***
09:30 Кому: Стриж: Будешь сегодня поблизости, заходи. До шести я у себя. 09:32 Кому: Тоха: Ближе к ночи буду дома, появится желание, заруливай. Ну и прихвати там кого-нибудь из наших по дороге. 09:33 Кому: Марина, Penthouse: Спасибо за сотрудничество. 09:34 Кому: Наташа???: Ты знаешь, я тут решил отойти от дел мирских. Так что насчет массажа – это теперь не ко мне. Извини за недельное ожидание ответа – медитировал. 09:38 От кого: Тоха: Понял, принял! Тебе кого прихватить? Рыжую, блондинку или брюнетку? :) 09:39 Кому: Тоха: Себе прихвати. Я воздержусь. 09:42 От кого: Тоха: Ай-ай-яй, воздержание до добра не доводит! 09:42 Кому: Тоха: Вот и проверим 09:45 Кому: Анюта [аудиосообщение]: Нет, вокал давай сама, я пас. Думаю, сетом из семи песен нужно ограничиться, с публикой лучше пообщайся лишние пару минут. Регламент никто не отменял, пока выйдем, пока подключимся, пока то, сё, после нас ещё две группы. На базе обсудим. 09:46: Кому: Алиса: Все буде добр| В отчаянии отбросив телефон на диван, Егор уставился в потолок. Добре? Сам-то он в это верит? Его «день» по традиции начался в пять утра, и к девяти казалось, что он еще чуть-чуть – и гнетущее чувство одиночества загонит свою жертву на потолок. Пробежка, шаффл, опять пустой холодильник – всё до фени. Новый мотив, зазвучавший в голове накануне, разбился об очередной кошмар, недописанный трек не дается. Текст, кто бы сомневался, оборвался на первом же куплете, верные рифмы корявые, а не корявые – не ложатся. Фотосет… Слов нет, одни эмоции, какое же на выходе получилось дерьмо! Такое клиенту отдавать нельзя, нужно звонить и предлагать переснять. «Утром стычка, в полдень битва, к ночи бой. Сраженье в ночь» Ночь с пятницы на субботу после устроенной Стрижом встряски прошла тихо-мирно, а следующая за ней... Ему от себя не убежать. Эти инфернальные сновидения подчиняли сознание и волю. «Баю-баюшки-баю… Не ложися на краю. С краю свалишься, переплачешься…. А-а-а, баю…». Чёрные бабочки садились на обшарпанные стены, половицы скрипели, незатихающий плач – в пустоту, надрывный, бестолковый и безрезультатный – раздирал душу в клочья, оставляя от неё пух и перья. Равнодушные шаги приближались и отдалялись. Приближались и отдалялись. Приближались и отдалялись. Рёв не затихал, человек ещё не понял… Но когда-нибудь всё же поймет. В этом месте никому ни до кого нет дела. Богу нет до него дела. Бога нет. Человек поймёт, обязательно. Перестанет ждать, надеяться и звать. Последней мыслью перед тем, как сознание провалилось в сон, стала, Егор точно помнит, привычная, но от того не менее болезненная мысль о том, что суббота прошла в удушливой тишине, наедине с собой: за весь день он никому не понадобился. Лишь ближе к ночи Анька написала, что хочет, чтобы на ближайшем выступлении группы он частично взял на себя вокал. И – всё. Пятница стала просветом, суббота обернулась мглой. Вот, Егор, тебе один день на контрасте со всей прошедшей неделей. Единственный день из семи, когда на мгновения показалось, что всё с тобой не так уж и плохо, что какой-то толк, какая-то польза от тебя есть, что кому-то здесь ты ещё можешь пригодиться, что не все ниточки порваны. Показалось. И за грудиной тесно. Говорят, здоровым людям хорошо наедине с собой. Но для того, чтобы человеку было хорошо наедине с собой, человек, наверное, должен чувствовать себя цельным. Он, положа руку на сердце, ощущал себя склеенным из черепков, сказать честно, полностью здоров никогда не был. Это нездоровье: в бегстве от одиночества стремиться к людям – дверь нараспашку; приближаться, касаться и отскакивать, как мячик для пинг-понга, нутром чуя, что ни один из них не заполнит собой твою бездну. Без лишних сожалений выкидывать их из своей квартиры и жизни, чуть что не по-твоему. Избранных держать на расстоянии вытянутой руки, не ближе, никому не доверять, ни к кому не привязываться и в итоге всё равно рвать с грехом пополам выстроенные связи. Позволять боли себя сжигать. Вот кто твой бессменный спутник. Боль с тобой всегда – тогда и сейчас, потом – вечная. И всё же, несмотря ни на что – жить. Жить! Как умеешь, как с горем пополам научился. Брать от неё, играться с ней, дышать моментом, чувствовать каждую её минуту, ведь иначе с ума свихнешься. Игнорировать зачастивших в кадр дохлых голубей. Пятница обернулась просветом, суббота – кромешной тьмой, а воскресенье – осознанием, что в кромешной тьме не выжить. Ему нужен хоть какой-то свет. Хоть лучинка, пусть. И, судя по всему, Вселенная задралась напоминать, задралась тыкать носом в тот факт, что ничего не поменялось. Что лучинка как обитала в соседней квартире, так и продолжает в ней обитать. Двадцать два года... 10:30 От кого: Стриж: :) Заскочим! «Ура!» Чему он так рад и что им сейчас в большей степени движет? Желание присмотреть за этими двумя или желание от себя самого попробовать спастись? Не знает. «Смешались в кучу кони, люди», «Всё смешалось в доме Облонских». За неделю в одну кучу в одном маленьком, не неуязвимом, не железном, не бессмертном нутре перемешалось всё. Чтобы к её концу хозяин нутра пришел в согласие с единственной мыслью: ему нужен свет. Жизненно необходим! Как любила говорить мама: «Все буде добре». Все будет хорошо. Когда-нибудь... Будет..
