***
14:32 От кого: Вадим: Привет! Как дела? 14:39 Кому: Вадим: Привет, вроде нормально, у тебя как? 14:41 От кого: Вадим: У меня отлично, как всегда! Вспомнил тут! Аня вчера просила тебя с ней связаться. +79268765190 Аня. 14:42 Кому: Вадим: Зачем? 14:43 От кого: Вадим: Не знаю. Думаю, как-то это связано со вчерашним кипешом. Сказала: «Передай ей, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!» 14:45 Кому: Вадим: Так и сказала? :) 14:49 От кого: Вадим: Ага))) Точно всё ок? Рыжий конкретно перегнул, конечно. Впервые вижу, чтобы он вот так на ни в чем не повинного человека всех собак спускал. Нет, ну понятно, что риски имелись, но все же кончилось хорошо! Не ожидал от него! Теперь понятно, чё вы так долго не общались. Тебе там моральная поддержка не нужна? А то я могу заскочить. :) 14:50 Кому: Вадим: Спасибо) У меня уже планы, убегаю через час. Все в порядке, мы всё вчера выяснили, конфликт исчерпан :) 14:51 От кого: Вадим: Да? Шустро. И на чем сошлись? 14:52: Кому: Вадим: Мир-дружба-жвачка :) «…мороженое…» 14:53 От кого: Вадим: Не выдержала душенька твоя ссоры, да? Быстро сдалась :( 14:53: Кому: Вадим: С чего ты взял, что это я сдалась? 14:54 От кого: Вадим: Только не говори мне, что мириться пришел Рыжий. Мой мир перевернется! 14:54: Кому: Вадим: Тогда не буду сотрясать твой мир :) 14:55 От кого: Вадим: ???!!! Да ладно? Рыжий?! Гонишь!!! 14:57: Кому: Вадим: :) Планов у Ульяны никаких нет, просто совсем не хочется со своим новоиспеченным другом видеться, а уж тем более изливать душу ему в жилетку. Всю ночь душу затапливало, а выплеснуть, девать всё это некуда! Вообще нет вокруг подходящих жилеток. Мама? Свят-свят-свят! Юлька? Юлька и без того тревожится и лишние поводы для переживаний лучше бы ей не давать. Том… А что Том? Он же в отношениях «не шарит» ни черта и вообще пропал. 14:59 От кого: Том: Вот скажи мне, это нормально – полночи думать о человеке? Привет. «Блин, Том! Как ты это делаешь?!» 15:00 Кому: Том: Добро пожаловать в мой клуб. Привет. 15:01 От кого: Том: Как насчет ответа на вопрос? 15:02 Кому: Том: У меня нет ответа. Я сама его ищу. Боюсь найти... 15:03 От кого: Том: Похоже, в одной лодочке с тобой гребём. Ощущения странные и восторга не вызывают. Как люди с этим справляются? 15:04 Кому: Том: Почему странные и не вызывают? 15:04 От кого: Том: А ты почему боишься? 15:05 Кому: Том: Потому что впереди тупик. Если мы с тобой действительно в одной лодочке, то я совсем не знаю, что тебе сказать и чем помочь. Мне самой нужна помощь и совет. Я не справляюсь, Том. И правда – не справляется. Вчера на словах Егора о том, что ему хватило в жизни потерь и что он не готов вновь терять людей, внутри разорвался снаряд. Кто знает, сколько там было в тротиловом эквиваленте, но признаки прежней жизни в ней с тех пор отсутствуют. Как, впрочем, и признаки функционирующего мозга. Весь дальнейший разговор в памяти не отложился, с той самой минуты она как Ёжик в тумане. А он – как белая Лошадь: где-то очень близко и одновременно далеко, здесь и там, манит. Путь Ёжика к Лошади бесконечен, полон опасностей, всё вокруг в молоке, всё наощупь. Ёжик не успел спуститься в туман, как тут же заблудился. Где-то совсем рядом ухает Филин, крадется за Ёжиком по пятам, раскинул крылья и пугает. Филином пусть будет мама. Или Юлька. А все вопросы Ёжика к себе в этой окутавшей его звенящей пустоте летят в бездонный колодец души. Лишь гулкое эхо раздается в ответ. Закономерно – ведь дорогу подсказать совершенно некому, не у Филина же спрашивать, Филин сожрёт. А Медвежонка в её сказке нет. Был, да сплыл. Обратился белой Лошадью. Шутка про оборотня, если так подумать, оказалась не смешной. Вовсе не шуткой. Он вообще был, разговор этот? Помнит, Егор вновь протянул ей мороженое и, кажется, сказал, что раз она не маленькая и на подкуп не ведется, то он предлагает бартер: стаканчик – ей, Коржа – ему, всё по-честному и по-взрослому. Да, кажется, так. Помнит, как кивнула, взяла из его рук мороженое. Как прошлепала к себе в комнату и закрылась на замок. Помнит – сидела на кровати и бездумно уничтожала почти двести ккал на ночь глядя, уставившись в одну точку. А прошлое ломилось в дверь, молотило в окно. Таяло во рту сливочным вкусом её детства. В котором сосед на все голоса читал ей «Ёжика в тумане». Это же… Егор. Мальчик из соседней квартиры. Двадцать два года как… Уже не мальчик, но всё еще из соседней, всё еще двадцать два... Мальчик, никогда ни при каких обстоятельствах не показывавший миру того, что в нём живет, что в нём болит, что там – внутри. Всегда прятавший собственные переживания настолько глубоко, что забывалось, что, как и у любого живого человека, они должны у него быть. В охотку верилось, что нет, и ей тоже, да. Это же Егор… Парень, чья беспечность расслабила людей, избавив их от необходимости искать ответ на вопрос о том, где его ложь, а где его правда. Обвешавший все подходы к душе замками и колючей проволокой. Егор… Говорит, что ему хватило потерь. И подтверждение сказанному читается в бездонных синих глазах. Говорит, что не готов к новым. И слова оглушают, потому что в них ты слышишь признание, что всё еще что-то значишь в его жизни. Что ты – кто-то… Важный? И эта пьяная, ошалевшая мысль потом беспомощно бьется во взорванной, гудящей голове всю ночь, ты не можешь сомкнуть глаз. В который раз за одно лето всё рассыпается высохшим песком и обращается трухой. В который раз разносит в щепки твой мир, совсем скоро от него останутся одни руины. Ты вспоминаешь его родителей, пять лет назад погибших на горной тропе, вспоминаешь последующие три года, вспоминаешь, как непозволительно быстро позволила сочувствию смениться неприязнью и осуждением образа жизни. Как возомнила себя наконец очень взрослой на его фоне. Вспоминаешь, как ещё днем тебя снедала обида за то, что тебя считают дурой безмозглой, малолеткой, неспособной взвесить риски и совершившей глупость вместо того, чтобы обратиться за помощью к «взрослым мужикам». Вспоминаешь, как ныряла и казалось, что назад уже не выплывешь, до поверхности не дотянешься и спасительный глоток кислорода сделать не успеешь. «Да она себя угробить запросто могла! Мозги же должны быть?!». Вспоминаешь. Вспоминаешь. Вспоминаешь. «Не готов…» Не готов. Достигнуть согласия с этим открытием, с самой собой не удается и к рассвету: мозг истерзан, внутренности выпотрошены, небо светлеет, краснеет, розовеет, окрашивается в янтарь, из соседней квартиры еле слышен какой-то бодрый мотивчик, и, пытаясь его распознать, ты проваливаешься в поверхностный сон. А в голове напоследок: «Почему?» Почему так тогда у вас всё получилось? Почему сердце никак не успокоится, не угомонится душа? …Почему он, а не Ванька Смирнов, Вадим Стрижов или Федя Ежов? Почему он вот такой? И совсем смутным, расплывшимся, фактически безотчётным звучит: «Что?». Что тебе с этим всем теперь делать? Что ждёт тебя впереди? Туман сгущается, отключая сознание и погружая в беспокойное забытье..
