«Отстой…»
Взгляд скользил по разложенным на кровати купальникам, которые последний раз попадались Уле на глаза после возвращения с Крита, то есть два года назад ровно. Слитный белый – а-ля «невинная девочка» – и два раздельных: один цвета ультрамарин с завязками на бедрах, а второй под ретро: жизнерадостный, пёстрый, с высокими однотонными малиновыми плавками и цветочным принтом на топе в воланах. Увы, белый выбывал из игры, не успев принять в ней участие, – Ульяна рассудила, что этим дождливым летом похожа на бледную моль и с таким одеянием сольется. Оставшиеся же два уже успели набить оскомину. Однако отсутствие времени на шоппинг вынуждало сделать выбор, причем выбор очевидный: она возьмет более закрытый, дабы не провоцировать некоторых там новоиспеченных друзей.
Ульяна собирала сумку на пляж. Полчаса назад – ничего не предвещало веселой субботы – в дверь позвонил Вадим. С ходу уточнив, что он, вообще-то, не к ней, а к Рыжему, позвал через часик «маленькой компанией» прокатиться «к воде». А чтобы, видать, снять с себя все подозрения, и подружку предложил прихватить, что Уля не сходя с порога и сделала.
К воде – это хорошо! Она ощущала давление стен, из которых ужасно хотелось вырваться хоть куда. Фактически всю неделю проторчала дома в компании мамы, которая наслаждалась законным отдыхом в связи с каникулами у студентов. За всё время она отлучилась в институт лишь раз – присутственных дней в ведущем вузе страны никто не отменял. Сердце до сих пор кричало от обиды при воспоминаниях о скандале, который мать устроила в шесть утра минувшего воскресения, когда она явилась пред её очи вся мокрая, продрогшая, растрепанная, со стертым макияжем, но при этом абсолютно счастливая. «Я всю ночь не спала!». «Ты решила меня до инфаркта довести?!». «Почему ты являешься домой в таком виде?!». И вот это вот всё, что обессиленная Ульяна тогда попросту проигнорировала. Шансы, что этих криков не слышал Егор, сводились к нулю целых одной сотой. Не услышать их он мог лишь в одном случае: если упал мертвецким сном прямо в прихожей в секунду, когда за ним захлопнулась дверь.
Следующие три дня они с матерью играли в молчанку. Сдалась мама лишь во вторник, когда Уля засобиралась на спорт, и мама изъявила вдруг желание узнать, встретят ли её после занятий. Получив в ответ утвердительный кивок, хотя ни в чем Уля уверена не была, мать расплакалась и извинилась за срыв, признавшись, что сильно перенервничала в ту ночь. Новости, что к её дочери приставали в подъезде, не прошли для её нервной системы бесследно. Уля почувствовала себя последней сукой, и пока это неприятное ощущение никуда не делось. В общем, атмосфера дома сохранялась гнетущая, так что новых взрывов Ульяна опасалась небеспочвенно. Однако мама умудрялась держать себя в руках: нет-нет да пройдет мимо распахнутой настежь двери её комнаты, покосится на разбросанные на кровати купальники и солнечные очки, но ничего не скажет.
А Егор – действительно встретил. И во вторник встретил, и в пятницу встретил, и это было… Так непривычно, всё еще неожиданно, и в то же время... Черт! Сказать, что Уля радовалась – это нивелировать масштабы творящегося в душе армагеддона. Она торжествовала! Во вторник вывалилась из школы и тут же уперлась взглядом в как ни в чем не бывало подпирающего «Ямаху» и уткнувшегося носом в смартфон соседа. А на седле её ждал второй шлем. В пятницу ближе к концу занятия уши уже сами невольно прислушивались к многообразию доносящихся с улицы звуков в надежде услышать тот, что ни с чем не перепутать. И услышали – приближающийся и замолкающий у подъезда рокот мотоцикла.
Мама, если честно, вела себя странно. После субботних разборок она будто бы примирилась с тем фактом, что они вновь общаются. Непонятно, что вообще происходило, но за всю неделю ни слова возражений не прозвучало. Ульяна искренне недоумевала, однако после долгих поисков варианты объяснения всё же нашлись, аж два. Первый – маме, как бы она ни относилась к Егору, спокойнее от мысли, что её дочь поздними вечерами не шастает по району одна. Второй – перевесила благодарность за спасение дочки из бандитских лап. Третий, что мама восприняла всерьез её угрозы съехать, Ульяна не рассматривала. В общем, удалось нащупать правдоподобные версии. Мама-то, кажется, действительно смирилась, зато сама Уля ощущала нарастающее беспокойство, от ровного состояния не осталось и следа. И не то чтобы она обнаружила это «вдруг».
В первую поездку, когда её подобрали на дороге, она свалила всё на полученные от скоростной езды впечатления – слишком яркие и насыщенные, чтобы быстро успокоиться. На сам факт чрезмерной близости к человеку, который всегда, даже в детстве, держал какую-никакую, но дистанцию. Во второй раз, когда он прямо в школу заявился, безумный гопак зашедшегося сердца тоже умудрилась объяснить себе непривычкой. В этот вторник объяснения закончились, и Ульяне стало малость не по себе. Вечером пятницы вместо того, чтобы ложиться спать, она, отсутствующим взглядом рассматривая потолок и ощущая нарастающее, грозящее вылиться в землетрясение потряхивание нутра, думала о том, где здесь, мать его, логика.
Логика отсутствовала напрочь. Двадцать два года на одной лестничной клетке. Два из них в младенческом неведении – до её четырех. Семь из них – в братско-сестринском формате. Еще восемь – в резком отдалении, непонимании, обидах и погружении в амнезию. Еще три – в откровенной неприязни. Последние два равнодушных года замкнули этот период. Всё это время они виделись, здоровались, иногда из вежливости интересовались друг у друга, как дела. Всё это время она упорно не замечала глубины цвета его глаз. Не замечала в себе ничего подозрительного. Жила спокойно и злорадствовала насчет «прозрения» девчонок, которые выскакивали из его квартиры как ужаленные, оглушительно хлопая дверью на прощание. И вот теперь садится на мотоцикл вторым номером, «обхватывает плотно», «обнимает крепко», а внутри черт знает что... А в наушниках две недели играет лишь «Как на войне», а перед мысленным взором – крепко зажмуренные глаза, а в ушах – Анино: «Мне их жаль. Всех». И недоумение, и несогласие, и протест в душе. И мозг всё плотнее заволакивает туманом.
