежих, наконец-то заживших шрамов – их было очень много, но это нисколько не умаляло несравненной красоты тела, если уж на то пошло, это только больше привлекало внимание любого зрителя. Не то чтобы кто-то еще был бы благословлен увидеть это – подумал Хуа Чэн. Он хотел облизать эти линии своим языком, обводить каждый из этих дюжин шрамов, пока не запомнит их ощущение на самом кончике языка. Скользя взглядом по этому телу, он чувствовал, как его затягивает все глубже с каждым миллиметром кожи, открывающемуся его взору, – пока его красные глаза не коснулись темных пыльных сосков. Они тоже были покрыты мурашками, выглядели ощипанными и опухшими от холода воды, слишком привлекательными. Хуа Чэну хотелось целовать, сосать и кусать, пока темная кожа не станет кроваво-красной от внимания, натертой от его издевательств, пока даже воздух не будет дразнить чувствительную кожу и напоминать мужчине о том, кто именно это вызвал. Но в сейчас дракону вместо этого оставалось причмокивать губами, желая, чтобы слюна не вытекала при каждой новой мысли, наблюдая, как мужчина заходит глубже, расчесывая пальцами свои длинные волосы. Мужчина привел себя в порядок, каким-то образом умудряясь выглядеть еще более очаровательно. - Почему? Это было произнесено таким тихим голосом, хриплым от неиспользования, что Хуа Чэну пришлось самому гадать, действительно ли этот человек произнес это, или он ослышался. Но выжидающий взгляд, брошенный в его сторону, был достаточным ответом на его сомнения. Вау. Ух ты! Человек, который едва ли издал звук за последние недели, что он знал его, сделал попытку поговорить без какого-либо подталкивания. Хуа Чэн был в растерянности. Очевидно, его внутренний бред длился достаточно долго, чтобы мужчина заметил, эти золотые глаза теперь сузились до ярких щелок в его сторону, прежде чем потупились с одновременным вздохом – назад, снова оставленные открытыми для дракона. - Почему? Разве на этот вопрос было ужасно трудно ответить? И все же он понимал, что тот имел в виду. Зачем спасать его? Зачем лечить его раны, вместо того, чтобы оставить умирать? Зачем похищать его и приводить прямо в свое логово, куда никогда не ступала нога ни одного другого живого существа? Почему он жив? У Хуа Чэна не было ответа на его вопросы. Ничего, кроме: потому что я хочу видеть, как ты процветаешь. Я хочу лелеять тебя, баловать тебя. Дарить тебе роскошь до тех пор, пока ты в ответ не станешь таким же одурманенным мной, как и я тобой. Ничего из этого он не может произнести вслух. Что не оставляет ему ничего другого, кроме физического внимания, чтобы показать свою привязанность. Однако Хуа Чэн не возражает против этого. Выражение лица мужчины меняется с вопросительного взгляда на недоумение, когда дракон крадется к воде, прежде чем снова смениться нервозностью, лицо быстро бледнеет. Этот широко раскрытый и полный страха взгляд пристально следит за драконом, отслеживая каждое его движение. Мужчина выглядит напряженным, как пружина, сейчас более жестким, чем Хуа Чэн наблюдал в последние дни – с тех пор, как они, казалось, пришли к взаимному пониманию того, что должны делить компанию друг друга в его гнезде. До берега всего несколько шагов, но атмосфера настолько нелепо накалена, что секунды, которые ему требуются, чтобы пересечь реку, кажутся тикающими медленнее, чем когда-либо. Хуа Чэн практически видит, как в этих золотых глазах отражается быстрая игра выбора между борьбой и бегством, когда дракон наконец входит в водоем. Вода плещется под его весом, образуя волны при каждом его движении. Ручей едва ли достаточно широк, чтобы вместить его тело, и это только еще сильнее прижимает его к человеку. Дракон внезапно останавливается, отвлекшись от своей миссии "баюкать милого человечка, пока он не поймет, что я не причиню вреда", поскольку человек, о котором идет речь, поспешно поднимает руки в останавливающем движении. Нахмуренные брови и поджатые губы делают его только еще более очаровательным. Вся сдержанность исчезла при виде того, что мужчина каким-то образом поборол инстинкт бежать – ничто не мешает Хуа Чэну втзжать как сумасшедший, цепляясь за это совершенно бледное тело. Вода брызжет повсюду, некоторые капли даже падают на причудливо сложенные белые одежды, в нескольких футах от ручья, когда дракон жадно зарывается мордой в плечо человека, одновременно пытаясь обвиться вокруг него