Знакомься, это... Твой старший брат

      Оля сидела, её тело трясло, историк прижимал её к себе. Его мысли грохотали и урчали в голове, напоминая яростный вулкан, плюющийся лавой. Оля хочет видеть, как ему больно. Она хочет видеть, как он убивается! В нашем мире слишком извращены понятия о боли и трагедиях: если мы переживаем боль, как-то отклоняясь от стереотипов, значит, мы бесчувственные сухари.       Олег Сергеевич гладил сводную сестру по волосам, старался успокоить: — Покажи мне, как тебе больно! — крикнула Оля, пытаясь выпутаться. — Тогда я тебе поверю, — в её глазах растворятся льдинки, а голос, возможно, станет мягче.       Олег Сергеевич посмотрел ей в глаза долго. В них читалась боль, та, о которой Оле, возможно, ещё предстояло узнать. Страшная, невыносимая, тяжёлая, широкая, по ощущениям похожая на раковую опухоль. Оля сделала вид, что вздрогнула, глядя в глаза историка, захотела отвернуться, но сделала себя беспомощной. Какое отчаяние выражали её глаза, две стекляшки, скрывающие кипящие мысли и совсем другие эмоции. Карие глаза казались чёрными, макабр… Кто утолит эту боль? Неужели ты думаешь, что ты мне нужен?..Танец Смерти, распространённый в Средневековье, когда в Европе бушевала и властвовала чума. Кто спасёт и воскресит этого человека, который упал и умер? Олег Сергеевич долго смотрел на неё, не отрываясь, ожидая увидеть хоть каплю искренности. О, если ты увидишь её искренность, вновь возродишь инквизицию! Возненавидишь её, как и она тебя. И тем не менее… Ты её единственная надежда.       Историка обняли за шею, стали гладить, целовать так нежно и так боязливо, по коже бегали мурашки, губы дразнили и ласкали, говорили, нет, просто кричали… «Я здесь, рядом с тобой, слышишь?». Олег Сергеевич прикрыл глаза, наслаждаясь. Ему это казалось поцелуем после сказки на ночь, от таких вещей всегда тянет зачарованностью. Поцелуи так же быстро кончились, как и начались. Оля держала его лицо руками, а потом сказала: — Посмотри на меня, — историк послушно открыл глаза, глядя на сводную сестру. Боль почти ушла, по крайней мере, глаза Олега Сергеевича стали более светлыми, зрачки расширились. — Я всё поняла, спасибо, — Оля отстранилась. — Что ты поняла? — Тебе было больно, а теперь ты выздоровел, — произнесла она так, как врач сообщает пациенту о неизлечимой болезни. Оля потрепала историка по волосам и слабо улыбнулась. — Ты помогла мне сделать это, — одновременно растерянно и благодарно произнёс Олег Сергеевич. — Ничего особенного, — Оля покачала головой и плюхнулась на подушку. — Ты знаешь, мне хочется поспать. — Она прогоняет его фразой больного человека. — Ты не проголодалась? — Историк пытается задержаться ещё хоть на пару минут. — Проголодалась, — Оля почти пропела это слово и похлопала рукой по кровати, подзывая к себе щенка. Белый пушистый комок запрыгнул на кровать и упал на бок, высунув розовый плоский язык, стал нежиться пушистой головёнкой о руки хозяйки. — Привет, хороший мой! — Оля стала тискать щенка, валять его в барханах одеяла.       Олег Сергеевич наблюдал за этими двумя и напоминал себе Латука. Если Оля подзывала к себе собаку, это значило, что Олегу Сергеевичу пора уходить, их разговор исчерпан. «Как чётко она делает паузы», — подумал историк, выходя из спальни Оли. Еду он готовить не стал, не было желания и сил, ноги подкашивались. А ещё надо было позвонить врачу, справиться о будущем сестры. Этот шкафообразный ублюдок вряд ли скажет что-нибудь хорошее, и наверняка придётся думать своей головой, — думал Олег Сергеевич, набирая номер врача психиатрической лечебницы.       Разговор с врачом по телефону оказался недолгим, всё его содержание заключалось в том, что Оля — опасный человек, и её нельзя выпускать в общество. Врач не скупился на грубые выражения, говоря об Оле. Он сравнивал её с собакой, больной бешенством, называл психопаткой. — Вы же не хотите иметь плохую репутацию в обществе, обладая бешеной собакой, — сказал врач приторно-ласково, будто усмехаясь и жалея. — Никто этого не хочет, — ответил он за историка и рассмеялся, стараясь сохранять спокойствие. — Она уже со справкой, Ольге даже не светит работа уборщицей, — главный врач психической больницы рассмеялся ещё ласковее, говоря об этом.       