.
«А интересно, — подумал Ёжик, — если Лошадь ляжет спать, она захлебнётся в тумане?»
.
.
Ответ приходит – потом, на разлеплённые тяжелые веки. Он звучит адекватно – куда трезвее всех тех диких мыслей и вопросов, что ты за последнее время умудрилась допустить в свою голову, не фильтруя. Звучит ясно. Ничего не ждёт, это же Егор. Ничего не делать. Рано или поздно дымка рассеется и всё пройдет. Всё объяснимо. Слишком много потрясений на очень коротком отрезке времени – вот. А тебе, такой впечатлительной, много, что ли, надо? Нет, совсем чуть. И уже переклинило, и уже полный Error в голове, как у того хомяка с гифки в мессенджере. Ты справишься, справилась же в тот раз. В конце концов, это всего лишь Егор, двадцать два года соседства, фейерверк испытанных тобой эмоций, любых, но никогда не этих. Да и ты, смотри в больные глаза правды, всего лишь малая, двадцать два года соседства. Ты – какие-то его эмоции, какие-то чувства и переживания, любые. Но не эти. Ни одного «не такого» взгляда – никогда не случалось и не случится. Пройдет. А общение… Общение уберечь. От общения ты теперь ни за какие коврижки не откажешься! Приспособишься. Очнешься. 15:15 Кому: Том: Найдешь рецепт возвращения трезвой головы на плечи, поделись. Я оказалась к такому не готова. Да и смысла нет. 15:16 От кого: Том: Может, он просто пока тебе не открылся. Не видит Ульяна никакого смысла и дальше тонуть в закрутившем её цунами из потрясений и смятения. Нет его. Вновь Егора она не потеряет, но и себе захлебнуться в этой волне не даст, не обречет себя. Она еще побарахтается, как та лягушка из притчи про лягушку в кадке с молоком, станет сильней, мудрей, выучит свой урок, каким бы сложным он не оказался. Рано или поздно всё вернется на круги своя. 15:20 Кому: Аня: Привет, это Ульяна. Вадим сказал, что ты просила с тобой связаться :) Что-то случилось? 15:22 От кого: Аня: Привет! Нет, ничего такого, просто хотела узнать, все ли у тебя в порядке? 15:23 От кого: Аня: Блин, ладно, скажу, как есть: мне бы хотелось познакомиться поближе)) Ты не против? Еще вчера планировала, но Егор мне всю малину обломал. «Чего? Поближе? Зачем?» 15:24 От кого: Аня: Как насчет кофе выпить? У нас сейчас репетиция, но к восьми я освобожусь. Что скажешь? Что скажет Ульяна? Ульяна не успела понять, как за несколько минут преодолела тернистый путь от всепоглощающего недоумения к готовности забить на вечерний пилон. Любопытство, вспыхнув ещё на этапе переписки с Вадимом, нарастало в ней теперь с каждой секундой. Мгновенно вспомнился и фестиваль, и бэкстейдж, и Анины вчерашние тщетные попытки примирить воюющие стороны, и манера их с Егором общения. Даже встреча в собственном общем коридоре два года назад вновь вспомнилась. Что такую яркую, незаурядную девушку, как Аня, могло в ней привлечь? 15:26 От кого: Аня: Ты извини, что я вот так беру быка за рога, я просто по-другому не умею. Впереди целая рабочая неделя, встретиться будет сложнее. Прямо у метро Академическая есть отличная кафешка Fan Cafe. Приезжай, если надумаешь, я буду там)) Хорошего дня! 15:28 Кому: Аня: Спасибо, и тебе :) До встречи.***
«Блин! Какого чёрта?..» 19:58 От кого: Аня: Уля, ты уже там? Уля, слушай, прости, пожалуйста, я думала, что к восьми мы железно закончим, но всё пошло не по плану! Я до сих пор на базе и пробуду тут еще полчаса-час. Слушай, а приходи сюда, а? Ты же всё равно у метро? Не стесняйся, все уже разбежались) Тут буквально 10 минут пешком, 3 на транспорте. Дмитрия Ульянова 44 стр. 2. Приходи! Жду! Тем более, у меня для тебя кое-что есть. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Ульяна застыла прямо перед входом в симпатичную кофейню. Уже схватившаяся за дверную ручку ладонь ослабила хват. Ведь сейчас это мог бы быть совсем другой металл – горячий металл пилона. Мог. Но всё пошло по одному хорошо известному месту. Намерение решительно послать Аню в это самое место, вспыхнув, погасло уже спустя пару секунд. С одной стороны, Уле и впрямь хотелось посмотреть, как проходят репетиции, а с другой, глядя на реакцию соседа, она же и отказалась от этой мысли, причем ровно через минуту после того, как та забрела в голову. Прошло три дня, и вот мечта готова исполниться, она буквально в километре от… От кого? 20:03 От кого: Аня: Уль? Ты придешь? Ты обиделась? Я же вижу, что ты прочла. Ну, не молчи только… :( 20:03 Кому: Аня: Я точно никому не помешаю? 20:05: От кого: Аня: Ура! Кому ты могла бы помешать, тех тут уже нет))) Идешь вдоль по улице, прямо перед автоцентром сворачиваешь направо, во двор. По правую руку от тебя будет дом с каким-то ювелирным, обходишь с торца и упираешься в нас. Вход на студию через большую красную железную дверь. Она там одна такая, не перепутаешь) Спасибо! Я буду очень рада! Прости, что так вышло! Вздохнув, Ульяна открыла приложение и вбила адрес. Когда-нибудь её безотказность сыграет с ней злую шутку, только и остается уповать на то, что случится это не сегодня. Навигатор действительно показал десять минут пешим ходом четко по прямой, как Аня и проинструктировала. Что ж… Ровно через десять минут Уля, неловко переминаясь с ноги на ногу и озираясь по сторонам, стояла перед обещанной ей красной железной дверью, вид имеющей весьма внушительный. К счастью, «Ямахи» на парковке не оказалось: парочка легковушек, симпатичный оранжевый «Жук» да и всё. И тишина… В жизни не подумаешь, что за этой дверью пишут рок. Всё изменилось, стоило потянуть ручку на себя. Заливавшая внутреннее пространство музыка тут же вырвалась из помещения на улицу, выбила из черепной коробки все до одной мысли и с ветром разнеслась по окрестностям. В голове мелькнуло отрезвляющее: «Гитара!». Совсем неуверенное: «Но "Ямахи" же нет, не трусь». И обезоруживающее: «Меня ждут...». Прямо перед Улей простирался небольшой коридор, завешанный огромными рамами с фотографиями каких-то неизвестных ей людей, а впереди маячила еще одна дверь – приоткрытая, откуда и рвалась музыка. Последние метры её маршрута и… Его голос. Абсолютно точно его голос – с легкой хрипотцой. Уля замерла на месте, каждой частичкой себя ощущая, как сердце, заколотившись в паническом приступе, взламывает прутья своей клетки. У Егора её вопрос о возможности прийти на репетицию не вызвал ровным счётом никакого энтузиазма, сразу там всё понятно стало – от идеи он не в восторге. Это если мягко выражаться. И что теперь? Развернуться и быстро свалить, а Ане написать, что заблудилась и поехала домой? Ну да, очень убедительно, особенно учитывая тот факт, что всякие там умные приложения к точке назначения чуть ли не за ручку ведут, вместе с пользователем отсчитывая метры до следующего поворота или нужной автобусной остановки. Пойти и посмотреть, что там сейчас происходит? Он же подтвердил ей, что не поёт. Что изменилось? Увидеть бы... Одним глазком посмотреть. Ноги сами понесли вперед. Прошмыгнув по коридору мышкой и спрятавшись в углу между стенкой и дверью в студию, Уля опасливо заглянула внутрь. Кажется, эта огромная, заставленная инструментами, мониторами и колонками всех размеров комната и впрямь была пуста – если не считать Егора у микрофонной стойки прямо по центру и Ани, с ногами устроившейся в стоящем у стены кресле. Вид солистка имела довольный просто-таки до неприличия. Торжествующий. На подлокотнике по правую от неё руку лежал телефон. Посмотрела. Спасибо, достаточно. 