Я не хочу прогнать блаженное мгновенье, В котором для меня такое упоенье; Не видеть ничего, но здесь, наедине, Друг с другом говорить так нежно в тишине! Эдмон Ростан «Сирано де Бержерак».
Он знал, что поступает неправильно, подло, глупо, что собирается предать не только Марата, но и самого себя. Внутреняя борьба велась постоянно и надежда еще теплилась на то, что найдутся силы остановиться, отпустить, принять все, как есть. Совесть заполнила пространство от начала и до конца, но тормоза отказали, Петр шел напролом, набирая скорость, сметая преграды, больше не думая о других. Не желая, чтобы разговор проходил при свидетелях, опасаясь бурной отрицательной реакции Леонова, Петр вывез его в небольшой ресторанчик, который славился замечательными уединенными кабинками. Арсений был терпелив, вопросов не задавал, лишь покорно следовал за своим старшим коллегой. Как только официант, приняв заказ, ушел, мужчина начал излагать свое желание — что, где, когда и как. Сеня изменился в лице, сначала он подумал, что Петр неудачно шутит, но поймав жесткий взгляд, так нелепо сочетающийся с поставленными домиком бровями, ужаснулся. Гнев затопил его. Надо бы отказаться, плюнуть в лицо предателю, сознаться во всем Марату, но, вот беда, он умел держать слово.***
Коридор длился и длился. Двери, двери, двери справа и слева — темно-красные и порочные, как порочна пустота внутри души Петра Лебедева. Отсчитывая шаги и время, неумолимо приближаясь к цели и к призрачному исполнению мечты, он уговаривал себя остановиться, махнуть на все рукой, забыть свою дурацкую любовь и уехать туда, где свобода произрастает из отсутствия корней, где прошлое его потеряет всякое значение, а будет только будущее и новая борьба, уже без Марата, без Леонова, без других опостылевших людей, но ноги поднимались и сгибались в коленях, переступали, не меняя курса и приближая его к ошибке. Остановившись под дверью с золотым номером «212», Петр немного помедлил, потом трясущимися руками достал из кармана телефон. «Я на месте» — лаконичное сообщение было отправлено и спустя мгновение красная дверь бесшумно открылась. На пороге стоял Арсений — злой, растерянный и страдающий, он впился яростным взглядом в глаза гостя, как будто искал в них сомнение или раскаяние, искру шутки, хоть что-то, способное прекратить его мучения, но Петр всегда замкнутый, а когда-то давно и слишком робкий, отлично умел носить маски равнодушия, высокомерия, вежливости и заинтересованности. Его лицо ничего не выражало, глаза пугали пустым блеском. — В спальне, — тихо сказал Арсений, пропуская мужчину в номер и усаживаясь на диван. Он был в одних джинсах, волосы растрепанны, на груди свежий засос. Петр кивнул, акуратно снял и повесил на вешалку пальто, медленно расстегнул пуговицы кардигана, скинул его с плеч, стянул футболку, разулся и прошел сквозь комнату, не обращая внимания на грызущего ноготь жалкого парня, такого красивого и такого лишнего. — Сеня, мне что-то не очень нравятся эти игры, — услышал Петр, как только вошел в спальню. В полумраке комнаты, разрушаемом множеством горящих свечей, на большой кровати лежал Марат, его руки были раскинуты в стороны и привязанны к изголовью, глаза скрывал черный платок, он был полностью обнажен и только краешек простыни прикрывал пах. — Сеня? Ты где? Я уже замерз. Петр тихонько хмыкнул. Подошел к музыкальному центру и включая музыку, прибавляя громкость, он еще не знал, что кто-то из прошлых постояльцев установил повтор трека, и Depeche Mode, ударяя по басам, снова и снова будут петь ему о неправильности всего происходящего. В окна ветром и снегом колотилась рассерженная осеняя темнота. «Wrong» — разрывало барабанные перепонки надрывным криком. Петр подошел к кровати, накрыл своим телом горячее, жаждущее ласк тело Марата, прикоснулся губами к сухим губам, толкнулся языком в жаркую влажную глубину. Разум потерялся в лихорадке чувств, когда Марат жадно ответил на поцелуй. Они дышали урывками, буквально заглатывая друг друга, соревнуясь в страсти. — Сеня, мальчик мой, хочу прикоснуться к тебе, — простонал Марат, когда они оторвались друг от друга, переводя дыхание. — Нет, — прошептал Петя другу на ухо, захватывая прохладную мочку губами. Он не желал торопиться. Любимый и такой недоступный человек этой ночью был в его власти. Нежность и тоска заполнили душу до краев, вырываясь наружу с легкими поцелуями, которыми Петя покрывал красивое тело друга — шею, грудь. Чуть прикусил и лизнул темные плоские соски, спустился к животу, часто вздымающемуся и опускающемуся в так сбившемуся дыханию, задержался на пупке, проникая внутрь кончиком языка, а потом еще ниже по плоскому животу, по дорожке из светлых курчавых волос, белым призраком отшвырнув в сторону мешающую простынь, к самому сокровенному. Член у Марата был красивым. Может ли быть красивым член? Может, если любовь ударяет по глазам. Прямой, со светлой кожей и розовой головкой, не маленький, но и не слишком большой, возбужденный, оплетенный проступающими венками, с аккуратной