.
.
Вряд ли Егор отдавал себе отчет в скорости, с которой, стоило раздаться звонку, преодолел расстояние от балкона до входной двери. Крейсерской она была, но об этом лишний раз лучше не думать. Из потёмок коридора, в котором коммунальные службы никак лампочку не вкрутят, хоть сам за дело берись, на него смотрели две пары глаз: одна излучала довольство и даже счастье, вторая – растерянность и даже смятение. Очень любопытно… — Здарова, бро! — Привет… — Привет, — кивнул Егор, тут же сторонясь с прохода, — проходите. Ну и взгляд у малой, конечно… Словно у сгорающего от любопытства, но в то же время по-прежнему готового в любой момент дать дёру зверька. Как не было пятницы. Ну конечно! На своей территории всегда чувствуешь себя спокойнее, то ли дело – на чужой. А как в прошлый раз её тут встречали, помнит она, судя по проступающей на лице нерешительности, очень хорошо. Однако с тех пор ситуация определённо изменилась… Дважды. Трижды. Десять раз. — Я не кусаюсь, — выдал он первое, что в голову пришло. Уголки губ сами дернулись хоть и в скупой, но вполне искренней улыбке. Кажется, легко с малой больше не будет, сливочными стаканчиками не подкупишь. Тринадцать лет забвения ему за красивые глаза не простят, и книжки не простят, и вообще всё-ё-ё припомнят… Ну, что тут скажешь? Сам виноват. Вадик хмыкнул уже из прихожей, а вот на её лице выражение нерешительности сменилось недоверчивостью, и улыбочка в ответ-таки прилетела, но куда менее открытая, чем она умеет. «Так я тебе и поверила…», — читалось в глазах. Впрочем, в этот раз обошлось без двухминутного отирания порога: бросив мимолётный взгляд на дверь собственной квартиры, Уля быстро вошла следом за Вадимом, который здесь всегда чувствовал себя, как дома. Стриж принадлежал к той категории людей, которые как дома чувствуют себя абсолютно везде. К той любопытной категории людей, которые уверены, что не существует на планете Земля такого места, где им были бы не рады. Зависит от ситуации, конечно, но конкретно сегодня Егор и впрямь был ему рад. Им. — Держи, это тебе, — проворно скинув обувь, Вадим сунул в руки Егору здоровый крафтовый пакет с логотипом ближайшей кафешки. Увесистый такой, хрустящий, согретый содержимым бумажный пакет, с ручками. Желудок зачем-то сразу вспомнил, что с пяти утра в него не соизволили отправить хоть что-то съестное, и неприятно стянулся. Или это нутро стянуло, ведь снова врасплох застали, а осознание, что о его пропитании уж явно не Стриж озаботился – за Вадиком ничего подобного никогда замечено не было – добавило невнятных ощущений. Благодарности, смешанной с чётким осознанием, что он этого не заслуживает. — Думаете, я святым духом питаюсь? — попытался отшутиться Егор, хотя тут уже очевидно всё стало: именно так она и думает. — Спасибо! Что там? Стрижов хмыкнул, довольный: — Да это Улька всё, — «Я так и понял…» — Мы зашли в кафе позавтракать, и я ей сказал, что ты звал заглянуть. Так она полвитрины и вынесла. Без понятия, что там, но точно съедобно. Перевёл взгляд на соседку. Второй раз уже от голодной смерти его спасает, и второй раз подгон оказывается как нельзя кстати. В холодильнике снова шаром покати: про еду он в заданном себе ритме забывает напрочь, а на этой неделе вообще кусок в горло не лез. Нутром, что ли, чует? У них с Коржом это семейное? Может, не так уж всё фигово, как ему с минуту назад показалось? Вопросов – тьма-тьмущая, и каждый наверняка легко читается на лбу. — Это «спасибо» за помощь… с бабочками, — буркнула та, отводя взгляд. — «Ах, вон оно что… Пожалуйста. Принято». — Но знайте, просто на всякий случай, что мама нам не поверила. Вадик замер на месте, оглушенный новостями. Или пониманием, что про его неудавшийся сюрприз ещё долго будут помнить. Или, что всего вернее, осознанием, что влип он по самое некуда. — И что же нас… спалило? — пробормотал Стриж, переводя недоумённый взгляд с одного на вторую. — Перевернутая вверх дном аптечка на кухне и пузырек