20:19 Кому: Аня: Я тут. Но, пожалуй, пойду. Пожить еще хочется. 20:19 От кого: Аня: Стой! Мы заканчиваем! Только глянь на это! Я его таким уже сто лет не видела. Или больше! Уля вновь перевела глаза на «это». Что конкретно подразумевала Аня, говоря про сто лет, она не представляла, но не заметить, что Егор заливает энергией всю студию и прилегающие территории, было невозможно. Невозможно было не обратить внимание на «это» выражение лица, не почувствовать на собственной шкуре «эти» сменяющиеся эмоции, не цепляться взглядом за гитарные струны, за пальцы, которые по ним летали. И опять, и снова наблюдающую за соседом Ульяну охватило однажды уже испытанное ощущение, будто он чувствует собственную причастность к зашитому в этих строчках и меж них. Похоже, если он и поет, то лишь то, с чем согласна душа. Вновь всё видно на лице. Вновь сердце сжимается. 20:20 От кого: Аня: И знаешь, кому надо сказать спасибо? «Без понятия…» Мощная волна звука вырвалась из студии в коридор и, не встретив препятствий, уперлась в железную дверь. Развернувшись в кресле в сторону выхода, Аня махнула рукой в подманивающем жесте: «Заходи», мол. Округлила глаза: «Уля!». О боги! Если бы к этому моменту Егор не отвернулся от микрофонной стойки и не ушел в глубь комнаты, продолжая рубить соло, все Анины манипуляции незамеченными не остались бы. Маразм… Глубоко вздохнув, Ульяна сделала несколько шагов и замерла в дверном проеме. Вокалистка, глядя на неё, приветливо улыбнулась. А вот Уле хотелось сейчас лишь одного: убить кое-кого за идиотскую ситуацию, в которой она оказалась. — Не смотри на меня так! — засмеялась Аня. — Я и правда полдня мечтала с тобой поболтать, но тут накладочка вышла, — кивнула она в сторону Егора. — Человека впервые за два года прорвало. Если бы ты только знала, как долго и безрезультатно я этого добивалась, ты бы меня простила. Музыка оборвалась – или закончилась, Ульяна не уследила. Егор развернулся на звук голоса с зажатым в зубах медиатором. Недоуменно взглянул сначала на Аню, продолжающую как ни в чем не бывало с самым невинным, Уля бы даже сказала, ангельским видом восседать в кресле, а затем заметил незваных гостей. Поднял брови и снова перевел взгляд на вокалистку – на этот раз вопрошающий. «Ты чё творишь?» — вот такой. Вот бы провалиться сквозь землю. Несколько вязких секунд тишины, а Уле показалось – век прошёл. — Один-один, — ухмыльнулся он. «В смысле?.. Вспомнил, как сам заявился ко мне на занятия?..» — Добро пожаловать, малая. Я, конечно, знал, что ты легка на подъем, но не догадывался, насколько. «Я тут ни при чем! Ты недоволен?..» — М-м-м… Привет! Да вот… — пожала Уля плечами, совершенно не понимая, что говорить дальше. Тыкать пальцем в Аню, сыпля обвинениями том, что это все её проказни, казалось Ульяне детским садом. Давать Егору повод прийти к обоснованному выводу, что намеков «малая» не понимает, когда она с первого же раза все уяснила? Тоже, знаете ли, обидно. Аня умиротворенно заулыбалась и с наслаждением потянулась в кресле. Кажется, Егоров красноречивый взгляд не возымел на неё никакого эффекта. — Еще как легка! А вообще, Улю сюда заманила я. Причем совершенно коварным способом. Так что если хочешь позлиться, то это тоже ко мне. — Я уже понял, что ты, — криво усмехнулся Егор. — Твой почерк. Но так уж и быть, живи пока. «То есть всё нормально?» Аня победно взглянула на приросшую к полу Ульяну. «Вот видишь, а ты боялась!» — проступило в её огромных карих глазах. — Егор просто не любит посторонних в студии во время работы, — милостиво пояснила она. — Но ведь у каждого правила есть исключения. Да, Егор? — Точно, — кивнул сосед, устанавливая гитару на подставку и запихивая медиатор в карман. «Всё нормально…» — Ну вот, так я и знала! — получив подтверждение своим словам, радостно воскликнула Аня. — Мне показалось, вы вчера поругались? Ай-яй-яй! — цокнула она языком в преувеличенном недовольстве. Осуждающе покачала головой и с укором уставилась на Егора. Тот перевел на Улю лукавый взгляд, в котором читалось: «Видала?». И тут до Ульяны наконец начало доходить. Аня еще накануне пыталась как-то утихомирить их обоих, но в пылу ссоры никто и слушать её не желал. Вот так, значит? Понятно. Хитро́. Только ей-то оно всё зачем? — Уже помирились, — нехотя сообщила Уля, думая о том, сколько вокруг неравнодушных к их отношениям собралось. Причем неравнодушных-то совершенно по-разному. Егор кивком подтвердил сказанное. Кажется, настроение у него и впрямь было неплохим, лишь лёгкий прищур обращенных на Аню глаз немного смущал. И всё же Ульяну отпустило: хляби небесные не разверзлись и не поглотили её за вторжение на запретную территорию, всё и правда в порядке. Казалось, лицо вокалистки вот-вот треснет от улыбки, уже буквально от уха до уха растянувшейся: — А, ну вот и прекрасненько! — промурлыкала она. — Тогда закрепите, а я побежала! Я бы с вами тут ещё потусила, но прямо сейчас мою хату заливает кипятком. Костя только что написал, — в подтверждение своих слов Аня быстро развернула к воззрившимся на неё собеседникам экран телефона с открытой перепиской и тут же спрятала его в карман безразмерной толстовки. Подскочила с кресла, забегала по студии, схватила со стола с мониторами ключи от машины и какой-то диск. — Уля, это тебе, — всучили Ульяне диск. Егор безмолвствовал, только брови где-то высоко на лбу уже пару минут, как зафиксировались. — Личный экземпляр, раритет, зацени! Кофе, к сожалению, отменяется, давай в другой раз. Видишь, как получилось? Ну, всё