Знакомься, это... Твой старший брат

      До отъезда мамы и Сергея-гея оставалось не так уж и много: четыре дня. Эти четыре дня казались мне вечностью! Нужно ли говорить, что я потом займусь всем, что может выселить Олега Сергеевича отсюда, а спустя год все о нем уже забудут. Я думаю, как и у любого человека, терпение лопнет: кто захочет выносить мое общество? Оставаться со мной на поле боя один на один опасно: я не сильная, но хитрости хватит, чтобы вылезти. Хитростью можно гордиться, ведь выживают не сильнейшие - выживают хитрейшие. Если хитрость, конечно, можно назвать силой, то я соглашусь с привычным всем утверждением. В моей голове тщательно зрел план всего, что я сделаю, начну с цветочков, ягодками будет взрыв Лондонского парламента - мой триумф.       Ночью мне снилось, что я стала Мориарти, взломала сокровищницу Тауэра и сидела на троне королевы. На мне были тяжелая увесистая корона с драгоценными камнями, мантия из горностаевых шкурок. Как долго длилось это блаженство с моей победой, я не могу вспомнить, постепенно сон стал превращаться в кошмар: корона начинала давить на голову так, словно за этим последует перелом шеи. В мантии ежеминутно становилось жарко - я оказалась в плену своих фантазий: - Доброе утро, тебя ожидает зубрежка по истории, - послышался учительский голос рядом, я искривила губы, не успев продрать глаза. Меня раздражал его веселый и бодрый голос. - Тебя убить мало, фашист! - я потягиваюсь, сидя на кровати. Что за концлагерь?! Я у себя дома или где? Что за репрессии?! - Тебе мало плохую оценку поставить, - спокойно выдал историк. Я убью этого домашнего Сталина! - Попугай... - выдохнула я, пусть только вякнет еще что-нибудь... - Где ты дерзости училась? - Вякнул-таки, ну что ж... Ему не жить! - Там больше уроков не дают, лимит исчерпан, - наконец-то я открыла глаза.       Олег Сергеевич сидел, как всегда, готовый к работе. Только волосы распущены и очков нет. У него хорошая гладкая кожа персикового цвета, более того, красивые глаза, в них словно что-то сияло. Черт возьми, я залюбовалась. - Тест пиши, - опять этот спокойный голос уравновешенного человека. Олег Сергеевич был очень спокоен, а спокойствие - это душевная подлость по словам Толстого. - Иначе что? - усмехнулась я. - Поверь, я найду, как тебя заставить, - брат прикрыл глаза на мгновение, я увидела его черные прямые ресницы, прозрачную кожу на веках. - Поверь, я найду, как этого избежать, - предупредила я, когда мы снова встретились взглядом.       Олег Сергеевич ушел к себе, я выдохнула. Полезла рукой под подушку, чтобы найти телефон. Того нигде не было. Убираю подушку, смотрю: действительно, нигде нет. Ощупала края постели, может, он под матрасом? Телефон отказывался находиться, я даже под кроватью посмотрела, след телефона исчез. Ноутбук так же исчез со стола вместе с графическим планшетом. Понятно, чья собака порылась. Вот ведь сволочь! Хочет войны? Будет ему война, самая настоящая, Великая Отечественная. Устроим вам "22 июня, ровно в 4 часа утра фашистская Германия напала на СССР..." Это будет такая Барбаросса...       