Зато Егор был невозмутим, как всегда. За солью не заглядывал, пропадал всё где-то целыми днями. В четверг, когда Ульяна, поддавшись ставшему просто невыносимым желанию пообщаться хоть чуть-чуть, забила на работу и потащилась к соседу с гитарой – под предлогом успеть выяснить, как правильно брать барре, пока он вновь не умотал в неизвестном направлении до полуночи, – рассказал, что «торчит на базе». «Нашло что-то». Якобы там комфортнее – можно не думать о соседях и не выводить звук инструмента в наушники. Робкий вопрос, можно ли прийти посмотреть репетицию, встретил озадаченным молчанием и полным замешательства взглядом. Ох и испугалась же она тогда! И тут же мысленно настучала себе по башке за то, что с нахрапа лезет, куда не приглашали. И даже откатить назад попыталась, выпалив: «Это неудобно, я вам помешаю, забудь!». «Если интересно, приходи», — последовал лишенный всякого энтузиазма ответ. Да, ей интересно, очень. Нет, она не придет, все-таки это наглость. Того, что её забирают после занятий, принимают на своей территории и с готовностью обучают игре, более чем достаточно.
Том тоже – опять куда-то запропастился. Ему она писала в среду с банальным вопросом: «Как дела?». На что получила банальный ответ: «Немного забегался, всё хорошо. На удивление. Как твои?». «Отлично», Том. Дела просто «отлично». Вот только рассказать почему-то не хочется, слова не подбираются, все остается внутри – не выплеснутое, скрытое от чужих глаз и ушей. Кажется, даже в этом общении она достигла края – черты, через которую не могла заставить себя переступить. «Всё в порядке». В порядке, да не очень.
Так что Вадим объявился как нельзя кстати. Сбежать от давящих стен и отвлечься – вот в чем она сейчас нуждалась. Купальник с высокими малиновыми плавками полетел в сумку, всегда готовая к приключениям Юлька уже через сорок минут стояла на пороге в ультракоротких шортах и очках на пол-лица. А мама – эта чуть ли не перекрестила на дорожку.
Еще через час троица облюбовала местечко на побережье Клязьминского водохранилища. Если бы они заявились сюда, как обычные смертные, их ждал бы переполненный пляж, кричащие дети, шум, гам и кипящая от людских тел вода. Но так отдыхать Стрижов явно не любил. Стрижов любил цивилизацию и блага, доступные людям с деньгами. Так что пляж выбрал он – платный, ухоженный, с чистейшим песочком, лежаками и зонтиками, сапами и длинным деревянным причалом в небольшом отдалении. Несколько девушек в откровенных бикини загорали, подставив солнышку упругие ягодицы. В паре десятков метров в отдельно стоящей беседке шумное семейство жарило шашлыки.
— Ну, девчонки, купайтесь, отдыхайте, —покосившись в сторону упитанных поп, Вадим потёр ладошки и подмигнул своим спутницам. — А я тут пока Рыжего подожду, он обещал подъехать. Не один, правда! Надо еще локацию скинуть.
Уля судорожно втянула ноздрями воздух. О таком неплохо предупреждать заранее, успела бы морально настроиться. С другой стороны… С каких таких пор ей нужно морально готовиться к встречам с Егором? Мгновенно вспомнился первый поход в гости спустя полжизни, концерт вспомнился, поездки эти от школы, и стало понятно: да постоянно! Постоянно нужно.
Юлька тут же встрепенулась и встала в охотничью стойку.
— Не один? — вскинув красивые брови, переспросила она.
— Угу, — Вадик энергично тряхнул головой. — Сказал, что у него там какой-то проблемный товарищ, с которым надо налаживать коммуникацию. Я ему предложил налаживать её здесь. Так что совсем скоро станет веселее.
— О да… — состроила уморительную физиономию Новицкая. — Это точно. Ну, мы с Ульяной тогда пойдем водичку проверим, а ты… — стрельнула она глазами в сторону загорающих девушек, — жди. Думаю, скучать же не будешь, ага?
— Не буду, — усмехнулся Вадим. — Там вон сапы есть, попробуйте. Говорят, интересно.
— Да-да… — рассеянно ответила Юлька. — Прямо сейчас и попробуем. Ну, мы пошли?
— Идите-идите.
Казалось, он только и ждал, когда они свалят, чтобы приступить к обработке разомлевших на солнышке дам, так что подруги не стали задерживаться. Ульяна даже облегчение испытала, поймав себя на мысли, что после расставания Вадим оклемался довольно быстро. Это прекрасно.
Стоило им скинуть одежду на лежаки и отойти на приличную дистанцию, как Юлька ухватила Улю за предплечье.
— Ильина? Как самочувствие? — сверкнув глазами из-под угольно-черных ресниц, вкрадчиво поинтересовалась подруга.
— Нормальное, а что? — меланхолично ответила Ульяна. Нормальное. Если не считать слегка сбившегося сердцебиения.
— Да просто буквально на глазах побелела, вот и спрашиваю, — Юля смотрела на неё в упор. — Точно?
«Нет…»
— А, это… — взгляд заметался по живописной местности, пытаясь за что-нибудь зацепиться. — Вдруг вспомнила, что перевод сдавать уже в понедельник утром. А я и не начинала. Ничего особенного.
Да уж, если самой себе чистосердечно, то по сравнению с
этим не начатый, что сущая правда, перевод – херня на постном масле и действительно «ничего особенного».
«Ну и врушка ты, Ильина»
Кое-как наскребя в себе храбрости взглянуть на Юльку, Уля развернулась и изобразила на губах подобие улыбки. Улыбка задумывалась уверенной и безмятежной, но... вышло, что вышло.
«Ну и врушка ты, Ильина», — прочитала она в глазах напротив.
— Как тогда до дома добрались? — елейным голоском поинтересовалась Новицкая. — Ты не рассказала.
— Когда? — эхом отозвалась Уля, втайне мечтая дать сейчас от Юльки деру, взять разбег на помосте и сигануть в воду. Ей нужно остудить голову – раз. Новицкая не сразу её догонит – два.
— Когда-когда? После клуба, — закатила глаза Юлька. — «Очевидно же, о чем я тебя спрашиваю, дурочкой мне тут не прикидывайся!» — вот так этот красноречивый намёк стоило трактовать.
— М-м-м, Вадим вызвал себе такси, а мы поехали на метро, — вновь отворачиваясь в сторону причала с лодочками и ощущая, как внезапное смущение проступает краской на щеках, негромко ответила Ульяна.