своим длинным телом, цепляясь, как ручная змея. Словно фигурка из нефрита, человек все еще стоит, застыв посреди ручья, удивляясь, как все дошло до такой причудливой степени. Это совсем не то, чего он ожидал. Это совсем не то! И все же, когда дракон прижимает его ближе, подергивая усами, которые царапают его шею, Се Лянь понимает, что предчувствие страха, которое росло в нем во время всей их напряженной встречи, почти полностью испарилось. В конце концов, он никогда не слышал о драконе, сжимающем свою жертву до смерти, используя свое собственное тело – и с тем, насколько свернувшимся и непринужденным казался дракон в настоящее время, встреча Се Ляня со своим создателем не состоялась бы сегодня. Возможно. Во всяком случае, чем дольше Се Лянь стоял, замерев, с колотящимся сердцем, тем ближе, казалось, прижимался дракон – как будто хотел заползти ему под кожу. Се Лянь чувствовал, как учащенно бьется его сердце, как в его грудной клетке формируется смесь эмоций. Возможно, это был первый раз, когда он получал позитивное внимание, которое не было выражено только с жадным намерением, ожиданием получить от него что-то в качестве платы. И – Это было невероятно мило! Он хотел ответить взаимностью. И разве это не была опасная мысль? В конце концов, тот, кто его обнимает – дракон. Дракон, о котором он ничего не знает, о котором он не мог понять, чего тот на самом деле хочет от него. Существо, которого боятся и уважают многие. Представитель вида, представленный человеческими словами, как яростный, кровожадный и тщеславный. Дракон, который ни разу не сделал ни малейшей попытки причинить ему вред. Но, тем не менее, дракон. Мужчина был в замешательстве от того, как воспринимать все это. Ни разу за все те минуты – или секунды – пока он купался, дракон даже не попытался отстраниться от него. Хуа Чэн все еще цеплялся, как огромный удав за ветку, ожидая, как все будет развиваться дальше. Поэтому Се Лянь сделал единственное, что смог придумать, - ответил взаимностью как на привязанность, так и на невысказанные слова, скрытые в каждом жесте дракона, в своей лучшей попытке успокоить его. Так, как он делал много раз прежде, он поднял бледную руку к морде, покоящейся на изгибе его шеи, и растопырил ладонь, пальцы впились в шерсть, оставляя легкие царапины. Он стал странно уверенным, привыкший после того, как часто делал это в последние дни. Без сомнения, это было хорошо воспринято, потому что сразу после нескольких секунд тишины и покоя, его жест был вознагражден тем, что дракон как будто действительно застыл: пронзительное и высокое мурчание оглушило его правое ухо, как раз там, где голова дракона уткнулась в него носом. Он был бы больше обеспокоен тем, будет ли его слух постоянно нарушен, если бы не нелепость всего этого. Такой удивительно милый звук вырвался из пасти такого внушительного дракона, который теперь стоял совсем не так устрашающе, наконец-то отодрав голову от того места, где она лежала. Выражение, которое всегда было отсутствующим в глазах Се Ляня, теперь каким-то образом стало одновременно смущенным и извиняющимся. Он не мог не задаться вопросом, где дракон научился искусству выглядеть как побитый щенок, потому что именно такой взгляд у того сейчас был – щенячьи глаза, устремленные на его лицо; и, о, это была слеза? Какое бы нежелание он ни испытывал, в этот момент оно улетучилось – Се Лянь никогда не видел такой странной вещи. Странной в том смысле, что он не смог удержаться от смеха. Дракон действительно был милым. Смех не сорвался с его губ, но дрожь, сотрясающая его тело, и беззвучные вздохи, срывающиеся с его губ, заставили дракона снова воспрять духом. В тот день Се Лянь узнал, что у драконов и собак много общего. Еще одним, менее известным фактом было то, что драконы, по-видимому, тоже виляют хвостом, когда довольны. Прошло немного времени, и Се Ляню пришлось практически оторвать от себя дракона, чтобы продолжить купание. Бедный, с широко раскрытыми глазами и сопливым носом дракон остался сидеть на берегу, беззастенчиво наблюдая за человеком, все еще плещущимся по воде. Се Лянь проигнорировал эти заплаканные глаза, продолжая с надутыми щеками. Хотя, мужчина должен был признать, что это купание сослужило ему большую службу, чем он ожидал. Ужас в его груди значительно утих, когда он, наконец, поднялся из воды. А Хуа Чэну оставалось только бросать тоскующий взгляд.