с нашатырем в большой комнате. Так-то легенда была гениальной, почти выгорело… Ты, Вадим, можешь не особо волноваться, твоя репутация не пострадала так, как вот его, — кивнула Уля на Егора. «Моя? А что, от неё еще что-то осталось?» Какая потеря, в самом деле… Он так старательно пять лет разрушал свое реноме в глазах окружающих, с таким яростным ожесточением отталкивал от себя всех, с кем успел выстроить какие-никакие отношения, что новости о том, что осталось ещё, чем разочаровать, и впрямь стали новостями, но ровным счетом никаких уколов совести не вызвали. Нечего там уже терять в любом случае. — Мне не привыкать, — равнодушно пожал Егор плечами. — Думаю, список моих «заслуг» в голове теть Нади и так должен тянуться до линии горизонта. Кофе будете? Малая криво усмехнулась: — Какая прозорливость. Так и есть – тянется… Будем. — И каковы наши новые регалии? — уточнил Вадим осторожно, проходя на кухню следом за Егором. Явно беспокоило его, что так стремительно в немилость к матери впал. Это Стриж еще наверняка не в курсе, как тёть Надя над чадом своим ненаглядным всю жизнь трясется. «Как царь Кощей над златом чахнет». «Да, попал ты, приятель. Это тебе не Машу-Дашу-Глашу окучивать. Может, всё-таки передумаешь? Ещё не поздно» — Егор теперь ещё и сказочник. А ты, – Уля ткнула Стрижа пальцем в грудь, — ты… Ой, ладно, неважно. Но придется постараться, чтобы исправить. — Ну а ты кто? — усмехнулся Егор. — Пошатнулась твоя безупречная репутация, да? Вместо ответа малая закатила глаза к потолку. Сам, мол, подумай. Расчёт был, видимо, на в лохматые времена царившее между ними взаимопонимание. А чего тут думать? Тут как день всё ясно: если легенда не проканала, значит, влетело малой как пить дать. Её с младых ногтей воспитывали в принцессы. Не его дело, конечно, кто кого как воспитывает, у каждого свои методы. В его семье тоже границы допустимого с самого начала очерчивались предельно чётко и ясно, но волю жить и набивать в процессе собственные шишки никто подавлять и не думал. Судя по недовольному лицу и тону малой, «принцесса» от короны своей наконец устала. Бунт на корабле поднялся: огребла, однако вместо того, чтобы послушно исправляться, опять с шалопаями всякими якшается. Но предупредить на всякий случай стоит: — Обратной дороги нет. — Дороги к статусу «идеальной дочери»? Пусть теперь кто-нибудь другой её ищет, — раздраженно протянула Ульяна, озираясь по сторонам. — Давно было пора. «Ты сама это сказала» И всё же – всё же видно: хорохорится. Пытается звучать так, словно её и впрямь мало волнует, как в дальнейшем сложатся отношения с мамой, а у самой глаза водой блестят. Люди прилагают все силы, чтобы казаться сильнее, чем есть на самом деле, он и сам со своей маской разве что не спит – это понять можно. И всё-таки домашним, выросшим в тепличных условиях детям выход из зоны комфорта должен даваться куда сложнее. — Да ладно. Мать у тебя нормальная: поворчит и оттает, — стараясь, чтобы собственный голос звучал как можно увереннее, ответил Егор. — Сколько я ей нервов за это время потрепал, и ничего – всё так же готова помочь в любую минуту. Уля промолчала: то ли согласилась, то ли наоборот не согласилась с озвученной мыслью. Взгляд скользнул по наполовину пустой миске. — Коржик, кс-кс-кс! Иди сюда, предатель, я знаю, что ты опять тут! — И, чуть помолчав, добавила уже гораздо тише: — Дома-то тебя нет… «Предатель» не спешил появляться на зов, хоть и прятался действительно здесь. Если определять точные координаты, дрых в ранее принадлежавшей матери с отцом спальне, растянувшись палкой колбасы поперёк одеяла. Но подсказывать малой путь Егор не станет. Дверь туда вечно закрыта, туда он не пускает забредших в его квартиру зевак; порога той комнаты не переступила и не переступит ни одна девушка. И не потому, что постель никогда не убирается, не потому, что по сравнению с остальной территорией там царит лёгкий бардак, а потому, что должны быть у каждого человека места, принадлежащие ему одному, места, спрятанные от любопытных глаз, места, в которых от чужих глаз можно спрятаться и спрятать. Нора, грубо говоря. В этой квартире, представляющей собой, по большому счету, проходной двор, нора находилась во второй спальне. Вот уж куда вход гостям будет заказан на веки вечные. И Коржу до понедельника тоже был. Но в понедельник кот ту дверь просто вынес, скрёбся под ней как ненормальный, словно от того, впустят или нет, зависит его жизнь. И вот уже неделю, как спит только там, независимо от присутствия или отсутствия хозяина квартиры в непосредственной близости. И да, стоит признать, что наличие