В памяти тут же всплыла картинка: следующая – конечная. Пустой вагон, они с Егором сидят друг напротив друга, зеркаля позы. Оба – с откинутыми назад головами и закрытыми глазами, а у него ещё и наушники-затычки в ушах. Сквозь прикрытые ресницы она исподтишка рассматривает умиротворенное лицо, и на душе безмятежность и тишина, так и надо. Метро Уля сама и предложила, предположив, что её, такую мокрую, ни один таксист к себе в салон не посадит, а он не стал возражать, признав, что уже тысячу лет туда не спускался. Они едут смешные семь остановок по прямой, три прошли пешком, пока гуляли. Уля смотрит из-под прикрытых ресниц на чужие длинные ресницы и думает – прекрасно помнит: «Жаль будить». Но стоит диктору объявить конечную и пригрозить административной ответственностью за нахождение в вагоне поезда, следующего в депо, как глаза напротив распахиваются, и чуть подёрнутый сном взгляд упирается прямо в неё.
— И как… доехали? — никак не хотела униматься Юлька.
— Чудесно. В уютном молчании, — честно ответила Ульяна. Сил ворочать языками тогда уже и впрямь ни у кого не нашлось.
И вроде надо бы еще что-то к озвученному добавить… да не хотелось. Вот не хотелось! Под сканирующим взглядом Новицкой она чувствовала себя, словно на минном поле. В нём сплошь вопросы, на которые у неё нет ответов. Признаешься в чём – выслушаешь охи-вздохи и поток хоть и мягких, но предупреждений. Будто мамы ей мало... И вообще – противозаконно так смотреть!
Юлька быстро обернулась через плечо, словно желая убедиться, что лишние уши не услышат, и продолжила свой допрос.
— Ну и что ты думаешь? Налаживается общение? Ты рада?
— Ох, Юль… — если бы Уля могла хотя бы себе объяснить собственные эмоции, хоть что-то себе объяснить. Смятение – вот то чувство, с которым она живет уже больше месяца. Всё нарастающее и нарастающее, достигающее апогея смятение. — Да, налаживается. Да, рада.
Коротко. Зато честно.
— Если ты действительно рада, то тогда и я... рада, — принимая ответ, кивнула себе Юля. — Признаю, даже мне показалось, что шансы наладить его у вас есть, а ты мой скептический настрой знаешь.
Уля озадаченно покосилась в ее сторону. Звучали Юлины тезисы как капитуляция. Как: «Я умываю руки». Как: «Черт с тобой, я сдаюсь». Что за нафиг?
— Ты не злишься? — уточнила Ульяна осторожно, мысленно жмурясь и морально готовясь расставить все точки в вопросе отношения Юльки к Егору. Потому что невозможно! Продолжать ломать себе мозг, пытаясь предугадать реакции подруги, когда тебе в твоих догадках даже опереться не на что, когда из беспочвенных догадки эти превращаются в обоснованные, а потом назад в беспочвенные с частотой пять раз в двадцать минут – это форменное издевательство!
— С чего бы? — искренне удивилась Новицкая.
«Была не была…»
— Просто… —
«Господи, соберись!» — иногда мне кажется, ты испытываешь к нему что-то более серьезное, чем показываешь. И твоих настроений последнее время я не понимаю.
— Бред! — вскинулась Юля. — Моя голова на плечах, уж поверь. Если я за последние десять лет её не потеряла, значит, и не потеряю, будь спок. —
«Логично…». — А вот за тебя что-то беспокоюсь немного, правда. Я ведь знаю тебя с детского сада, иногда даже кажется, что как себя, — сокрушенно вздохнула она. — Поэтому прошу, чтобы и ты свою голову берегла. Дружба – это святое, но в дружбу между мужчиной и женщиной я не верю.
«Ну вот, пожалуйста…»
— А я верю…
Неуверенно прозвучало. Ну, дружат же они с Томом! Очень безопасная выходит дружба – на расстоянии. «Дружба» без лиц и имён. Без общего прошлого и одной на двоих реальности, без обеспеченных жизнью впечатлений, без страшных потерь, с возможностью выпилиться из чата в любую секунду.
— Ну да. Ох, Ильина, наивная душа… — хмыкнула Новицкая. Чуть больше месяца назад за этой фразой последовало продолжение: «Ну ничего, жизнь тебя научит». — Ладно, пошли на сапы, никогда не пробовала.
И они наконец пошли на сапы, чему Уля была несказанно рада – наконец-то тревожащий разговор закончен. И сразу стало куда веселее. За первые пятнадцать минут искупались по три раза каждая и в конце концов оставили попытки удержать равновесие в положении стоя. Юлька распласталась на доске попой кверху, опустила руки в воду и мгновенно ушла в астрал. А Уле удалось поймать баланс на коленях, постепенно стало получаться, и она начала не торопясь двигаться от причала к середине водоема.
В этом определенно что-то было. Весло тихо погружалось в воду то по правому борту, то по левому, сап плавно плыл, чуть покачиваясь на воде, а берег постепенно отдалялся. Иногда проносящаяся мимо моторная лодка – с вейксёрфером или без него за кормой – давала волну, и удерживать равновесие становилось куда сложнее. Пару раз Ульяну опрокидывало в прохладную воду, но в целом с каждой новой попыткой она чувствовала нарастающую уверенность в своих силах.
А еще с сапа хорошо просматривалась водная гладь и берега водохранилища. Метрах в двадцати от нее «уснула» Юлька, а от причала на сапе отчаливала еще одна юная любительница развлечений: худющая, маленькая, лица под розовой кепкой не видать, зато ярко-желтый слитный купальник видать за версту. На соседних пляжах вовсю кипела жизнь: жарили шашлыки, играли в бадминтон и волейбол, плескались в воде с надувными матрасами и кругами и без них. «Их» пляж, пока они с Юлькой болтали и осваивали новый вид спорта, тоже ожил, по крайней мере, вместо троих человек – Вадима и двух девушек на лежаках – она видела теперь шестерых. Вновь прибывшие от благ цивилизации отказались: раскинули покрывало прямо на песке и, похоже, оживленно болтали.
Уля прищурилась. В кепке набекрень, белой футболке без рукавов и с бутылкой воды в руке – Егор. Рядом Вадим – втирает что-то, позабыв про голые попы в десятке метров. Зато обладательницы упругих ягодиц вдруг проснулись и теперь, приподнявшись на локтях, сворачивали шеи в сторону компании. Ну, или так Ульяне казалось. Какой-то парень в кричаще красной майке копался в рюкзаке немного в стороне от остальных. А еще один человек на этом покрывале… Еще одна… Запрокинувшая лицо к солнцу девушка… Аня?