Я вбежала в кухню с воплями: - Мамочка, мамочка, я умираю... - по щекам текут слезы, все руки перемазаны кровью. - Что случилось? - мама обеспокоенно посмотрела на меня, на мои руки. - Господи, откуда кровь? - У меня месячные, - выдохнула я, глядя на свои руки. Да, нет дела до щепетильности, когда нужно чего-либо добиться. - Очень живот болит, очень сильно идет кровь, - конечно, на самом деле все не так уж и плохо. - Ой, солнышко... - мама прижала свои руки ко рту. - Оставайся дома, никакой школы! - Хорошо, мамочка! - я убежала в ванную. Олег Сергеевич, как и Сергей-гей челюсти потеряли просто. Когда я снова спустилась в гостиную, загибаясь от боли, мама протянула мне пару таблеток обезболивающего, я их съела с умирающим видом, выпила воды. - Она притворяется, Аня, - вставил Сергей-гей. - Как ты смеешь?! Да ты знаешь, как это серьезно, когда у девочки проблемы с менструациями! - мама бросилась на мою защиту. Из-за хороших выработанных у себя навыков актрисы я не улыбаюсь и никак не торжествую. - Дорогая, когда месячные закончатся, я отвезу тебя к гинекологу, хорошо? - Угу, спасибо, мамочка, - я приподнялась на диване, обняв ее. - Ладно... Ладно... - выдохнул мамин хахаль. - Неужели все так сильно болит? - Да, очень сильно болит. - Может, у нее внематочная беременность или внутреннее кровотечение? - Сережа! Моя девочка хорошая! - воскликнула мать. Да уж действительно, смотри, какая отличная игра.       Уезжая на работу, мама, наверное, думала, что я умру от потери крови. Олег Сергеевич смирился, как и Сергей-гей. Против месячных не попрешь. Но как можно верить существу, которое каждый месяц истекает кровью и при этом не умирает?       Оставшись в одиночестве, я ушла искать свой телефон и ноутбук, решив все перелопатить в комнате Олега Сергеевича. Комната изменилась только тем, что в ней появилось много новых вещей, аккуратно развешанные костюмы в шкафу, красиво составленная обувь. Книги сложены в стопку. В детской комнате жил взрослый дядя, скажем так, именно это казалось мне смешным. Действуем аккуратно. Перед своими грязными делишками я прошлась по комнате с фотоаппаратом, запечатлев все расположение вещей, как оно есть. Пришла с перчатками, щипцами для еды и домашним телефоном. Этот современный питекантроп оказался не так уж плох - выключил мне телефон, поэтому я не могла до себя дозвониться.       Надеваю на руки перчатки, рыскаю осторожно по ящикам. Куда он бы мог положить телефон? Наверняка, он уверен в моей щепетильности, что я не полезу по ящикам с бельем или в пыльные углы. Нет, вряд ли у этого педанта есть пыльные углы. Он не такая уж и мразь, чтобы класть мой телефон на убийство пыли. Хотя... все возможно! Осматриваю ящик с бельем, осторожно обшариваю все, более того, проверила на наличие второго дна: нет ли чего снизу. Олег Сергеевич может много чего интересного придумать.       В шкафу с одеждой висело несколько мешочков с душистой травой, оттого его тело всегда приятно пахнет? Здесь я пересмотрела все костюмы, перещупала все карманы, включая потайные. Бесполезно. Более того, пришлось ручаться не просто на руки, но и снимать все это, осматривать вещи, искать второе дно, смотреть за шкафом, столом, кроватью. Телефона нигде не было. Я осторожно все убирала на место, как есть, судорожно глядя на часы, казалось, в этой комнате я провела вечность. Вдруг я наткнулась на сейф, он стоял под полкой с обувью, чтобы его открыть, нужен пароль. Кажется, я близка к цели. Подарок моего друга на 8 марта спас меня. Фонарик, который видит отпечатки пальцев. Этим я выиграла, поэтому с паролем проблем не возникло. Осветив фонариком цифры, я вычислила, что код состоит из четырех цифр, количество ответов значительно сократилось. Я записала эти цифры: 1, 2, 0, 7. Я взяла со стола листок, ручку, осторожно села перед сейфом, начиная экспериментировать с кодами. Как бы не прогадать, на это занятие может уйти весь день. У меня под перчатками от волнения вспотели руки. Я ввела первую комбинацию цифр: 1270, - неверно. Сердце дрогнуло, когда сейф пискнул, я испугалась еще больше, хотелось все бросить и уйти, но, черт возьми, я сюда пришла и столько всего сделала, что нет смысла отступать! 