рядом живой тарахтящей, вибрирующей души сильно облегчает существование. Не дождавшись явления царя народу, Уля забавно поджала губы, с подозрением покосилась на возившегося у кофе-машины Егора и молча вопросила: «Признавайся, что ты с ним сделал?» — Сдристнул уже наверняка – через балкон. Гостей-то он у нас не любит, — склонив голову, вбросил крючок Егор. Протянул первую чашку Вадиму, вторую – его спутнице, и тут же начал выгребать на стол содержимое пакета. Да тут и правда полвитрины. Одних круассанов шесть штук: с ветчиной и сыром, с шоколадом и, если судить по весу, классических. А ещё какой-то салат, сэндвичи, бейглы с рыбой… На неделю. Вот же ж! Между тем малая мгновенно попалась на закинутую удочку: уставилась на него и сощурила глаза, явно размышляя, стоит ли на эту агитацию отвечать. Ну, пусть думает. Собственница. Зато от тягостных мыслей отвлеклась. — Кстати, о балконе, Рыжий, — Вадим оторвался от кофе и подал голос. — Я ведь в прошлый раз на секунду поверил, что ты там летучих мышей держишь. И мне теперь интересно жуть, что там у тебя на самом деле. Можно глянуть? «Блин, чувак, ты серьёзно?.. Не провоцируй меня» Впрочем, неважно, серьезно Вадик или нет: Егор отчётливо ощущал, как в их присутствии с плеч спадет неподъемный валун, как поднимается намертво приколоченное к плинтусу настроение. И был готов на многое, лишь бы это состояние сохранялось как можно дольше. Следом пришло и осознание, что Вадик – это ниточка к малой, и пока лезвием ножа эту ниточку подпиливать не в его интересах. А значит – напрямую задавать вслух свой вопрос, выставляя приятеля в идиотском свете перед его пассией, он не станет, хоть момент и идеальный. Стриж обидчивый – прямой критики не выдерживает, и в то же время прозорливостью не отличается: замаскированную не просечёт. Вот как тут упустить возможность совсем чуть-чуть, самую малость подколоть? Никак. Теперь главное – попытаться за собственной физиономией уследить. — Да без проблем, иди. А я пока котел достану, — в один шаг оказавшись у кухонных шкафчиков, Егор выкатил нижний ящик и вытащил оттуда огромный походный казан – отцовский. Гости следили за представлением неотрывно: Вадик – во все глаза, постепенно вытягиваясь в лице, а вот малая – малая вовсе не как в прошлый визит: в её взгляде вспыхнули знакомые лукавые огоньки. Сто лет уже их не видел. Так и знал: из этих двоих адекватный человек явно не Стриж. — Прихвати оттуда парочку тушек, забацаем зелье. Капля человеческой крови бы еще не помешала, но я не могу тебя о таком просить… Один. Два. Три… Три с половиной. Три с ниточкой. Три с иголочкой… Сил никаких больше нет морду кирпичом держать. — Моей возьми. «Чего?.. Быстро же мы освоились и осмелели...» Похоже, сейчас будет весело. Прямо на глазах оживает. И не просто оживает! По пока непонятным Егору соображениям малая решила вступить в идиотскую игру и стояла теперь, протягивая ему раскрытую ладонь, приглашая, собственно, «брать». Черти там, в её зрачках. Вот только делать теперь что? Выходит, его поймали. «Ну, раз так…» Егор усмехнулся и, сощурившись, изобразил крайнюю степень сомнения: — К чему такие жертвы? Я ведь и во вкус могу войти, не отвертишься потом. Вадик – крепкий парень, с него не убудет, но ты-то… И так ветром сдувает. — По старой дружбе, — не моргнув глазом, парировала Уля. — Ты же сказал, что нужна лишь капля, а не ведро. Крови я не боюсь. Ну? По старой... дружбе? Помнит всё-таки – возможно, даже больше, чем ему казалось… И непонятно, насколько это внезапно вскрывшееся обстоятельство его радует, а насколько пугает. Он и так её мысленно в агонии своей лучинкой уже окрестил. Но не этого ли он хотел, когда звал сюда Стрижа? Жизни хотел. Кстати, о Стриже. Вадим следил за разворачивающейся странной сценкой, затаив дыхание. Уже ради одного этого стоило продолжать. — Четвертая группа подошла бы идеально, — прохрипел Егор. — Но это такая редкость, что… — Повезло тебе, как раз моя, — дьяволята в глазах напротив водили хороводы. — Судьба, не иначе. «Ишь!» — Ну, раз ты настаиваешь, я не откажусь. И тут, к огромному облегчению Егора, который не понимал, что ему сейчас делать – поднимать ладони кверху в жесте, означающем, что сдается, или тянуться к столу за перочинным ножиком, ещё на несколько секунд продлевая им же затеянный цирк, Вадима наконец прорвало. — Вы походу оба того-этого… С котами разговаривают, кровь пускают… Ладно ты, Рыжий, я уже понял, что от тебя можно ждать чего угодно, но ты, Ульяна… Я в ах... — запнулся на мгновение, — в шоке! Казалась такой нежной, трепетной девоч... — Ты просто не в курсе, что