В голове мелькнуло предательское: «Она же не вторым номером сюда приехала?». Почему-то мысли о том, каким именно образом эти трое добирались до точки, отзывались неприятным давлением в груди, и Ульяна заставила себя отвести глаза. Девать их оказалось решительно некуда, и взгляд вновь заскользил по поверхности воды. Вот Юлька, всё в той же позе тюленя, загорает. Ну а розовая кепка где? Ярко-зеленый сап плавал сам по себе метрах в двадцати от Улиного, а пловчиха обнаружилась ближе к самой Ульяне. Кажется, решила искупаться.
Прикрыв глаза козырьком ладони – от слепящих солнечных лучей, – Уля внимательнее пригляделась к картине, которая показалась ей необычной. Настораживали откинутая голова и открытый рот девочки. А еще – еще её макушка то погружалась под воду, то вновь возникала над поверхностью. Можно было заподозрить неладное, однако купальщица не кричала, не звала на помощь, не размахивала руками и не поднимала брызг. И всё же... Всё же выглядело её положение странно. Блики на глади воды «резали» глаза и мешали увидеть ситуацию чётче.
«...Не кричат и не машут руками…», — внезапно всплыла в памяти строчка из какой-то статьи, и Ульяна, холодея от ужаса, вдруг осознала: тонет. Осознала, что не знает, как долго человек идет ко дну прямо у неё на глазах. И совершенно не осознавала, что ей делать. Орать, привлекая всеобщее внимание, в надежде на подмогу? Но счет идет на секунды, чья-то жизнь вот-вот оборвется! Судорожно сорвав с щиколотки фиксатор, Уля кинулась в воду.
Плавать она умела неплохо: папа успел научить, прежде чем от них ушел. Да, не идеально правильным кролем, не выверенным брасом, но и не по-лягушачьи. Каждое мгновение, проведённое в затягивающей движения воде, ощущалось вечностью, а цель, казалось, совсем к ней не приближалась. К тому же, Уля стала терять тонущую из поля зрения: лицо всё реже показывалось над водой. Тело ощутило резкую смену температур, и мозг сообразил: скорее всего, девчонке свело здесь ногу… Безуспешно обшаривая глазами зеркало воды, Уля пыталась осознать, где в последний раз её видела. С берега раздались крики, кто-то побежал, но отвлекаться на происходящее на берегу она позволить себе не могла – не могла отвести взгляд от точки, куда должна была смотреть.
Спустя преступно долгие секунды в двух метрах от себя Уля увидела: открытый рот девочки показался над поверхностью и тут же скрылся из вида. О том, как спасают утопающих, она не знала ничего, соображала чертовски плохо, и понимала только одно: не тупить! Нырять с открытыми глазами, искать, возможно, наощупь, хватать и пытаться вытащить к воздуху.
В месте, где только что заметила кончик носа, Ульяна нырнула. Глаза высматривали желтый купальник, но мутная вода не позволяла видеть дальше пары сантиметров. В непосредственной близости, кажется, никого. Вынырнув и делая глубокий вдох, вновь погрузилась, на этот раз на глубину. До дна неизвестно сколько, а Ульяна думала только о том, что должна каким-то образом его достичь, её заметить и во что бы то ни стало успеть достать на поверхность раньше, чем случится непоправимое.
Размытое желтое пятно возникло вдруг, и в то же мгновение пальцы коснулись неприятной слизи. Дно! Черт знает что! Черт знает как доставать! Обе руки интуитивно нырнули девочке подмышки, и Ульяна оттолкнулась от дна ногами. Из-за вязкого ила толчок вышел слабее, чем мог бы, хрупкое на вид тело оказалось тяжелее, чем она предполагала, силы оставляли... В накрывающей Улю панике стало мерещиться, что спасительная доза кислорода не поступит в легкие уже никогда.
Но она поступила – и в тот же момент кто-то вырвал у неё из рук груз, а кто-то подхватил её саму – сзади. Мокрые волосы повязкой легли на глаза, сердце заходилось, она глотала воздух, как выброшенная на берег рыба, в ушах звенели голоса, кто-то перекрикивался между собой. Снаружи и внутри царил безраздельный хаос, завихренный какофонией звуков и захвативших её чувств.
— Ульяна, это я! Уля! Всё, расслабься! Ляг на спину, отдохни! — раздался над ухом надрывный крик Вадима. — Всё в порядке!
Резким движением убрав с лица волосы, Уля высвободилась из рук, развернулась и обезумевшим взглядом уставилась на Стрижова.
— Где?!
— Все хорошо! Она у Рыжего, всё хорошо! Давай, ты еще можешь плыть? Тебе помочь?
Удерживая себя на воде, Уля ошалело оглядывалась по сторонам. Они находились не более чем в паре десятков метров от деревянного помоста, на котором собралась сейчас куча мала зевак: с их пляжа и с соседнего точно. Метрах в семи впереди, преодолев полпути к помосту, одной рукой воду загребал Егор. Подплывал спиной, вторая рука удерживала утонувшую на груди. Слева с выпученными глазами к ним подгребала Юля.
— Да, кажется, могу, — пытаясь восстановить дыхание, ответила Уля. — Сколько времени прошло?
— Минуты две-три назад я ещё видел тебя на сапе, — успокаивающим голосом произнес Вадим. — Ну ты даешь… Как ты поняла?!
«Пара минут?.. Всего?.. Не знаю…»
Эти минуты показались ей бесконечными. Силы покинули, но преодолеть пятнадцать-двадцать метров до берега спокойным ходом – найдутся. Возможно…
Дальше – предсказуемая суета. Девочку вытащили на настил и окружили со всех сторон, кто-то надрывался в рыданиях. В момент, когда Улины ноги коснулись дна, с помоста послышались крики облегчения. Откачали… Упав на колени, перевернувшись на спину, Уля слабо улыбнулась нависшим над ней растревоженным Юльке и Вадиму и закрыла веки. Услышала Юлино: «Не трогай её, пусть отдохнёт».
Жизнь продолжалась прямо сейчас – её собственная и чужая маленькая жизнь. Жарило солнце, плескалась вода, спустя время вдали послышался вой сирены скорой помощи. А ещё через десять, а может, двадцать минут всё стихло, значит, народ разбрёлся. Ещё немного полежав, окончательно восстановив дыхание, Уля распахнула ресницы и приподнялась на локтях.
— Родители девочки передавали тебе огромную благодарность за спасение дочери, — раздался за спиной хрипловатый голос. — Уехали с ней на скорой, взяли у Стрижа твой номер, позвонят.
Ульяна обернулась. С покрывала на неё, притихнув, уставилась вся честная компания. Все пять человек. Во взглядах четверых плескалось восхищение разной степени выраженности. Во взгляде говорившего – смятение, сквозь которое просвечивали огненные всполохи. Знакомые ей ещё с детства. Тончайшая линия рта, играющие желваки, дергающийся кадык, высоко поднятый подбородок – всё вместе это выглядело как штормовое предупреждение. Последнее.