сегодня против, абсолютно всё! Но! Ты в надежных руках, так что я спокойна. Ну всё, ариведерчи, пупсики! Не скучайте! «Пупсики?!» Меньше всего Егор походил на пупсика. На кого угодно, только не на пупсика. Что за отношения у них такие? Дружеские? — А, да… — уже в дверях студии развернулась Аня. — Спасибо, Уля! И скрылась ветром – только её и видели. «За что спасибо-то?» Боги, опять одни вопросы. Егор проводил солистку долгим задумчивым взглядом, Уля растерянно оглядела студию, не удержалась и взглянула на «пупсика». Вот вроде же он и не злится, а ощущения все равно сохраняются довольно странные. Вроде как нужно что-то сказать, а то он, похоже, и не собирается. — Не спрашивай, как я тут оказалась, сама не знаю, — решив, что лучше честного признания ничего нет, выдохнула Ульяна. — В три часа лежу на диване, уверенная, что иду на спорт, в начале девятого стою под этой дверью. Аня твоя – ведьма. — Есть такое, — простодушно усмехнулся Егор, принимаясь упаковывать в чехол акустическую гитару. — Со временем научишься не вестись на её провокации. Через полминуты в карман этого же чехла полетели какие-то провода и приборчики. Один из них она точно уже видела у него дома. Кажется, называется эта штука «метроном». Поначалу Уля наблюдала за его механическими движениями, как завороженная, а потом опомнилась и убрала в свой рюкзак плоскую пластиковую коробку с диском. — Если честно, я всё равно мало что поняла. Но чувствую, что меня обвели вокруг пальца – причем, действуя с самыми благими намерениями. Даже возмутиться не выходит, — усмехнулась она, вскидывая глаза на соседа. Егор продолжал свои сборы: его взгляд скользил по поверхностям, выискивая брошенные вещи. — Судя по всему, так и есть, — согласился он, забирая со стола стопку расчерченных табами листов и запихивая их в карман чехла уже второй гитары. — Кто-то решил поиграть в кота Леопольда. Видишь, как стремительно слилась. Не удивлюсь, если выяснится, что никто их сейчас не затапливает, а в сообщении том было написано: «Купи хлеба». Ухмыльнулся сам себе. — Короче, я не хотела вам мешать. Извини. Он наконец перестал собираться и перевел на неё внимательный взгляд: — Малая, репетиция – это работа, посторонние действительно отвлекают. Но Анька верно подметила: из любого правила найдется исключение. И я в целом не имею ничего против, потому что знаю: если надо, сидеть ты будешь тихо. Только у нас тут довольно шумно, громко, а последнее время обстановочка царит откровенно накаленная. Так что… — «Сама понимаешь». — Так… Похоже, всё. Бросив короткий взгляд на часы, повесил на плечо одну гитару, вторую взял в руку, обхлопал себя по карманам куртки, проверяя, всё ли на месте, и изрек: — Уже почти девять, так что пошли отсюда. Не будем в очередной раз доводить до инфаркта твою мать. — Как ты собираешься увезти две гитары? — недоуменно глядя на груженного инструментами соседа, спросила Уля. — Давай одну, я помогу. В ответ её окатили взглядом из разряда: «А ещё чего тебе?». Можно подумать, она только что предложила тащить на себе синтезатор. Или барабанную установку. — На такси. Ну, или на метро, — пожал плечами Егор. — Нам, кстати, все равно к Академической: надо кое-что забрать из «Ямахи». «А, вон оно что… У метро она…» — И что она там делает? — Сломалась.***
После выхода на свежий воздух малая наконец расслабилась окончательно: напряженность ушла, и теперь она беззаботно щебетала ни о чем, задавала миллион вопросов, а он отвечал, иногда невпопад. Что у него, интересно, на лице отображалось в тот момент, когда он ей пару-тройку дней назад сказал, что если хочет посмотреть репетицию, пусть приходит? Что она так распереживалась-то? Видимо, что-то не то там отображалось, совсем расслабился. Думал он, помнится, о том, что какие бы эмоции она в нем ни поднимала, злоупотреблять общением не стоит, потому что: а) страшновато за собственное неустойчивое психическое состояние б) страшновато за мир в семье Ильиных – тоже с некоторых пор неустойчивый. Даже в студии прописался на неделю, чтобы: а) не провоцировать себя на лишние контакты и не подпитывать в себе симпатию, грозящую в очередной раз обернуться привязанностью, грозящую обернуться новым кораблекрушением б) не провоцировать на лишние контакты малую, чтобы кораблекрушение не случилось за стенкой в) начать, в конце-то концов, готовиться к сольнику, сольник сам себя не подготовит. Думал, что забирать её по будням после школы будет, с гитарой поможет, убежище при необходимости предоставит, но и всё на этом, как бы классно ему в её присутствии ни было, как бы ни хотелось проверить, что там в ней ещё зарыто. «Да-да, Егор, конечно... Конечно-конечно…» Все эти мысли бродили в его башке после клуба, но до пляжа. После пляжа ему, честно говоря, уже все равно, уже пофиг, по крайней мере, на себя. Так или иначе, но прежним его мир в любом случае больше не будет – со скрежетом и внутренним сопротивлением, но приходится это признать. Не будет. Страх вот только никуда не уходит – наоборот, давно проснулся и исподволь плетёт внутри свою паутину, и сегодня чуть беспокойнее, чем вчера. Опыт прошлого питает чёрные бутоны, и они раскрываются в хищные цветы. Ну хорошо, сейчас он сдается. Что потом? Что за поворотом? Что он, себя не знает? Эти качели когда-нибудь доведут до психушки. И всё же... Стремление к свету и теплу сильнее страха. Ну окей, когда-нибудь, допустим, и доведут, но вот сейчас же ему хорошо. И спокойно. И даже радостно. И зачем себя этого лишать? Если бы еще кое-кто не трындел без умолку… Полпути до метро они с Ульяной уже преодолели, а она всё никак не иссякнет. Просто слова не вставить! — Что за песню ты играл? — спросила малая, размахивая своим рюкзачком туда-сюда, как восьмиклассница какая-нибудь. Еще чуть-чуть – и пустится вприпрыжку. И поспевай за ней, догоняй. Вспомнилось, как в третьем классе она тоже вот так ходила – размахивая полупустым рюкзаком. По средам. К третьему уроку. Картина один в один. Пятнадцать лет позади, а стоит перед глазами, как вчера. — «Мимо подъездов», — сдержанно ответил Егор, подмечая, как спешащие навстречу, сосредоточенные на своих мыслях прохожие, таки заприметив угрозу, предпочитают обогнуть их по широкой дуге, а лучше сразу по проезжей части. — Максим Свобода. — Не слышала… — «Какое счастье, что в твоих руках сейчас не моя гитара! Господи…» — А… — Малая, остановись! — ухмыльнувшись, перебил её Егор. — Моя очередь вопросы