эта девочка в шесть вытворяла, — ухватившись за возможность сменить тему, перебил его Егор. Пытаясь понять, что малой только что двигало, вскользь следил за выражением её лица, а оно медленно вытягивалось. Да, было дело, взрослые ему тогда ещё её доверяли. Возможно, зря, потому что под его «неусыпным контролем» чего только не происходило. Например, как-то малая с его одобрения с дворовой ребятней через канаву за соседним домом задумала попрыгать, с разбега. И, конечно, провалила первую же попытку, свалившись в вонючую жижу и извозюкавшись в ней с ног до головы – ножки-то коротенькие. Еле вытащил. Ох и влетело им тогда от теть Нади, Улю неделю гулять не пускали. Егор с назначенным малой наказанием в корне не согласился, но его мнения что, спрашивали? Ограничили в очередной раз маленького человека – и всё. Задали рамки поведения. Показали, что хорошо, а что плохо. Обозначили границы дозволенного, предотвратили «страшное», указали на «правильное». Так людей и ломают – осознанно или нет. На фоне затеянной вдруг ею игры вспомнилось ещё, как дерзила ему, став постарше. Время идёт – а ничего, оказывается, не меняется: малая все так же поддается на провокации, а дерзость свою проявляет чуть иначе – не только словом, но и делом. Или это не дерзость и она так подыгрывает ему, подтрунивая над Вадиком? Или это отголоски ссоры с матерью в ней искрят? Или просто почву навстречу прощупывает? Или и впрямь оживает? Фиг разберёшь. — Так, ладно. Какие у вас планы? — бросив короткий взгляд в окно, спросил Егор. Кофе гонять – это, конечно, занятие увлекательное – первые минуты две, – но они ведь сейчас откланяются и свалят куда-нибудь, не приглядишь. Да и... Он только вернулся в колею, только-только вновь ощутил себя живым. Только приступил к своим раскопкам, в конце-то концов. Когда ещё такой случай представится? — Никаких, — поспешно ответила Уля, переводя вопросительный взгляд на Вадима. Тот лишь плечами пожал, соглашаясь, что дальнейшие планы пока обмозговать не успел. «Или не стоит?..» Стоит. Еще как стоит! — Ну, раз никаких, то предлагаю смотаться в одно место – тут неподалёку, — «Погода лётная». — Нечего штаны дома просиживать. Слишком велико оказалось проснувшееся любопытство. Слишком контрастны эту неделю его состояния. И слишком не хочется вновь оставаться один на один с собой. — Ты же вроде до вечера никуда не собирался… — искренне удивился Стриж. — Планы изменились. Погнали. «Заодно посмотрим, что от шестилетней девчушки осталось…»***
Ульяна нервно ёрзала на своем сидении, в очередной раз провожая взглядом стремительно удаляющуюся «Ямаху». Они ехали уже почти полчаса, выехали на загруженное шоссе, солнце било прямо в глаза, и тут-то начались эти гонки. Точнее, Вадим их начал, хотя Егор перед стартом скинул ему геолокацию, и торопиться за «Ямахой» смысл отсутствовал – всё равно приедут. Вот куда?! Куда громоздкому автомобилю тягаться с манёвренным мотоциклом? Если бы сосед согласился сесть в машину, вот этого всего сейчас не было бы, но такой вариант им даже не рассматривался. Вадим предложил между делом, но Егор в ответ лишь громко фыркнул, а через десять минут уже стоял на выходе со шлемом под мышкой, ключами на пальце, пакетом из кафешки в руках и фотоаппаратом на шее. Меланхолично дожевывая круассан с ветчиной. У Ули сердце в пятки уходило, причем, ещё вопрос, за чью шкуру она переживала больше: за свою собственную или за «Егорушкину». Всё же в потоке железных коробок, водители которых при перестроении на другую полосу то поворотник забудут включить, то по зеркалам лишний раз подстраховаться, мотоциклисты крайне уязвимы: вся их защита – эта шлем, ну, может быть, экипировка, но Чернов набросил на себя самую обычную джинсовку. Камикадзе! Ульяна верещала и просила сбросить скорость, Вадим усмехался и на несколько минут снижал, но стоило знакомой спине замаячить в поле его зрения, как всё начиналось по новой. Шашки. За эти сорок минут к своему ангелу-хранителю, про которого она вспоминала лишь в какие-то критические моменты, Уля обратилась раз десять, не меньше. Так и доехали. В чистое поле. Когда они вышли, Чернов как раз докуривал сигарету – неизвестно какую по счету, потому что километров за десять до съезда на проселочную дорогу они с концами потеряли его из вида, и как долго он мог их тут ждать, представить было решительно невозможно. — Если ты всегда так водишь, то я больше с тобой в машину не сяду, имей ввиду! — с плохо скрываемым негодованием заявила Уля, окидывая довольного Вадима испепеляющим взглядом. — Так и поседеть недолго! Но Стрижова её гневный тон ничуть не