Внутри всё сжалось, и Уля нервно сглотнула, предчувствуя что-то страшное. Своей вины сейчас она решительно не понимала. Еле заметно кивнула, показывая, что сказанное услышала. Зная, что на её лице все эмоции тут же найдут отражение, поспешно отвернулась и уставилась на кромку воды. Пусть объяснит, только не здесь!
Но оставлять её в покое не собирались.
— Мы тут на берегу не всекли ни черта! — послышался голос Вадима. — Как ты поняла?
Уля пожала плечами. Разговаривать с людьми, сидя к ним спиной, минимум невежливо, поэтому она заставила себя подняться и все же переместиться к компании поближе. Всё обойдется, просто не будет на
него смотреть. Усевшись на песок рядом с Юлькой, ответила:
— По запрокинутой голове, открытому рту. Отсюда наверняка ничего и не было видно.
— Да ведь и на помощь никто не звал, — озадаченно протянула Аня, протягивая ей бутылку с водой.
— Когда-то я читала, что тех, кто тонет, кричащими и машущими руками только в фильмах изображают, — озвучила Ульяна недавние мысли. — А на деле всё происходит тихо, в метрах от людей.
Прожигающий взгляд ощущался шкурой, буквально! Она не знала, куда деться, где прятать глаза. Сердце вдарило на полную, в голове вновь зазвучали слова Игорька: «Пиздарики мне пришли». Прикрыв веки, Уля сделала спасительный глоток воды.
«Да что ты смотришь на меня так?! Что я натворила?!»
Её и без того нервозное состояние серьезно усугубляло одно маленькое обстоятельство. Егорова промокшая после незапланированного купания футболка реяла на ближайшем кусте, а сам он сидел на покрывале по-турецки в одних бермудах. Казалось бы – что такого, это же пляж, тут все так ходят! Но смотреть на это, на убранные со лба мокрые волосы, редкие капли воды на коже, чернильного феникса на ребрах Уля оказалась вдруг не готова: «психи» нарастали, кровь закипала в венах от одного вида и стыла в жилах от неясного страха одновременно.
— Сама как? — поинтересовался Егор глухо.
— Я в порядке, в полном, — отворачиваясь в сторону берега, пробормотала Ульяна. — Мне-то что будет?
До ушей донесся шумный вдох, что означало лишь одно – ответ неверный.
— Малая… Ну… — начал он не слишком уверенно, словно сомневаясь, стоит ли сейчас продолжать. — Например, будь она в тот момент еще в сознании, в панике обхватила бы тебя руками, ногами, вцепилась бы в тебя клещами, повисла бы на шее, и пошли бы вы ко дну вместе. Веса там немногим меньше твоего. Ты серьезно рисковала собой, понимаешь?
«Ах, вот оно что! Что позволено Юпитеру, не позволено быку?»
Егор старался говорить спокойно, и, возможно, для остальных и выглядел спокойным, вот только низкий тембр голоса говорил Ульяне о том, что спокойствие это липовое. Уля резко развернулась к компании – другого выбора ей не оставили. Было ей, что «сообщить» ему в ответ, было! Народ не сводил глаз с Егора, а он не сводил их с неё.
Хотелось обрушиться на него волной цунами:
«А ты тогда не рисковал?!». Но вопрос свой, рвущийся наружу, она задала молча – слишком много вокруг ушей.
«Это другое» — последовал лаконичный, очень предсказуемый ответ.
«То же самое!»
— Скоро я начну цитировать твою мать, малая, — пальцами истирая в пыль так и не зажжённую сигарету, мрачно произнес Егор. — Почему ты не позвала нас с сапа?
Сердится. Теперь уже в открытую, так, что не заметить невозможно.
«Мать цитировать, значит? И ты туда же? Вот спасибо тебе за поддержку! Огромное! Ещё и при всех! Что, ростом, по-твоему, не вышла? Соплячка еще для таких "подвигов"?»
«Давай-ка успокойся».
«Успокойся?!»
— Потому что каждая секунда на счету была, Егор! Очевидно же! — не выдержав, вскинулась Ульяна. Чем она такое заслужила?! Он что, считает, что она слишком много на себя взяла? Считает, у неё мозгов оценить риски и собственные силы не хватает? Хорошего же он о ней мнения!
Лицо напротив окаменело, не показывая более ни одной эмоции. За этими разборками, не издавая ни шороха, наблюдала вся компания. Уля печёнкой чуяла, что все они на её стороне, все до одного. Юлька положила ладонь ей на кисть, ощутимо сдавив пальцами. Через секунду Вадим подтвердил Улины предположения.
— Рыжий, вот что за наезды на человека, который только что спас жизнь другому маленькому человеку? Совесть у тебя есть?
— Я тебе уже говорил, что нет, Стриж, — холодно отрезал Егор, продолжая истреблять её взглядом. — Малая молодец, никто не спорит, но совсем не теоретически сегодня мы могли остаться без малой. Могла бы наша щупленькая малая рыб отправиться кормить. А всё от желания сэкономить лишние пять секунд, которые бы ушли у взрослых, сильных мужиков на то, чтобы добраться до точки. Тебя, Стриж, устроил бы такой расклад? Звание героя посмертно? Меня – нет.
Выдерживать этот прессинг и дальше у Ули не осталось ни желания, ни сил, ни нервов. Смысл сказанного воспринимался с трудом, её колотило, и теперь она смотрела на него в упор, напрочь позабыв, что еще пять минут назад его внешний вид чуть ли не до трясучки её довел. Впрочем, как только что показала жизнь, раздеваться Егору совсем не обязательно – достичь той же цели он может и словами.
«Иди в пень!»
«Можешь беситься, сколько влезет, — ответил ледяной встречный взгляд. Желваки дёрнулись. — Голову включать иногда полезно. Для жизни».
— Ребят… — робко включилась Аня, — перестаньте…
Парень в красной майке, с которым Уля даже познакомиться не успела, за все это время не проронил ни слова, но вид имл такой, словно его заставили сожрать килограмм лимонов за раз. Бедняга. Вряд ли он ожидал такого от этого отдыха. Вряд ли кто-то тут вообще ожидал…
Выдернув руку из-под Юлькиной ладони, Ульяна вскочила на ноги и заозиралась по сторонам в поисках своей пляжной сумки. К счастью, обнаружилась та в трех метрах.
— Вадим, как отсюда такси вызвать, а?
— Тебе зачем?