задавать. — А, да?.. — искренне удивилась она. Рюкзак озадаченно повис в руке, какой-то десяток сантиметров не доставая до асфальта. — Ну давай, задавай. Сощурила глаза, будто каверзы какой ожидала. Ну, придется разочаровать: сейчас его интересуют самые банальные и приземлённые в этой жизни вещи. Память услужливо сохранила детали разговора на кухонном балконе. Ульяна тогда призналась, что с матерью поссорилась из-за того, что вместо работы весь день гитару мучила. — Ты говорила, что работаешь. Кем? — Ага. На фирму «Рога и копыта», — коротко хохотнула Уля. Натужным вышел у неё смешок. — Письменные переводы с английского, реже – с испанского. Переводчиком, в общем. — А закончила ты… Неудобно за собственную неосведомленность, но... Как-никак то был уже период полного забвения. Когда Ульяна поступила, мама упоминала вуз, языковой какой-то как раз, но к тому моменту Егор насобачился всё, что касалось малой, пропускать мимо ушей. Намеренно. И отлично на этом поприще поднаторел. Мать, на глазах которой произошло резкое отдаление, сама извелась и его вопросами по перво́й изводила. Ответ на всё у него всегда был одинаковый – универсальный и очень походящий на правду: «Ма, ну некогда!». Эффективный оказался способ – мудака из себя строить, Егор тогда распробовал. Жалость в свой адрес он не переносил, а подобные ответы и поведение желание пожалеть тут же на корню обрубали. — МГЛУ, — охотно подсказала Ульяна. — По маминым стопам. «Точно… МГЛУ» Любопытный выбор, вроде как не совсем в её характере. Он, правда, и сам, когда пришло время вуз выбирать, ошибся, и, как результат, пока ни дня не проработал по полученной специальности – востребованной и довольно доходной. Премудрости кода взрывали Егору мозг на протяжении пяти лет учебы, и выпускался он с ощущением, что сыт этой хернёй по горло. Но мысль о том, что, когда ему всё окончательно остопиздит, он спрячется от реальности в мире единиц и нолей, немного утешала. — И как? Нравится? Работа? — поинтересовался Егор осторожно. Складывалось ощущение, что ответ он уже знает – наперед. Малая замедлилась, а потом и вовсе встала посреди тротуара как вкопанная. Взглянула с сомнением, вздохнула и отвела глаза: — Честно? Нет. Мечтала я совсем не об этом. Он даже не удивился, вот ни разу, ни на секунду. Жизнь вообще такая штука, в которой мечты очень часто остаются лишь мечтами. Якобы недостижимыми. Что мешает людям сделать шаг на пути к их осуществлению? Страх перед необходимостью отказаться от привычного, тупая лень, очень «ценное» мнение окружающих. Подозрение, что на этом тернистом пути будет что терять. Самому Егору в этом плане повезло, если такое слово вообще уместно по отношению к нему: что такое зона комфорта и лень, ему неведомо, а терять, кроме семьи, всегда было нечего. В основе его отношения к вопросу лежит чёткое, пришедшее в очень раннем возрасте осознание, что подарков от судьбы ждать не стоит. Что, если хочешь таки отжать у жизни собственный кусок пирога, потрудиться придется в поте лица. Лично. Не ожидая, что подарочек доставят на блюдечке, украшенном голубой каёмочкой. Нужно прощупать почву. — Тогда зачем этим занимаешься? — спросил он, пытаясь контролировать интонации. Меньше всего Егору сейчас хотелось, чтобы малой показалось, что её осуждают. — Потому что закончила МГЛУ, ясно же, — скорчила она забавную насуплено-недовольную рожицу. Опомнилась, отмерла и зашагала вперед. Рюкзак больше не описывал опасные дуги – плохо дело. — Ладно, логично. А нравится тебе что? Повернув голову, Ульяна изумленно уставилась на него. В свете вспыхнувших фонарей Егору в её взгляде даже укор почудился, будто всё это он должен бы знать и сам. Нет, так-то он перечислит – но это же устаревшая информация. Что там? Книги. Рисование… — Окей. Давай я попробую, — кивнул он поспешно, пока его этим самым рюкзаком не прибили. — Нравятся тебе… книги. Рисование. Мороженое. Танцы. Вопросы. Вызовы. Новое. Свобода. Тишина, спокойствие. Природа. Коты и вообще живность всякая… Кроме бабочек, бабочек ты боишься. Возможно, музыка. Думать. Пока перечислял, вдруг с удивлением обнаружил совпадение интересов по восьми пунктам из десяти, или сколько там их набралось? В общем, фактически полное. Сладкое он не любит – не приучен, разве что барбариски. Надо же… — Даже не знаю, что к этому добавить, — в смятении воззрясь на него, растерянно протянула Уля. — Пилон... — Пилон попадает в категорию «Вызовы», — усмехнулся Егор. — Ты ведь вроде неплохо рисуешь. Можно рисовать арты на заказ. Можно отучиться – ну, на дизайнера промышленного, например. Можно писать рецензии на книги. Попробовать себя копирайтером. Ты творческая натура – дай тебе только волю. И еще одно совпадение – вдруг. В детстве об этом совсем не думалось, просто интуитивно душа к ней тянулась, а потом общение сошло на нет – и всё. Общего между домашней девочкой и уличным мальчишкой обнаружилось внезапно много. Уля ответила глубоким вздохом. — Мама сказала, что этим на хлеб с маслом не заработаешь, — поджав губы, удрученно возвестила она. Понятно – эти мысли её угнетали. Приятно – наболевшим она готова была делиться с ним, как когда-то… А он смотрел на неё сейчас и видел, как навсегда разрушенное и похеренное действительно собирается по крупицам и врывается в его бесцельную, бессмысленную жизнь. Спокойно и с достоинством занимая в ней место, когда-то в честном бою отвоёванное, но давно заброшенное и обшарпанное, пустующее. Он смотрел сейчас пленку на обратной перемотке. За какие такие заслуги? Может, это аванс? — Да ну? — усмехнулся Егор. — Ну, если в свои силы не верить и не подходить к вопросу серьезно, то нет, конечно, не заработаешь. А если поставить себе цель, учиться, вкладывать в процесс себя – то хватит. Ну… Мне, например, вполне хватает. И вообще, знаешь что, малая? Повернул голову, скользя взглядом по её сосредоточенному лицу. Ушки у малой на макушке – внимает. Как в пять, шесть, семь, восемь, девять, десять лет – ничегошеньки не поменялось. От всего её облика веет детством. Даже щеки – те же, по-детски круглые, и глаза по-прежнему доверчиво распахнуты этому миру. Вот разве что ресницы оделись в тушь. А двор сменился оживленным проспектом. Жесточайшее чувство дежавю накрывало и укутывало в пушистое уютное одеяло. «Ну откуда ты такая взялась, а?» — Что? — эхом отозвалась она, чуть наклоняя голову к плечу. «Это чтобы лучше слышать тебя…» — Живи своей жизнью. «Ты же уже не маленькая, да?» — Я