мошонкой член заставил наполниться слюной рот Пети. Он задышал часто-часто, на минуту прикрыл глаза, чтобы успокоиться, и вобрал в рот подрагивающую твердую и одновременно нежную плоть. Несмотря на свою великую любовь, Петя никогда не был монахом, хотя, и ходоком тоже не был. Он честно несколько раз пытался завести отношения, а иногда, пусть и довольно редко, позволял себе секс без обязательств, чтобы заглушить очередную депрессию или просто утолить естественную потребность здорового молодого тела. Он знал толк в минете, умел доставить партнеру большое удовольствие, на интуитивном уровне чувствуя, когда любовнику хорошо. Вот он и применил все свое умение и чуткость, только теперь от души. С запредельной отдачей он посасывал, вылизывал, целовал, насаживался ртом так глубоко, что головка сжималась горлом. Языком, губами, щеками, горлом и даже зубами он доставлял удовольствие. Марат в голос хрипло стонал, поддавался навстречу бедрами, дергал связанными руками и молил его освободить. — Сеня, мальчик мой, если ты сейчас не остановишься, я кончу в твой милый ротик, — громко из-за наполняющей комнату бушующей и страдающей музыки, прерываясь на невольные стоны, проговорил Марат. Петя отстранился, он понял, что пришла пора, взял с прикроватной тумбочки заранее приготовленные для них мальчишкой презервативы и смазку. Впиваясь в шею друга отчаянными поцелуями, оставляя на коже темные кружки засосов, мужчина погрузил в себя блестящий от смазки палец, немного подождал, подвигал им и добавил второй. Было дискомфортно, даже неприятно подготавливать самого себя, осязать, как внутри мягко и горячо, как тугое кольцо обхватывает пальцы, но возбуждение все равно оставалось, до ноющей боли не только в низу живота, но и в голове, в сердце, под кожей, в каждой сокращающейся мышце, в сухожилиях, в костях, в том, что оживляло все это. Оплавленный жаром, оглушенный бурей, поднятой бешенными бабочками в животе, Петя привстал над бедрами любимого и, направляя в себя подрагивающей рукой его член, медленно насадился. Он изогнулся в спине и запыхтел, пытаясь сдержать невольный стон боли. Всего несколько мгновений потребовалось, чтобы привыкнуть и начать двигаться. Вверх-вниз, вверх-вниз, чувствуя растяжение и тягучее сладкое движение в животе, наблюдая, как бисеринки пота проступают над губой Марата, задыхаясь от того, что он сам поддается ему навстречу и, даже связанный, пытается перехватить инициативу, забывясь в бесчисленных безумных поцелуях, приносящих еще большую близость, Петр уплывал в забвение, оставив за стенами, пропахшей страстью комнаты всю свою прошлую жизнь, все сомнения и угрызения совести. Он существовал здесь и сейчас, когда любимый стонет в голос, когда бессвязно что-то шепчет, извиваясь между его ног, вколачиваясь внутрь со шлепками, с чвокающими от смазки звуками. При каждом движении член Пети терся о живот Марата, и он, чтобы увеличить удовольствие, прижал его ладонью плотнее, а сам задвигался интенсивнее, изгибаясь в пояснице, часто и хрипло дыша, ощущая, как по вискам и спине прокладывает дорожки пот. Кровать, не выдержав взятый ими темп, жалобно скрипела, деревянное резное изголовье дробно колотилось о стену. Где-то на задворках сознания Depeche Mode снова и снова надрывно и грозно выпевали «Wrong». Задыхаясь, содрогаясь всем крепким стройным телом и не отрывая взгляда от любимого лица, пускай и наполовину скрытого плотной повязкой, Петя кончил, забрызгав живот и грудь Марата спермой, но продолжал двигаться, пока не почувствовал, как друг в оргазме дрожит под ним. Минут пять потребовалось, чтобы просто отдышаться. И, когда сердце перестало выпрыгивать из груди, Петя с сожалением соскользнул с Марата, встал на трясущихся и подгибающихся ногах у кровати, спрятал в ладони пылающее лицо, пытаясь удержать горький ком, подступивший к горлу. — Люблю тебя. Ты сегодня такой дикий. Такой горячий. Люблю тебя, Сеня. Развяжи меня. Пожалуйста! Петя вздрогнул, подобрал с пола и быстро натянул белье и джинсы. Он, не оглядываясь, вышел из комнаты, запечатывая в памяти эту ночь, этого человека и эту завораживающую боль. Сеня приподнялся с дивана, как только услышал скрип двери. Его глаза лихорадочно обшарили искривленное лицо Лебедева, пальцы сжались в кулаки. — Твой черед, — совершенно спокойным голосом сказа Петр, натягивая футболку. Сеня дернулся, рваным движением прихватил со стола открытую бутылку шампанского и два бокала, что должны были оправдать для Марата его уход из спальни. — Как давно ты его любишь? — Вопрос застал Петю уже на пороге номера. — Всегда. Открывшаяся перед Сеней картина рвала его сердце на части — разомлевший Марат, обрызганный чужим семенем, с пятнами засосов на шее, с так и не снятым после секса презервативом, распятый на смятой кровати его же руками. Парень, с невольно выступившими на глаза слезами, быстро освободил Марата от пут, стянул с его лица повязку, и уже в следующее мгновение почувствовал, как его стискивают в крепких объятьях и как шепчут на ухо, про лучшую в жизни ночь.