Нам дороги цветы Не формой лепестков, а дивным ароматом. Теперь моя любовь, как жизнь и смерть, сильна. Тебя любила б я несчастным, небогатым И даже… Эдмон Ростан «Сирано де Бержерак».
На следующий день все трое встретились в аэропорту. Глаза Марата светились счастьем напополам с печалью от предстоящей разлуки. Петр и Арсений вымученно улыбались друг другу, скрывая вину и гнев. Народ шумел и суетился. Всеобщее равнодушие позволило Марату на прощание крепко обнять и поцеловать любимого. — Береги его и береги себя, — шепнул Марат на ухо другу, задержав за руку перед тем, как они с Сеней направились на регистрацию, хлопнул по плечу, быстро обнял и ушел не оглядываясь. Долгий полет Лебедеву и Леонову предстояло провести в соседних креслах. Напряженное молчание угнетало обоих. — Там, куда мы направляемся, и так слишком много вражды. Давай будем профессионалами и оставим все личное дома. Когда вернемся в Москву, сможешь меня ненавидеть. — Я не могу тебя ненавидить. Хочу, но не могу, — тихо ответил Сеня, отвернувшись к иллюминатору. — Я понимаю тебя теперь, твою любовь и твою боль. Мы не враги, а товарищи по несчастью, но Марата я не отпущу, пока он сам не захочет уйти. — Ты хороший человек, Сеня. Я бы попросил у тебя прощения, но боюсь, что, если бы мне предоставился случай вернуть все назад, я бы ничего не изменил.***
Жара долбилась в виски. Песок был везде — в обуви, в одежде, на зубах. Обожженная кожа саднила. Губы трескались, требуя влаги. Чувствительная дорогая техника капризничала и постоянно ломалась. Люди устали от безжалостно пекущего солнца, от беспрерывного движения с места на место, от бессонных ночей, пронизанных взрывами и выстрелами, от опасности, от смерти, от страха. Их маленькая команда сплотилась в крепкое братство перед лицом опасности, они доверяли друг другу, оставив перепалки и ссоры дома, там где ноябрь завален свежим снегом, где солнце холодно и отстраненно наблюдает за жизнью с белесых небес. Между Петром и Сеней в изнывающей от вооруженных конфликтов стране вдруг возникла крепкая дружба, для которой их общая любовь к Марату была не поводом для раздора, а клеем из взаимопонимания, их общей тайной, хранимой в сердцах. Они искали поддержки друг у друга, когда было особенно страшно или горько, а в редкие минуты затишья и умиротворения делились воспоминаниями, рассуждали и спорили. Нет, Арсений не стал неожиданно утонченным и образованным, но его искренность, смелость и готовность меняться в лучшую сторону не могли не подкупить. Однако, несмотря на возникшую дружбу, на то, что в удушающем воняющем кровью и трупами аду Петр без оглядки на себя оберегал и заботился о Сене, он продолжал писать длинные и пылкие письма Марату от лица юного демона, без ведома его и согласия. Доступ в интернет удавалось получить не каждый день, а потому в часы тревоги и ожидания журналист Петр Лебедев успокаивал себя сочинением пылающих строк любви. Каждое письмо он знал наизусть, пропуская через душу, с гениальной филигранностью обрамляя простые, казалось, слова в произведение искусства. Решив, что это последнее, что он скажет Марату, Петр не мог лишить себя возможности высказаться, пусть и от чужого имени. Возвращение на родину будет недолгим, он решил навсегда покинуть Москву и даже Россию. Последнее письмо было отправлено. Ветер поднимал песок и заставлял его дробно стучать о стенки палатки. Выстрелов и взрывов не слышалось уже двое суток, похоже что где-то наверху решалась судьба целой нации. Петя устало потер глаза и захлопнул крышку ноутбука. Надо поспать, ведь утром им придется свернуть лагерь и двигаться дальше. В палатку вошел Сеня, сел на соседний лежак и вперился в Петра не читаемым взглядом. Парень загорел, его темные волосы, что еще сильнее кучерявились в местном климате, были спутаны и тусклы, в движениях сквозила усталость. Он повзрослел за последние дни разом на десять лет. Черты его лица приобрели твердость, глаза не блестели, губы не улыбались. — Я наконец-то смог дозвониться до Марата, — голос надтреснутый и безэмоциональный. — Он благодарил меня за «чудесные письма», о которых я ничего не знаю. — Прости, — Петр схватил Сеню за руку и взволнованно продолжил. — Я обещаю тебе, что это было в последний раз. Ты можешь верить мне, потому что я устал и потерял надежду, потому что теперь я люблю тебя, как друга. Я предал и тебя, и Марата. Я недостоин быть с вами рядом, я жалкий трус, урод, зацикленный на собственной внешности. — Он засмеялся