смутил. Расплывшись в улыбке от уха до уха, тот воскликнул: — Ты так мило злишься, смотрел бы и смотрел! Ладно, обратно поедем спокойно, обещаю! Ульяна пропустила ремарку мимо ушей: казалось, даже очаровательные ямочки на его щеках не могли сейчас исправить положение. Настала очередь соседа послушать, что она обо всём этом думает. — А ты… Удивляюсь, как ты ещё цел! — в возмущении уставилась Уля на Егора и в который раз за день себе поразилась. Неделю назад не желала порог его квартиры переступать, лишний раз рот боялась открыть, и даже сегодня немного волновалась, несмотря на пятничный инцидент. А сейчас ведёт да и чувствует себя так, словно и не было паузы длиной в вечность, будто это не они более десяти лет безмолвствовали, при встречах ограничиваясь вежливым: «Привет», и иногда добавляя к нему: «Как дела?». Будто, стоило ему дать ей понять, что он вовсе не склеротик, стоило помочь разок, стоило продемонстрировать миролюбивый настрой, так она сразу и оттаяла и все свои смертельные обиды позабыла. И уцепилась в возможность подобраться ближе, как выживший после кораблекрушения цепляется за плывущий мимо обломок чего угодно. И радуется, и отлично ей – словно с мертвой точки сдвинулась, словно ей уже возвращают когда-то без спросу отобранное, словно всё уже на круги своя встает, хотя нет этому никаких явных признаков и разумнее губу-то не раскатывать. А как маме-то тогда заливала, что «ни с кем общаться не собирается, потому что сама не хочет». А выходит – всё, хочет? Как человеческая психика вообще работает? Как бы она ни работала, сейчас речь не об этом. Игры с жизнью до добра не доведут. До сегодняшнего дня, до тех пор, пока Уля собственными глазами не увидела, как Чернов водит, подобные мысли к ней в голову не лезли. Ещё и с парашютом сигает… Экстремал хренов! — Сам удивляюсь, — беспечно ответил Егор. — Значит, ещё не время. «Вот так легко об этом говоришь?!» Вадим меж тем недоумённо озирался по сторонам: в нескольких километрах от точки, где они припарковались, начиналась лесополоса. Отсюда открывался захватывающий дух вид на низину, а в отдалении виднелись несколько человеческих силуэтов. Да, они и впрямь оказались в полях: изумрудная травка и дикие цветы, кто-то в них стрекочет – очень красиво, живописно, можно сказать, волшебно, но… — Рыжий, так и что мы тут забыли? — подал голос озадаченный Стрижов. «Я бы тоже хотела знать» На губах соседа лежала легкая, расслабленная улыбка. Сейчас он выглядел, как сытый, довольный жизнью, ленивый кот, которого не только накормили сметаной, но и почесали – и за ушком, и за шкиркой, и про брюшко не забыли. Просветление в глазах, умиротворение на лице, даже голос, и тот звучал иначе – тише и бархатнее. — Ты голову подними – и увидишь, — отозвался Егор беззаботно. Прибывшие синхронно задрали подбородки к небу. Где-то высоко-высоко над головами, в глубокой синеве, кружились плохо различимые в лучах солнца огромные «птицы» – дело рук человеческих. Ничего не понятно, но очень интересно. — Так… И?.. — озвучил мысли Ульяны Вадим. Честное слово, прежде такой безмятежности Уля не видела на лице своего соседа никогда. Никогда – это значит никогда. — И… — эхом повторил Егор. Такое ощущение, что мыслями он уже давно был не здесь. — Ты когда-нибудь болтал ножками на высоте километра от земли? «Так!!! Ты же не хочешь сказать…» — Да ладно?! — присвистнул Вадим восторженно. Интересный человек: то как до тумбочки доходит, то чуть ли не налету схватывает. — Хочешь сказать, мы сейчас полетим? — его глаза вспыхнули нетерпеливым огнём предвкушения, на который еще какую-то минуту назад, когда Стрижов озадаченно обозревал окрестности, и намёка не было. — Что, вот прямо сейчас? Голова закружилась, ладошки мгновенно взмокли, пространство дало крен, а сердце зашарашило на невообразимых скоростях. Так она не волновалась даже на защите диплома. «В каком смысле “Мы сейчас полетим”? Куда “полетим”? Вон туда?! А меня спросить не хотите?» — Сегодня тут мои приятели, так что почему бы и да? — пожал плечами Егор. — Если ты готов, то сейчас увидишь мир под интересным углом. С инструктором, конечно. — Уль, ну что? — на лице Вадима было написано всё: за себя он уже решил, причём мгновенно. Мгновенно принял вызов. — Полетели? «Нет!!!» — Я… Я… Нет, я… Не–е-е-е–т... — Почему? — наигранно расстроенно поджал губы он. Человек–пантомима! — Будет круто, не сомневайся! Рыжий, скажи?! К огромному облегчению Ульяны, препираться с Вадимом, которому если уж что в голову взбрело, так с концами, не пришлось. — Если очень страшно, то не стоит, — покачал головой Егор. — Внизу тоже