Историк внимательно выслушал врача, в голове роились мысли. Она ребёнок, который становится на пороге взрослой жизни, а её лишили этой жизни, её лишили всего того, что есть у обычных людей. Лишили любви, счастья, карьеры, лишили жизни. Олега Сергеевича почти трясло от ужаса. Спокойствие покидало его, делало беспомощным. Историку казалось, что его бросили в широкую реку с сильным течением, он барахтается, пытаясь выбраться, по телу мурашки от ледяной воды, камни бьют ноги, а ветки под водой вот-вот раздерут кожу. Что делать?       После разговора с врачом Олег Сергеевич сел в кресло, на котором раньше сидела Оля. В последнее время она стала относиться к этому креслу, как к чему-то чужому, это ещё сильнее настораживало. Что историк может сделать для неё? Как он может ей помочь? Сейчас она наверняка всего лишь спит и выглядит ещё более бледной.       В гостиную поднялась Окси. Джинсы обтягивали её красивые бёдра, на теле — серый и уютный длинный свитер. Одна сторона волос была убрана симпатичной заколкой, в руках девушка сжимала чашку с горячим шоколадом. — Как ты? — спросила Окси, подошла и села около кресла, сложив ноги под себя. От Окси веяло теплом, это сразу чувствовалось. — Всё плохо… Врач говорит, что это конец, — ответил Олег Сергеевич, глядя на Окси. Девушка тряхнула головой, а потом протянула чашку с шоколадом историку: — Выпей, говорят, шоколад содержит такие вещества, которые улучшают настроение.       Олег Сергеевич улыбнулся, принял чашку и сделал два глотка. Окси умела всё, кроме готовки. Единственное, что она хорошо делала — это напитки. Особенно прекрасно девушка умела поднимать настроение и радовать. Историк сделал ещё пару глотков, а потом сказал: — Твоему парню повезёт. — Сомневаюсь, — Окси снова тряхнула головой и рассмеялась от всей души. — Со мной этот гад непременно сойдёт с ума.       Историк тоже рассмеялся, но не спешил соглашаться. Тем не менее, боль отступала мелкими, но заметными шажками. — Ну, представь себе… Я буду постоянно его интриговать… Держать на диете, но зато секс будет замечательным, — Окси жестикулировала руками, глаза её ярко горели, а на лице была улыбка. Она очень очаровательна, с этим не поспоришь! — Держать на диете? — уточнил историк. — Не люблю мыть посуду и готовить. Он будет есть яблоки, бананы, апельсины. После них не надо мыть посуду. — Ты такая хитрая… — с иронией произнёс Олег Сергеевич. — Ну, конечно, как лисичка! Не зря же в волосах рыжий отблеск есть! — Окси очаровательно улыбнулась, и в этот момент историк понял, что его проблемы решаемы. Он сделал большой глоток горячего шоколада, ощутил внутри разливающееся тепло, будто горячий шоколад был не просто напитком, а каким-то волшебным зельем, довольно улыбнулся. — Я же говорила, что работает! — воскликнула Окси и радостно захлопала в ладоши, смеясь. — Да ты волшебница, оказывается! — подметил Олег Сергеевич, и девушка самоуверенно закачала головой. — Сама не знала, представляешь!.. — Окси сделала милую гримасу. Историк сделал ещё глоток. Окси улыбалась. «Какая-то магическая формула, — подумал Олег Сергеевич, — горячий шоколад и разговор с Окси. Может быть, она и впрямь колдунья?» Почему ей так это легко удавалось — отвести грусть и печаль…       Оля сидела на кровати и играла с Латуком. Перед глазами сначала мгновенно возникла собака, наткнутая на лыжную палку. Потом возникла снова и задержалась ещё на секунду. Оля тряхнула головой, пытаясь отогнать плохие мысли. Латук игриво лизал её руки. Как бы не причинить вреда ему… Он ничего не сделал ей. И та собака… Тоже ничего не сделала. Бледное лицо Вампира, чувство тошноты от вида крови, капающей изо рта собаки. Ручка лыжной палки торчит из пасти. Оля не хотела… Не хотела. И тем не менее, смерть той собаки принесла ей странное удовольствие, в котором было стыдно признаться даже самой себе. Латук насторожился, глядя на хозяйку, и тявкнул. Отпрянул в сторону и вовсе упал с кровати, а потом убежал из комнаты вовсе.       Оля сидела на кровати и смотрела на свои руки, мышцы снова напряглись, и вены пульсировали, выступая под кожей. Оля с ужасом наблюдала это, её собаке повезло. Девушка осмотрелась, солнечный свет почти резал глаза, Оля скрылась под одеялом. Крепатура от таких приступов мучила её ночами, не давала спать. Олег Сергеевич и Вампир уносили её в ванную, где сажали в воду, разбавленную морской солью. Окси давала успокоительный чай. Несколько раз чашка с чаем летала до стены. Несмотря на такое напряжение, тело Оли двигалось безупречно и пластично, она могла долго бегать. Её ничего не останавливало, даже ожоги. Скорую помощь не вызывали, как и врачей. Никто не хотел, чтобы Олю снова забрали. Все понимали, что во второй раз — это уже навсегда.