— Домой поеду, голова разболелась! — зло выплюнула Уля. Все эти ребята – за исключением одного! – ничем перед ней не провинились и концерта по заявкам уж точно не заслужили, но остановить себя она уже не могла – с каждой секундой раздражение только нарастало. Если не ретироваться отсюда сейчас же, дело кончится смертоубийством! Глаза б её его не видели!
— М-м-м, — Вадик неуверенно почесал затылок, озадаченно оглядел присутствующих и поднялся с покрывала. — Давай я тебя отвезу?
— Я сама, спасибо, — сердито закидывая вещи в сумку, огрызнулась Уля. — Справлюсь, не маленькая!
«Ясно тебе?! Я не маленькая! Я не дура безмозглая! Понял?!»
— Тогда и я с тобой! У меня все равно вечером свидание, собраться еще надо! — выпалила Юля, подскакивая на месте.
Еще порядка двух минут ушло на то, чтобы выловить слизанные волной и плавающие у берега шлепанцы и дождаться, когда соберется Новицкая. Все это время в воздухе висела гнетущая тишина, но Уля чувствовала каждый обращенный на нее взор. Каждый! Особенно хорошо – жжением меж лопаток – ощущался Егоров. Об извинениях сосед и не помышлял. Напротив, впечатление создавалось такое, что он задался целью оставить от неё горстку пепла и прекрасно на этом поприще преуспевал: нутро припекало, горело, плавилось! То ли от так и не выплеснутого возмущения и праведного негодования, то ли от осознания, что себя он считает правым и вот так, изничтожая с расстояния, сейчас ей это демонстрирует. То ли от понимания, что с неё не сводят глаз уже десять минут, не меньше, то ли от всего вышеперечисленного. Наконец Юля кивком дала понять, что готова. Отлично. Ульяна изобразила на лице сожаление, хотя до сожаления там было, как до луны и назад:
— Счастливо оставаться! Извините за испорченный день!
— Да ты-то тут причем? — расстроенно крякнул Вадик, поднимаясь с покрывала и окатывая своего друга уничтожающим взглядом. — Я вас провожу.
— Уль, слушай, да не злись ты на него, просто перенервничал человек…
А это уже Аня, уже в спину. Аня, похоже, как кот Леопольд. «Ребята, давайте жить дружно!».
Поздно!
Послышался странный звук, больше похожий на «п-ф-ф», чем на «угу».
— Все свои нервы я уже потратил – кстати, как раз на малую, – так что ничего не поделаешь, терпите теперь бесчувственного мудака. Или не терпите. C'est La Vie.
Уля аж на секунду на месте застыла, не дойдя пары метров до мощенной галькой дорожки.
«Ах так?! На меня ты потратил, да?! Тебя об этом кто-то просил?!»
— Егор! — возмутилась Аня.
— Да она себя сейчас угробить запросто могла! Мозги же должны быть?! — заорал он, больше не пытаясь скрыть собственную ярость. — Что «Егор»?!
«Нет мозгов! Адьос!»
***
«Что “Егор”? Что?! Сколько можно в этой жизни потерь?»
Аня сочувственно похлопала его по плечу и повернула голову в сторону зашлёпавшей к выходу компании. Олег, всё это время явно ощущавший себя не в своей тарелке, стянул майку и пробормотал, что пойдет искупнуться.
— Ты не прав, — утыкаясь подбородком в поджатые к груди коленки, миролюбиво произнесла Аня.
Очевидное невероятное. Не прав – да. Прав, черт подери! От одного предположения, каково оно – камнем идти ко дну с намертво вцепившимся в шею грузом, тошнота к горлу подкатывает. До сих пор! В девчонке той килограмм сорок пять. А в малой сколько? На десять больше?
— Сказанного это не отменяет, — ища успокоения в барашках бегущих по небу облаков, категорично отрезал Егор. Прав, не прав – не отменяет. Понадобится – еще пять раз повторит, пока не дойдет. Уму непостижимо! Надо ж такой упёртой быть! Ведь могло и не обойтись, что тогда? Тогда на поверхность подняли бы двоих безмозглых девочек. Безмозглых и, возможно, именно по этой причине мёртвых девочек.
— Я так поняла, знакомы вы давно? — Анька взяла убаюкивающий тон, задаваясь очевидной целью успокоить бушующую бурю. Роль психотерапевта ей никогда не удавалась, но она с завидным упорством снова и снова пробовала себя в этой ипостаси. Что ж, сегодня, пожалуй, пусть, если ей так это нравится.
— С детства, — нехотя отозвался он. — Соседствуем.
Мысленный взор видел прямо перед собой мокрую спину в песке, лопатки и позвонки. Видел перед собой измазанную в строительной пыли девочку восьми лет от роду, появившуюся на крики из-под застрявшей между стеной и полом железной балки весом в центнер. Шестилетнюю девочку, по пояс увязшую в вонючей дворовой канаве. «Девочку» двадцати четырех лет – в обмороке в облаке бабочек. Опять двадцати четырех – вниз головой на безумной скорости, на пилоне… Снова двадцати четырех – прижатую к холодной двери бухим ублюдком. Двадцатичетырехлетнюю, навсегда закрывшую глаза, девочку.
Всё не проконтролируешь. Везде не подстрахуешь. За всем не уследишь. Не побудешь рядом на всякий случай, от всего не убережёшь.
От понимания не легче.
Кровь пульсировала в висках. Глаза отцепились от облачков и прицепились к противоположному берегу, к чайкам над водой. Легкие требовали убийственной дозы канцерогенов. Немедленно!
— Ты не рассказывал. Храбрая... — чуть помолчав, подала голос Анька.
— Да, удивительная… — задумчиво протянул Егор, доставая из рюкзака сигареты. Никотин подарит временное, ложное ощущение успокоения, но если он и дальше продолжит двигаться теми же темпами, пачка в день превратится в две.
— А лет ей сколько?
— Двадцать четыре вроде. У нас шесть лет разницы.
— То есть, наверняка ты не знаешь? — Аня искренне удивилась. Палец, вырисовывающий узоры на песке, замер на полпути.
«Хочешь поговорить об этом? Зачем?»
В следующую секунду Егор осознал, что и сам был бы не прочь немного «об этом» поговорить. А то его, глядишь, разорвет к чертям на тысячи Егорок.
— Мы тринадцать лет не общались. На даты память у меня плохая.
— А теперь общаетесь? — голос звучал вкрадчиво, и сопротивляться ему не наскреблось сил. Он и так только и делает всю жизнь, что кому-то или чему-то сопротивляется.
— Похоже на то, — ответил Егор отрешенно. — Наверстываем. Что-то типа того. Не знаю.
Она снова помолчала. Недолго.