и прижал указательный палец к кончику своего носа. — Мой Эверест, — и снова смех — сухой, кашляющий, больше похожий на рыдания. — Петя? — в голосе Сени проскользнуло беспокойство. — Прости, — журналист внезапно успокоился и снова надел маску равнодушия. — Я оставлю вас в покое. Вернемся домой, получу визу и прощай родина, уеду куда-нибудь подальше, в Бразилию, например. — Нет! Стой! — Пришла очередь Сени хватать Петра за руку, как будто тот прямо сейчас собрался улетать. — Стой! Стой! Ты должен знать, что сказал мне Марат. — Разве это имеет значение? Разве он воспылал ко мне внезапной страстью? Не трави душу, оставь ваши милашества при себе. — Ты дурак, раз не хочешь выслушать меня. Марат сказал, что сначала он полюбил меня лишь за внешность, а потом понял, что был слепым глупцом, что душа моя в сто раз прекрасней, что наша переписка открыла ему глаза, заставила сердце изнывать от сладкой боли, — Сеня ненадолго затих, собираясь с силами, сглатывая горький ком в горле. — А потом, он сказал, что любил бы меня любым — некрасивым, калекой, даже уродом. Только вот мы с тобой знаем, что письма были не мои и душа тоже. — Не верь ему, он сам не знает, что говорит. Красота — великая сила, перед ней слишком трудно устоять. Я все же рад, что он так сказал, и с легким сердцем теперь оставлю вас, а ты не вздумай пойти у него на поводу. Не стоит проверять любовь Марата, становясь уродом. — Нет, ты неправ, — Сеня упрямо замотал головой. — Я все уже решил, пусть он сам выберет. Мне не нужна незаслуженная победа, я устал от лжи. Мы все ему расскажем. — Нет! — Спорить бесполезно, я все уже решил. Марат узнает правду в любом случае. Ты лишь можешь упустить шанс быть с ним рядом. Не будь трусом, тебе это не идет. Не хочу видеть тебя таким жалким, ты же мой кумир как-никак. Скрывать не буду, я несчастен, но хочу, чтобы Марат любил меня, за самого меня, — с этими словами Сеня встал и направился к выходу из палатки. — Он выберет тебя. — Я буду надеяться, — слабая улыбка коснулась губ, сметенная раздавшимися поблизости взрывами и автоматными очередями. Лагерь накрыла паника. Люди метались в страхе, сквозь гул войны доносились разрозненные крики и чьи-то стоны. В клубах дыма и песка невозможно было понять, где скрывается опасность, а где спасение. К Петру подскочил их проводник, лепеча какую-то тарабарщину и тыча пальцем в сторону забора, в котором он теперь углядел брешь. — Сеня, бегом! Похоже этот человек, знает, как нам выбраться, — Петр быстро взял сумку с документами и вещами и поспешил за удаляющимся проводником. По дороге он перехватил кого-то из команды и, отвесив пощечину запаниковавшему коллеге, приказал следовать за ними. Петр все время оглядывался, следил, чтобы никто не потерялся, ловил испуганный Сенин взгляд и бежал дальше. Из соседнего проулка выскочили их переводчик и продюсер. Обрадованные встречей, они все больше и больше удалялись от эпицентра хаоса, плутая по улицам оставленного жителями полуразрушенного города. Петр обернулся. Сеня еще был полон сил, адреналин сверкал в его глазах цвета неба, румянец проступил сквозь загар. Такой молодой! Такой сильный! Такой красивый! Автоматная очередь прозвучала совсем рядом и Сеня замедлил бег, перешел на шаг, остановился. — Сеня, не стой! Бежим! — Петр, не мог понять эту глупую заминку, а Сеня вдруг начал оседать. Медленно-медленно его колени сгибались, рука беспомощно взметнулась и тут же безвольно упала, и вот он уже на земле, что-то шепчет, а на губах его скапливается красная пена. — Нет! — с отчаянием закричал Петр, прямо как в голливудских фильмах, осознавая нелепость собственного крика, а также невозможность удержать его. Он рухнул на землю рядом с мальчишкой. Дрожащей рукой провел по его губам, стирая кровь. — Сеня! Сенечка. Как же так? Лучше бы я. Лучше бы меня, — мужчина плакал, целуя побледневшее лицо. Дрогнули длинные ресницы и Сеня открыл глаза. Все прекратилось — грохот и выстрелы стихли так же внезапно, как и начались. — Не хочу умирать, — с обиженными интонациями прошептал Сеня Петру. — Ты не умрешь, — прохрипел Петя в ответ, вытирая со своего лица ладонью слезы, пачкаясь в чужой крови. — Что за глупости, — в последний раз улыбнулся Сеня, с хрипом втянул в легкие глоток чужеродного воздуха. Его глаза постепенно утратили жизнь, остекленели, превратились в два холодных сапфира, что с укором глядели в безмятежное равнодушное небо. ОТ АВТОРА: я буду добрее, чем Эдмон Ростан… Следующая глава последняя.