пытаюсь, Егор. Правда. Но с ней непросто, — протестующе тряхнув копной волос, выдохнула Уля и обратила на него свой ясный взгляд. «Это чтобы лучше видеть тебя…». Она вся сейчас – внимание: с головы до ног. Вся – один большой вопрос о том, что делать. Хочет знать, что ей делать со своей жизнью. И в глаза вновь бросается очевидное сходство: пять лет, как Егор абсолютно не понимает, что ему делать со своей. Два человека совершенно разных судеб, два разных мира, гармония и хаос, дом и улица, порядок и смута, столица и глубинка, доверие и страх довериться, тишина и какофония любят одно и то же, тянутся к одному и тому же, спрашивают себя об одном и том же и одинаково не понимают, как дальше. Не чувствуют себя хозяевами собственной жизни. В безмолвии ищут ответы. Верно однажды отметил классик: «Волна и камень, стихи и проза, лёд и пламень не столь различны меж собой». А что до мамы… — Я знаю. Ты молодец. Вообще, наверное, это сложно – нащупать баланс. Свои границы нужно уметь отстаивать, даже если речь о самых близких. Но и не перегнуть важно, чтобы не обнаружить себя вдруг… В глухом одиночестве. Семью надо беречь, пока… Пока она у тебя есть, — последние слова разодрали горло клубком колючей проволоки, но всё же были выдраны и вытолкнуты наружу. Если уж малой интересно послушать его мнение, он им поделится. — Но в данном случае я о другом говорил. О реализации. В конце концов, можно попробовать совмещать с основной работой, пока учишься тому, что нравится тебе, а не твоей матери. Она притихла. То ли расстроилась, то ли обиделась на прямоту, то ли просто задумалась. Егор покосился по левое плечо, проверяя. Скорее всё же расстроилась – на лице там всё отражалось. Шла вперед молча, брови печалились, пухлые губы сжались. Но на ресницах пока не блестела вода. Когда малая всерьез обижается – там вода. Железно. И щеки – как у хомяка. Пока он толкал свою вдохновенную, жизнеутверждающую речь, они дошли до «Ямахи». Про себя Егор еще на выходе из студии решил, что вызовет такси, чтобы не толкаться в подземке с гитарами и инструментами, которые сейчас заберет из кофра. Саму «Ямаху» завтра ждет эвакуация до ближайшего сервисного центра и вскрытие, что-то там совсем нечисто. — Ты скучаешь?.. — неожиданно раздался совсем уж тихий голос. Если бы за секунды до этого момента красный сигнал светофора не тормознул транспортный поток, и не расслышал бы. Егор, копавшийся в прикрепленной к седлу байка сумке, поднял голову и встретил испытующий взгляд широко распахнутых васильковых глаз. Вопрос застрял на языке, не озвученный: «По кому?» В связках застрял ответ. Ясно, о ком она спрашивает. Видно, что уже пожалела. Зато сразу стало понятно, почему вдруг так расстроилась – на ровном, как поначалу показалось, месте. Еще и вчерашний разговор на лестничной клетке небось припомнила. — По родителям… Конечно да. Прости, — малая избавила его от необходимости что-то говорить, и слава богу. Если бог, конечно, есть, в чем Егор лично очень сомневается. А если нет, то... Ну кто-то же должен там быть? Неужели совсем никого? Ведь кто-то же выкидывает с ним все эти фокусы! Эту тему Егор никогда ни с кем не обсуждал и не станет. Никогда. Ни с кем. Никому. Никогда. Никакими словами не донести, чем именно стала для него его семья. Лестницей из ада – вот чем. Скучает ли он по ним? Спустя пять лет? Иногда как накроет, и он спрашивает себя, почему тем летом отказался от поездки. Сорвались бы с тропы вместе. Впрочем, малая и так уже всё в глазах прочла – по её заблестевшим видно. Прочла и – ужаснулась. Вот поэтому для себя он и не нашел ничего лучше масок: окружающие не бросаются врассыпную в замешательстве и испуге. Но в общении с ней он постоянно про маску свою забывает. Потому что общение с ней раз за разом вверяет ощущение, что его принимают таким, какой он есть – без всяких масок. И дарит облегчение. — Ты не один, — прошептала Ульяна, продолжая пристально вглядываться прямо в душу. — Помни об этом. Звучало… Как если бы… Как если бы было правдой. Искренность, с которой она только что произнесла эти слова, обезоружила. Слушать возражения нутра не хотелось, заткнуть его хотелось. Не сопротивляться и просто поверить. Просто – единственный раз – взять и разрешить себе поверить. Просто. Ни хуя. — Знаешь что, Егор? — её взгляд забегал по местности, и глаза вдруг блеснули лихорадочным блеском. — Придется тебе мне доказать, что творчеством можно зарабатывать. Прямо сейчас! Иначе это всё пустой трёп. Да! — Это как же, интересно? — ухмыльнулся он, недоумевая, почему так быстро умудрился попасться на закинутый крючок. Тяжелые мысли как волной слизало, и теперь их заместили другие: «Что ты задумала?» — Расчехляй! — хлопнула малая в ладоши. В глазах зажглись знакомые хитрые огоньки, сигнализирующие миру: провокатор опять в деле. Кажется, в прошлый раз он их видел, когда она ему, стоя посреди его собственной кухни, предлагала своей крови. Или в клубе? Или у школы, когда она спрашивала разрешения на мотоцикл? Вот они. Опять. Получите, не забудьте расписаться в получении. — Что?.. — Егор очень старался напустить на себя вид посерьезнее, посуровее, но противопоставить что-то этому заговорщицкому выражению её лица оказалось невозможно: губы уже поползли, против воли начали растягиваться в усмешке. — Зачем? Ясно зачем. — Затем, — ну всё, там уже не огни, там уже пожар. Неостановимый. — Гитару доставай! — Малая… Ты нормальная? — предпринял он последнюю попытку заставить её одуматься, пусть сердце и нашептывало еле слышно, что победитель в этом противостоянии уже известен, и это не он. — Ты что собираешься тут устроить? Всё тщетно. Ульяна невинно захлопала ресницами: — Маленькое представление, только и всего! Пять минут славы. Или пять минут позора – кому как. Но это совершенно точно будут пять минут веселья! Егор оглянулся по сторонам, оценивая обстановку. Черти пляшут, точно. Он же уже давно всё понял, так почему каждый раз удивляется, как в первый? Так, ну… Ладно. Такое он себе только лет в двадцать позволял, когда деньги уже были нужны, а возможности полноценно работать из-за плотной учебы не имелось. Но ей-то оно всё зачем? Кажется, и на этот вопрос найдется ответ, если он разрешит себе его поискать. — Ну! — игнорируя его немой вопрос, подначила Уля. — Бабе Нюре продукты купим. «Бабе Нюре?.. Серьезно?..» Против такого аргумента возразить нечего, его разоружили и уложили на лопатки. Баба Нюра – это святое..