— Ты словно бы меняешься…
Мягкий, уютный, окутывающий, обволакивающий голос... Черт поймет, как Аня это сделала, но орать трехэтажным матом и впрямь больше не хотелось. Хотя стоп, что она там ему и с какой целью втирает? Меняется?
«Чушь собачья»
— Всё как прежде, — проворчал он, туша окурок в песке, отправляя его в пустую бутылку и закручивая крышку. Каждое бездумное, бестолковое действие немного отвлекало от ненужных болезненных мыслей.
Анька несогласно мотнула головой:
— Нет, не как прежде. Я же не слепая, два плюс два сложить в состоянии. Ты ожил, вон даже улыбаться чаще стал. Теперь понятно.
«Что там понятно тебе?..»
Кажется, тревожные мысли в его голове она задалась целью заместить новыми, но при этом не менее тревожными – и это факт. Они тоже вызывают животный страх, но страх совсем, совсем другого рода.
— Ерунда, — вяло отозвался Егор.
«Горбатого могила исправит»
— Я давно тебя знаю, так что понимаю, о чем говорю.
Вот что на это ответить? Эксперты одни кругом собрались, блин. Настырные, упёртые, лучше тебя самого знающие тебя эксперты!
— С тебя шелуха вся опадает, а ты даже не замечаешь. Егор…
Нечего ответить. Взгляд вновь заскользил по водной глади, иногда нарушаемой рябью от поднимающегося ветра или проносящихся мимо лодок. Вода успокаивала – смотрел бы и смотрел. Подумать только, ведь реально могла здесь тихо утонуть, и никто бы не заметил! Ну могла же! Не поинтересуйся он у Стрижа, куда тот подевал малую, не махни Стриж в сторону воды и не ответь про сапы, на которых к той секунде уже никого не было, не начни взгляд её искать – и не заметили бы происходящего прямо под носом. А пойди у неё в тот момент всё иначе… Окажись тонущая в сознании, она, без всяких сомнений, начала бы цепляться за свою спасительницу и её топить… Обошлось, но…
Но... Блядь!
— Не припомню, чтобы ты обо мне так волновался… — вкрадчиво произнесла Аня. Видимо, все до одной его мысли на лице отражались.
«Куда ты клонишь, женщина?»
— А ты таких фокусов и не выкидывала, — поморщившись, ответил Егор. Что правда, то правда. — Надо знать малую, и поймешь, что за ней нужен глаз да глаз.
— И всё равно. Последние годы казалось, тебя уже ничто не встряхнет, и вот… Не думай, я не от обиды, наоборот, рада, что ошиблась, — заторопилась вдруг Аня, пока он не успел «подумать». — Тем, кто дорог, так или иначе желаешь счастья и за благополучие их волнуешься. Пытаешься удержать их если не рядом, то где-то поблизости. Не терять…
Еще один удивительный человек в его жизни. Два удивительных человека. И Егор снова не знает, что ответить. Не понимает, к чему она ведёт, что подразумевает под словом «дорог», если речь не о семье – это как, можно поконкретнее? И тем более не понимает, чем такое отношение заслужил.
— Слушай, я поступаю с людьми, как мудак, — уронив голову, сообщил он полосатому покрывалу. — И с тобой так поступил. И дальше буду так поступать. Это, по ходу, не лечится. За что мне в ответ такие милости с твоей стороны? Я бы на твоем месте сказал: «Скатертью дорожка», и выдохнул с облегчением.
— Не знаю, — ответила она спокойно, будто они тут под шумок сет-лист на сольник составляли. — Просто чувствую, что есть этому веская причина, хоть ты и молчишь все эти годы, как партизан. Говорить ты можешь одно, а в глазах будет читаться совсем другое. Боль. Страх. А еще… Не понимаю, как можно не желать счастья тем, кого когда-то любил.
Егор вскинул голову и уставился на Аню. Она так просто произносила все эти слова, она принимала произошедшее, не желала ему как-нибудь под колесами поезда сдохнуть, говорила о прошлом так легко, как могут говорить лишь те, кто его отпустил. Она знала, о чём ведет речь, а он нет. Знала,
как это, а он – нет. И, в конце-то концов...
«За что меня было любить?»
— Вот видишь! — читая в его взгляде не озвученный вопрос, воскликнула Анька. — Вот! В этом твоя проблема и есть, Егор! Ты не понимаешь, за что тебе такие милости, за что тебя можно любить! Ты уверен, что не за что! Более того, ты сам боишься оказаться на той стороне – оказаться тем, кто любит, хоть я и не понимаю, в чем дело. Вот! Потому и ведешь себя, как мудак, твоими словами. Просто поверь, что сердце не выбирает. Однажды ты сам в этом убедишься. И в этот момент ты не будешь спрашивать себя о причинах и не захочешь искать объяснений, почему и «за что». Объяснения будут тебе не нужны. Ты обнаружишь себя перед свершившимся – и всё. И делай с этим, что хочешь.
«Слишком хорошо звучит, чтобы поверить»
В подтверждение только что озвученного Аня энергично тряхнула копной растрепавшихся от ветра волос.
— Я такое дважды проходила. Второй раз – с Костей.
— Как жизнь семейная, кстати?
Сколько они там женаты-то? Года два или около того? Замужество явно пошло Аньке на пользу: характер неуловимо, полутонами, изменился. Раньше она была сумасброднее, истеричнее, а сейчас стала сдержаннее и спокойнее. Взрослее, увереннее в себе. Чаще смеется, тупит реже. Чёрт знает, как это работает. Но человек нашел свою тихую гавань и словно бы угомонился.
— Прекрасно! — заулыбалась Аня. — Но мы сейчас не об этом. Сейчас есть более насущные темы для обсуждения. Ты своего решения не поменял?
«Опять туда же!»
— Почему я должен был его поменять? — нахмурился Егор. Он надеялся, что этот вопрос закрыт. Как выясняется – всё еще не для неё.
— Потому что мне по-прежнему кажется, что не все потеряно, — без обиняков ответила Анька. — Сегодня я в этом даже, можно сказать, уверена. Игорёк, конечно, уже всем растрепал, и уж поверь, не обрадовался никто, даже Олег. Я понимаю твои претензии, я согласна, что у нас есть сложности, я готова попробовать что-то с этим делать. И они тоже готовы. Игорь поклялся, что перестанет дуть перед репетициями. Давай попробуем собраться. Последний раз.
«Ну-ну…»
— Вон Олег выходит, поговорите уже спокойно, по душам.