есть чем заняться. — Например? — не унимался помрачневший Стрижов. — Что в чистом поле делать? Егор в ответ лишь плечами неопределённо пожал. — Ну, например… Например, послушать рассказы скай-дайверов, тишину, полюбоваться природой и парапланами, да и просто подышать чистым воздухом. Так что… — перевел он глаза на Ульяну, — может быть, когда-нибудь... А пока просто посмотри. «Ты и об этом помнишь?» За несколько месяцев до её десятилетия они с Егором через чердак на крышу их дома залезли. Точнее, не так: Егор сказал, что на двери на чердак сорвали замок и он думает проверить ход на крышу, а она за ним хвостом увязалась. Вот там-то Уля впервые и поняла, что от одного вида далёкой земли ей становится натурально дурно. Просто не смогла подойти к самому краю – метра за три до парапета намертво вцепилась ему в предплечье и всё, дальше ни в какую. И по сей день, стоит подумать о высоте, вспоминается хлещущий в лицо ветер, нарастающее головокружение, липкие ладошки, подкосившиеся коленки и охватившая её тогда паника. Но никогда в жизни она не могла даже помыслить, что эти воспоминания до сих пор хранятся не только в её черепной коробке. До этого момента не могла подумать, что добровольно поднимет их на поверхность. Вадим вопрошающе взглянул на Улю. — Ты же не против такого расклада? Уля яростно замотала головой. Нет, она совсем не против такого расклада! Всеми фибрами души она толька за! Есть вещи, которые останутся для неё недоступны, и любование землёй с высоты птичьего полета – одна из них. Вот только… Она-то останется в безопасности, а они? — Тогда, — Чернов подошел к «Ямахе» и начал изымать из прикрепленной к сиденью сумки содержимое: фотоаппарат, тот самый пакет из кафешки, бутылку воды и туго свёрнутый тонкий плед, — пойдем, я вас познакомлю с народом, и будешь предоставлена сама себе. Наслаждайся. — Чем? — глупо переспросила Ульяна. — Жизнью, конечно, — ответил сосед слегка удивленно. — Чем же еще? — А вы будете наслаждаться ей… там? «Наслаждаться, рискуя?» Егор вновь усмехнулся, одним краешком губ: — Мы там, ты – тут. Жизнь одна, она слишком коротка, слишком богата на возможности и она – здесь и сейчас. Зачем позволять отведенному тебе времени утекать песком сквозь пальцы? Когда-нибудь, может, завтра, она закончится. Так что – там или тут – бери всё. Ульяна зависла. А ведь эту смутно оформленную в собственной голове мысль она сама гоняла туда-сюда последние недели, думая о том, что ничего толком о жизни и окружающих людях не знает, что упускает что-то важное, сидя дома и глядя в окно. Злясь на маму, отвоёвывая у неё право жить так, как ей самой хочется. И в то же время страшась, не понимая, как подступиться, откуда начать восхождение по этой лестнице. И вот перед ней стоит её сосед и задвигает о том, что жизнь – здесь и сейчас, насыщенная в любую минуту, разнообразная. Лишь посмотри вокруг себя, увидь её возможности и возьми то, что подходит именно тебе. Видимо, если действительно искренне хочешь, тебя направят. Вселенная словно сама подсказывает путь. Словно спрашивает: «Ну, всё думала, как начать?», и сама же отвечает на заданный вопрос. Не зря поехали. — Малая, ты же фотоаппарат в руках держала? — Егор сунул ей в руки увесистую «зеркалку». — Если тебе наскучит валяться на травке, можешь попробовать. Тут всё просто, есть авто-режим, но это скучно, так что покрути настройки. Объектив – зум, на приближение-удаление. «Вот так просто доверяешь?» Да, вот так просто доверяет. Никаких поучений, увещеваний и просьб обращаться с техникой аккуратнее – через пять секунд Егор уже забыл, что отдал в руки неумёхи свое добро. Через десять минут они пересекли часть поля, подошли к парапланеристам и Егор быстро представил их друг другу. Через пятнадцать одна девчонка примерно Улиного возраста уже взяла её в оборот, взахлёб рассказывая о невероятных ощущениях, захлестывающих в момент, когда ноги отрываются от земли, и параплан несёт тебя ввысь в потоках воздуха. Объясняя, как устроен летательный аппарат, демонстрируя ей гигантский купол, воздухозаборники, ряды ярко-красных и ярко-зеленых строп и прочные крепления. Поясняя, что старт может быть прямым и обратным – в зависимости от силы ветра. При слабом ветре или штиле, как сегодня, выполняется прямой старт, при сильном, соответственно, обратный. Ульяна критически рассматривала обмундирование, и пусть голова понимала, что выглядит оно надёжно, сердце продолжало сжиматься от страха при мысли, что в воздухе может случиться что угодно. Например, ветер сменит направление. Или тучка набежит. — Смотри, — кивнула Лиза, так звали девушку, куда-то