.
.
Чистое безумие. Человек с обычной акустикой в десятке метров от входа №1, огни машин и фонарей, красные кирпичные дома, особенная уютная атмосфера района, толпы уставших, вымотанных рабочим днем людей, скользящие пустые, а у кого-то и заинтересованные взгляды. Кто и впрямь остановится на пару секунд, кто подойдет поближе, чтобы лучше слышать, а кто и головы не повернет, ко всему на свете привыкший. Кто-то пронесется мимо, на ходу достав из кармана мелочь или купюру. Бумага и металл летят в раскрытый чехол, но им по фиг – до того, летит ли туда что-то или нет, нет никакого дела. Им и впрямь весело. Она дурачится, танцует, кружится, раскинув руки и выманивая улыбки у утомлённых прохожих, и просто дышит. Сложно оторвать от этой картины взгляд. А он поёт. Чужое, первое, что в башку ударило. Поёт – в который уже раз за единственную неделю. О том, как кончилось вдруг их с малой кино. Как из рук её вырвал один звонок в дверь и единственный разговор. О том, что играть она совсем не умеет – и речь не о гитаре или нервах: она не желает изображать из себя того, кем не является. Эта предельная искренность обезоруживает вновь и вновь. Это песня о том, что сожаления о сделанном настигли – и поделом. О том, что люди продают любовь, меняя её черт знает на что. А еще о том, что смерть уже ждёт у порога. Кто знает… Вполне возможно, когда-нибудь их с малой кино опять кончится. Ведь он тоже совсем не умеет играть. Не умеет изображать из себя того, кем не является. Не с ней. Ни намека на зажимы и напряжение. Нутро расслаблено, мышцы расслаблены, дыхание спокойно, голос разогрет и льется, звучит легко, свободно и естественно, летит вперёд. Само сердце поёт. Наверное, если бы Анька это видела, её бы разорвало на атомы в ту же секунду. Хорошо, что не видит. А то ведь потом уже не отвертишься… «Ты сумасшедшая, малая. Просто сумасшедшая…» А дальше – еще что-то, на бис, аттракцион невиданной щедрости, небеса над головой разверзлись. Не столько для раззадоренной группки требующих продолжения банкета подростков, сколько ради того, чтобы еще немного посмотреть на её порхание. А дальше – гитары в багажник такси и двадцать минут до дома. Малая на заднем сидении, что Скрудж Макдак над своим несметным богатством, – звенит монетками и шелестит бумажками. А он рядом с водителем – прикрыв глаза, слушает благословенную тишину в собственной душе. Кажется, сон сегодня будет крепким… Почаще бы так. — Шестьсот девяносто четыре рубля за десять минут! — воскликнула она пораженно. — Ты меня убедил! Я сдаюсь! Егор распахнул ресницы, обернулся и посмотрел на её одухотворенное лицо. Каких-то семьсот рублей, что на них сейчас можно купить? Кило нормального мяса, пачку сигарет и пакет молока? Но там, на лице этом, читается: «Победа!». Вообще да – целых семьсот рублей. За десять минут. Ладно, окей, действительно неплохо. «Видимо, мы с тобой сегодня были убедительны» — Всё зависит от тебя. Ты людям, люди – тебе. Они чувствуют искренность – и фальшь тоже – и реагируют, отдавая или не отдавая взамен, — пробормотал Егор, чувствуя, как по грудной клетке, расслабляя все до одной мышцы тела, разливается умиротворение. Сейчас звучат простые истины. Простые для него, ведь проверялись они годами, и годами он находил им подтверждение. — Вкладывай душу – и всё тебе будет. — Да-а-а, — протянула Ульяна задумчиво. — Очень хорошо чувствуют. Вообще-то, поешь ты классно. Ты где-то учился? «У всех…» — Нет. На курсе гитары случайно обнаружили абсолютный слух, — ответил он, вспоминая, как предположение его преподавателя об одаренности своего ученика проверяли все, кому оказалось не лень тратить на восемнадцатилетнего парня свое время. Вот уж «радость» ему была. — Просто повезло. Специально нигде не учился, всё это только ради фана. — По наследству передался? Слух? — чуть подавшись вперед, серьезно спросила малая. — Без понятия, — прошептал он, встречая её горящий взгляд. Вернулся в исходное положение. Это правда: кому сказать спасибо за эту способность, Егор не имел ни малейшего представления. В его семье даже с песенкой «В лесу родилась ёлочка» справиться не могли. Не могли, да, но Дедом Морозом и Снегурочкой год от года старательно ради него наряжались, пусть уже в восемь лет он и объявил в ультимативной форме, что ни в какого Деда Мороза не верит. — Ясно… А что любит баба Нюра? Что ты обычно ей покупаешь? — Баба Нюра любит, когда про неё вспоминают, малая, — отстраненно наблюдая за потоком машин, за красно-желтыми огнями фар и красно-желто-зелеными – светофоров, ответил Егор. — Без разницы, с чем ты к ней придешь. Главное – приди. Хоть на две минуты. Салон такси погрузился в тягучую тишину. Даже таксист – и тот молчал. И радио молчало. И он молчал. И, что самое удивительное, молчала малая. — И много у тебя таких… на попечении? — раздалось сзади. А нет. Ненадолго её хватило. На минуту, ну, может, на две. Да ради бога… Искренний интерес воспринимается совсем не так, как показушный, ощущается совсем иначе – теплом и… благодарностью. И ответить он готов. Вот только… Вопрос опять не в бровь, а в глаз. «На попечении… Сформулировала же…». Бодрящий холодок осознания побежал по позвонкам и косточкам. Видит. Малая реально что-то видит, не показалось, сегодняшний вечер – самое наглядное и убедительное тому подтверждение. И на балаган у метро подначила по этой самой причине. И вопросы её, и ненужные переживания – всё одно к одному. Ничего не проходит бесследно. «И как тебе?.. Нравится?.. То, что видишь?..» — Каких «таких»? — на всякий случай уточнил Егор. По голове вдруг огрела леденящая кровь догадка о том, что мама ведь могла однажды и рассказать тете Наде, а тетя Надя – малой. Да нет, не говорила, в противном случае взгляды в его адрес без шансов и вариантов уже давно стали бы совсем иными. Эта тема никогда не поднималась даже в его собственной семье. Не знал никто, кроме классной. Специалисты там всякие не считаются. — Одиноких… Потеряно прозвучало. — Пара человек осталось… — ответил он в унисон. «Тебя уже давно можно не считать»***