***
Свет в окне малой горит. Он вновь стал обращать на этот квадрат внимание: сто́ит, спешившись с мотоцикла, повернуться к дому лицом, и взгляд обязательно задержится на окне младшей Ильиной. Третий этаж, второе справа. Сегодня плотные гардины задернуты, но чаще все же открыты, оставляя задравшим головы пространство для фантазии. Видна, например, белая люстра-шар и светильник, а с определённой точки можно заметить даже высокий светлый шкаф. Но самое интересное, конечно, не люстра, не светильник и не шкаф. Иногда мелькнет её силуэт: то с полки книжку возьмет – слева от окна у нее книжный склад, то сядет к мольберту – рисовать. Мольберт установлен справа, в полуметре от подоконника, а на самом подоконнике малая хранит бумагу и карандаши. Пару вечеров назад он видел, как она скачет по всей комнате, как заведенная – конечно, под музыку, кто в здравом уме станет скакать в полной тишине?
Последнее время не спит она долго. Вчера он к часу ночи домой приехал, а свет всё горел.
Свет горит – и это хорошо, значит, она у себя. Свет горит – и он не думает о том, почему ему важно в этом убедиться. Свет горит, и души касается облегчение и тепло.
На часах без пятнадцати одиннадцать. Гардина всколыхнулась, вздыбилась, строгая геометрия подсвеченного с изнанки песочного квадрата рассыпалась, и в поле зрения стремительно возникло и замерло розовое пятно в облаке волос. Если верить этому выражению лица, кто-то был сердит. Ужасно сердит, если выражению этого лица верить. Еще мгновение – и тонкие пальцы, ухватившись за ручку и распахнув створку окна настежь, пустили в комнату ночной воздух. Еще секунда – и видение исчезло.
Что ж… Ему будет, что на эту акцию протеста ответить. Еще десять минут – и точно будет.
***
— Здрасьте, теть Надь. Не могли бы вы позвать Ульяну? — накидывая на лицо коронное невозмутимо благодушное выражение, вежливо попросил Егор возникшую в дверном проеме хмурую соседку.
«Да-да, смотрел я на часы, смотрел. Извините!»
Если бы у него был номер малой, он бы, конечно, набрал и попросил выйти, но номера нет и приходится беспокоить теть Надю – кандидата филологических наук, преподавателя стилистики русского языка в одном из ведущих вузов страны. Ничего, у студентов каникулы, а у неё, значит, отпуск – ей завтра спозаранку не вскакивать.
Ну, теть Надя как всегда: вот явно и убить ей хочется за очередное вторжение в неположенное время, а вроде и язык не поворачивается именно его голову проклятиями осыпать. Егор, кстати, заметил: с тех пор, как возобновилось его с её дочерью общение, тетя Надя стала куда нервознее. Совпадение? Не думает. Весь этаж, должно быть, в прошлое воскресенье заметил, какой разнос она малой по возвращении из клуба устроила. И вроде не звучали имена, а чувство вины от косвенной причастности к этому скандалу все же накрыло, вот только-только сошло на нет.
Вообще-то женщина она добрая – когда речь не идет о посягательствах на самое ценное, что есть в её жизни. Сейчас как раз тот случай. Но конкретно в эту минуту уже пофиг. Плевать.
— Мальчик мой, ты на часы-то смотрел? — тяжко вздыхая, недовольно проворчала Надежда.
Воззвания к совести влетели в одно ухо и тут же вылетели из другого.
— М-м-м… На минуту, — елейным голосом произнес Егор. — Очень надо, вопрос жизни и смерти, можно сказать.
Еще раз: вот сейчас и впрямь пофиг, как это будет истолковано.
В подтверждение сказанного тряхнул вихрами. Да, жизни и смерти, какие уж тут шутки. Главное – на лице добродушно-невинное выражение сохранять, тогда теть Надя сдастся, на неё этот фокус всегда действует одинаково.
Соседка вновь тяжко вздохнула. Пока она раздумывала, что ответить на эту вопиющую наглость сына покойной подруги, со стороны кухни нарисовался Корж. Посмотрел лениво на позднего гостя, чуть подумал, мяукнул и направился прямиком к нему – отирать ноги. Кажется, кто-то сегодня будет спать в компании теплого, пушистого, вибрирующего комка шерсти.
— Ульяна, тут к тебе, — взглядом просканировав Егора сверху донизу, нехотя позвала дочку теть Надя. В ответ он выдавил благодарную улыбку – благодарную не более, чем того требовала ситуация.
Дверь спальни приоткрылась и наружу высунулся нос, голова. А затем состоялось явление малой народу: розовая пижама с мишками – точно, любимая, – сердитые брови, надутые щеки, тапки с помпонами. Ну прямо как в мае месяце, разве что антенны волос во все стороны не торчат. Уголок губы против воли, вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения потянулся вверх. Улыбаться ведь никак нельзя, если жить хочется. А жить ему внезапно хочется. Даже очень.
— Что?.. — буркнула она недовольно. В глазах-щелочках ясно читалось: «Ты попал в немилость, парень. Так что катись-ка лучше отсюда – подобру-поздорову».
— Нужно кое-что тебе отдать, — кое-как сдерживая ухмылку, сообщил Егор. — До завтра никак не ждёт, извини. Он и так уже в предсмертных муках корчится.
Ульяна окатила его негодующим взглядом, покосилась на маму, которая, ещё раз недовольно вздохнув, отчалила маршрутом Коржа в сторону кухни, и соизволила прошлёпать к порогу.
— Не дуйся, — усмехнулся он, доставая из кармана куртки и протягивая ей уже слегка подтаявший от человеческого тепла сливочный стаканчик.
Выражение лица напротив преобразилось в одно мгновение. Легко считываемые на нём ожесточенность, досада и недоверие сменились оторопью, замешательством, потерянностью и волнением, а уголки губ дёрнулись в подобие полуулыбки. Она словно широко распахнувшимся глазам своим не поверила. Да что уж – он и сам ощущал себя так, словно на двадцать лет назад вдруг сиганул. Дрогнувшие пальцы коснулись обертки, а в следующую секунду малая отшатнулась и вскинула ресницы. Гнев под ними проступил лихорадочным блеском:
— Спасибо, конечно, — шумно выдохнула она, — но это больше не работает, я давно не маленькая. Что бы ты там себе на этот счет не думал!
Не маленькая. Давно. Интересно, стоит ли эту «не маленькую» сейчас предупредить, что еще одна подобная выходка на его глазах, и не спасут её ни группа поддержки, ни репутация, ни заслуги перед отечеством, ни двадцать четыре годика, ни старая память – никто и ничто?
Не стоит. Он сюда не за этим в неприличное время явился. За другим.
— Знаю, — миролюбиво согласился Егор. — Я зашел сказать, что был не прав. Сегодня я и правда испугался. Потерь в жизни мне хватило, малая, вновь терять я не готов.
«Не тебя».