в сторону. В отдалении в небо на лебедке поднимался парапланерист, и с такого расстояния угадать в нём соседа можно было лишь по лазурного цвета джинсе. — Видишь, как легко и непринужденно выглядит? Часов тридцать налета с нашим клубом у него уже есть, поэтому. Раз, и в небе. А совсем новичкам только в тандеме, конечно. — И какова… статистика? — нервно сглотнув, задала Ульяна вопрос, волнующий её с самого начала. Метрах в десяти от Ули, сосредоточенно внимая каждому слову инструктора, к старту готовился Вадим. — Чего? Смертей? Современный параплан очень надёжен, количество пострадавших при езде на мотоцикле превышает число пострадавших при занятиях парапланеризмом в несколько раз, — уклончиво ответила Лиза, и Ульяна подумала: «Час от часу не легче…». — Не всё так страшно, но риски, разумеется, есть. Они есть везде. Важны тренировки, причём тренировки в неспокойном воздухе. С опытным инструктором рисков нет. А сегодня ещё и погода идеальная: солнечно, тепло, можно поймать восходящие потоки. — А высота какая? — Ну, Егор метров на восемьсот наверняка пойдет, а второй… Для начала на пятьсот-шестьсот поднимем. «Восемьсот метров, Господи! Каково это?» Ещё немного поговорили, а пока говорили, и Вадима отправили. Раскинув плед и улегшись на нем звездой, благодаря уверенному тону Лизы кое-как успокоившись, Уля неотрывно следила за кружащими высоко в небе парапланами. Картина притягивала взгляд: так высоко, со стороны полёт выглядит спокойно и плавно... Медитацией в бездонной вышине. Наверняка там, в небе, стоит полная тишина. А может, наоборот, купол, треплемый порывами ветра, создает невообразимый шум? А как земля выглядит с пятиста метров? А с восьмиста? Что чувствуешь, находясь там, паря под крылом? Восхитительное чувство свободы? Конечно, свободу – все они здесь за этим. Человек всегда мечтал летать, как птица. Ей не испытать. Где-то в глубине души Ульяна чувствовала зависть – смелым, людям, которые берут от жизни всё, что она даёт. Сама она так не научилась. Может, это пока? Может, у неё ещё всё впереди? Может, если небо не её случай, то море – её? Мелькнула, завертелась волчком и, трусливо поджав хвост, сбежала озвученная Егором шальная мысль: «Может быть, когда-нибудь…». Поняла, что не удержит собственное любопытство в узде и закидает парней вопросами по возвращении на землю. Поняла: какие цветочки? Вот что надо хотя бы попытаться сфотографировать, пусть только спустятся пониже! Ощутила, как внутри в очередной раз что-то замкнуло, щёлкнуло и отпустило, закрыла глаза и попробовала на секунду представить себя там… Ладошки вновь мгновенно взмокли, в животе что-то сладко провалилось, ноздри судорожно втянули воздух, и рецепторы ощутили запах разнотравья. Вот что он имел ввиду, когда говорил о том, что жизнь – здесь и сейчас. Жизнь – в моменте, просто поймай его. Кто-то ловит момент в далёком небе, а кто-то – валяясь в высокой траве, мечтая однажды переступить через заложенные матерью-природой страхи, чувствуя в животе щекотку одних лишь допущений, благословляя каждое мгновение здесь, на земле. Отпуская фантазию в полет... Может быть… Когда-нибудь… С инструктором… Нет. Но какой день!***
18:41 Кому: Тоха: Тох, извини, планы поменялись. Давай не сегодня. Проторчу на репбазе до полуночи точно. Не сегодня, не завтра, не послезавтра – пока достаточно. От так остро ощущаемой с раннего утра потребности создать вокруг хаос и хотя бы на несколько часов избавить себя от удушливого чувства одиночества к вечеру не осталось и следа. Кто-то стёр все следы. К вечеру завершающего страшную неделю дня он ощущал себя цельным, исчезло и пока не вернулось чувство гложущей пустоты. Объяснение искалось недолго и несложно, нашлось и тут же в неясной тревоге отбросилось, он забил на попытки найти другие, но сам факт! На карте памяти – сотня фотографий, все – о небе. Не все удачные, но все говорящие, все – атмосферные, все живые. Даже их со Стрижом физиономии в кадр попали, и он в удивлении обнаружил на собственном лице искренние эмоции. В голове – десятки вопросов, заданных с горящими глазами. Он так и знал, печёнкой чуял, что не всё потеряно, что достаточно чуть встряхнуть – и убедишься, копнёшь – и уткнёшься лопатой в сундук с кладом. Перед глазами светящееся детским любопытством лицо малой и восторгом – Стрижа. Внутри – благословенная тишина. Наконец! И пусть впереди ещё репетиция, а репетиции последнее время без конфликтов не обходятся, пусть за каждым днём настанет ночь – сегодня уже ничто не сможет вновь погрузить его в пустоту. Сегодня сон придёт и будет крепким. Отличный. Отличный день.