— Уля, у тебя всё в порядке? — Да, мам, в полном, — пробормотала Ульяна, прикрывая за собой дверь в комнату и падая на кровать. Всё, чего ей сейчас хотелось – остаться наедине с собой. — Просто устала. — Ты второй вечер подряд запираешься, — вставая в дверном проеме, обеспокоенно протянула мать. — Уля, мне это не нравится. Где ты была? Не говори, что на занятиях, сумка с формой дома. — Мы гуляли. Казалось, потолок вот-вот обрушится на неё каменной глыбой и придавит с концами. Хорошо ведь погуляли, в чем дело? — С Егором? — в и без того напряженном голосе мамы добавилось нервов. — Да. «Смирись» — Вдвоем? — Да. — Просто гуляли? — Да, — прикрывая глаза, простонала Ульяна. Что мама там себе думает такое, интересно? Что за вопросы дурацкие? Что еще можно делать с Егором? Зачем такие формулировки? — И ты ради этой прогулки отказалась от спорта? — Да. Послышался обречённых вздох: кажется, мама поняла, что кроме односложных ответов больше ничего от дочки своей не добьется. В соседней квартире кто-то неугомонный снова взял в руки инструмент – до ушей донеслись гитарные переборы. Красивая, печальная, незнакомая ей мелодия, на которой стоящая над душой родительница мешала сосредоточиться. — Смотри у меня… — раздалось предупреждающее непонятно о чем. «Куда?». «О чем ты?». «Зачем?». «Когда это кончится?». «Отстань от него». Вот реакции, которые могла бы выдать голова в ответ на мамины пассажи. Но вместо этого выдала лишь: «Смотрю» — Угу. Иди, мам. Все хорошо. Смотрит она, смотрит. Смотрит во все распахнутые внутрь глаза. И видит, как осыпается сухим песком солнечный, безмятежный, безликий и безлюдный город-призрак, что каких-то два месяца назад еще высился сказочными замками, взметался высокими башнями и раскидывался цветущими садами. Еще немного – и что останется от её маленького, уютного, замкнутого на собственных проблемках мирка? Мирка тихой, скромной и послушной девочки – дочери своей матери, любительницы сказок. Мирка, где есть только «правильно» и «неправильно», есть лишь «черное» и «белое», «плохо» и «хорошо», и вообще – всё так очевидно. Ничего не останется. Всё плавится, смешивается, растекается раскаленной лавой, погребая под собой казавшиеся нерушимыми установки и убеждения, сжигая в огне глупые, поверхностные суждения. Смотришь, не мигая, как черное и белое, втекая друг в друга, обращаются мириадами полутонов. Как перестает существовать правильное и неправильное, безукоризненное, добро, зло, правда, ложь, мораль. Справедливость. А что выживет на этом пепелище? Человеческое тепло. Человеческое тепло – останется нетронутым. Огонь огню друг. В тепле ей видится спасение, оно кажется единственным, что способно удержать этот мир на плаву, не говоря уже про отдельно взятого человека. Оно генерируется внутри само по себе, производное от любви. Можешь отдавать его, можешь принимать и передавать дальше, но только не держи в себе, там от него пользы чуть – оно нужно миру, оно прямо сейчас кому-то нужно. Самым близким. Бабе Нюре. Тем, кто изо всех сил притворяется, что справляется без него. Тем, кто показательно его отвергает. Его ищут все, в нём нуждаются все. Сильные, независимые, самодостаточные. Слабые и уязвимые. Цельные и поломанные, трусишки и очень храбрые. Все. Это – в их глазах. Совсем чуть-чуть тепла. Что от неё, убудет? Может, только умножится. Вот её урок на сегодня. Надо позвонить бабушке. И папе, может... А маме, пусть у них сейчас и сложные времена, сказать, что очень её любит. «Семью надо беречь, пока… она у тебя есть». И Юльке сказать. Потискать Коржа. Нет, Коржу открыть балкон, пусть идет. Туда. Егору она уже сказала сегодня всё, на что хватило духа. Не могла не сказать – так громко в его молчании звучал ответ на вопрос о родителях, так ясно за длинными ресницами и дрогнувшими уголками губ, должными всё спрятать за улыбкой, проступила тоска. Попытка выцарапать его из клешней мыслей о семье вроде как увенчалась успехом, но теперь-то он её точно в сумасшедшие записал. Без сомнений. «Потерь в жизни мне хватило, малая, вновь терять я не готов». Куда она смотрела все эти годы? Телефон тренькнул новым уведомлением, отвлекая от плавающего где-то на периферии сознания вопроса о том, что он там, у метро, исполнял. От мыслей об условном, зыбком и действительно имеющем значение в этой жизни. 23:10 От кого: Аня: Привет еще раз! Как добрались? 23:11 Кому: Аня: Привет. Все хорошо, спасибо. 23:12 От кого: Аня: Смотрела запись? 23:12 Кому: Аня: Пока нет :) 23:13 От кого: Аня: Посмотри. Мне кажется, тебе может быть интересно! Там наш концерт почти шестилетней давности)) 23:14 Кому: Аня: Ок. 23:16 От кого: Аня: Посмотри, каким он был тогда. И я верю, что еще может в то состояние вернуться. И не бросит нас. Ты уж извини, я тебя сегодня и правда немного использовала. В свое оправдание скажу, что, во-первых, я хотела вас помирить, во-вторых, мне действительно хотелось бы с тобой пообщаться. И в-третьих, мне кажется, именно ты можешь мне помочь. «Каким же это образом, интересно?..» Потолок выглядит очень выразительно – щерится устрашающими трещинами, вот-вот обвалится. Завтра – диск она посмотрит завтра, сегодня на Егора смотреть больше нет никаких сил, его нужно вдыхать дозированно, чтобы кругом не шла голова. Уже идёт. Внутри уже всё вверх дном перевернуто, кругом разбросаны мины, один неверный шаг – и всё взлетит на воздух к чертям собачьим. Дозированно. Вдох – выдох. Завтра. А пока… Пока… — Мам? Спишь? — осторожно приоткрыв дверь в погруженную в темноту комнату, позвала Ульяна. Наверное, на сегодня с признаниями она уже опоздала. — Нет, — послышался усталый полушепот. Не спит, думает о чем-то. — Что ты хотела? — Ничего. Просто хотела сказать, что люблю тебя. Очень. Звенящую тишину ночи накрыл глубокий вздох. — И я тебя, родная… Я желаю тебе только счастья. «Знаю…» Всё в этой жизни для чего-то, не бывает, чтобы совсем просто так. Иногда уроки эти слишком сложны для осознания, иногда жестоки, иногда кажется, что такое не по зубам маленькому человеку. Жизнь проверяет тебя на вшивость. Ты сам себя проверяешь. 23:27 Кому: Аня: Как? 23:28 От кого: Аня: Общайтесь больше)) _______________Послышались чьи-то торопливые шаги. «Ёжик! Где же ты был? — плюхнулся рядом запыхавшийся Медвежонок. — Я звал, звал, а ты не откликался!..»
Ёжик ничего не сказал. Он только чуть скосил глаза в сторону Медвежонка…
«Я уже и самовар на крыльце раздул, креслице плетёное придвинул, чтобы удобнее звёзды считать было… вот, думаю, сейчас придёшь, сядем, чайку попьём, с малиновым вареньем, ты ведь малиновое варенье несёшь, да? А я и самовар раздул и веточек этих… как их?..»
«Мож-же-ве-ло-вых», — медленно подсказал Ёжик.
.
«Можжевеловых! — Обрадовался Медвежонок. — Чтобы дымок пах… И… и… и… и в… и в… ведь кто же, кроме тебя, звёзды-то считать будет?!»
Медвежонок говорил, говорил, а Ёжик думал:
«Всё-таки хорошо, что мы снова вместе».
А ещё Ёжик думал о Лошади:
«Как она там, в тумане?..»