1207, - опять неверно, я трясусь еще больше, вычеркиваю неподошедшую комбинацию цифр на листке. Теперь 1702... Я даже затаила дыхание, как экран слабо засветился зеленым, дверь сейфа медленно открылась. В тот момент я почувствовала себя Богом: я открыла сейф! Радость на потом, я быстро раскрываю сейф, тут лежат: тома моей яойной манги, мои графический планшет, ноутбук и телефон. Слава тебе, Господи, все нашлось! Я и вправду Бог! А теперь я совершу экшн: надо же мне отомстить за все, что сделал историк.       В своей спальне я расставляю мангу по полочкам, ставлю ноутбук и планшет для рисования на место, теперь дело большой пакости! Решаю тест по истории, причем написано все правильно, без помощи конспектов и каких-либо источников, я на самом деле все тут знаю и могу ответить верно. Так вот, несу этот аккуратно исписанный листочек с тестом, забиваю неправильный пароль, достаю аварийный магнитный ключ, открываю уже им. Кладу тест и аварийный ключ в сейф. Теперь внимание, дамы и господа. С довольной моськой кота Чешира меняю пароль, сотворяя это дело палочкой для японской кухни, используемые цифры: 4, 5, 8, 9. Комбинация такая: 8594, я сомневаюсь, что он догадается, особенно, когда улик не остается. Закрываю этот сейф и довольно ухожу к себе, в комнате идеальный порядок, словно ничего и не было. Надо же историку как-то за грехи расплачиваться...       Брат вернулся домой в девять, уставший и бледный. На плече его была сумка, в руках пара пакетов с тетрадями и всем необходимым. Его взгляд говорил о том, что он еле добрался до дома, и мое общество тем более не доставляет ему никакой радости. Олег Сергеевич отнес свои сумки наверх, спустился вниз, будучи переодетым. На теле свободные домашние штаны шоколадного цвета, черная футболка с V-образным вырезом, волосы распущены и лежат вихрами на его лице, едва касаются плеч. Он беззвучно шел босиком по полу, направляясь ко мне: - Как ты? - раздался вопрос его уставшего мягкого голоса в тишине. В эти два слова он вложил все свое: "Добрый вечер? Как твой живот? Месячные уже не такие обильные? Ты чувствуешь себя лучше?" - я промолчала, вкладывая в эту тишину свою очередную попытку досадить ему. Нет сил разговаривать, лучше молчи. А у меня сил много, их хватит, чтобы довести брата.       С вечера я ничего не ела, желудок урчал, а от хлопьев и консервированных фруктов меня уже подташнивало. Историк на мою тишину безысходно выдохнул и прошел в кухню. Я невольно отвлеклась от чтения и без того скучного журнала. Из холодильника Олег Сергеевич достал свеклу, из верхних шкафов кухонного фурнитура - грецкие орехи, чернослив, гречневую кашу и чеснок. Включил пароварку, налил туда воды и засыпал гречку. Почистил свеклу, поставил ее вариться, мелко нашинковал чеснок, раздробил ядра грецких орехов, нарезал чернослив. На сковородке он приготовил ломтики говяжьего языка, в кухне постепенно начинало вкусно пахнуть, у меня текли слюнки. Когда свекла сварилась, Олег Сергеевич натер свеклу, выложил в большую стеклянную миску, туда же ссыпал измельченный чеснок и грецкие орехи, заправил все это домашним майонезом. Чем дольше я смотрела на готовку, тем больше мне хотелось есть. Вскипел чайник, и брат заварил свежий чай, разлил его по чашкам. Я успела заметить, что с каждой минутой историк уставал все больше и больше, его осунувшееся лицо внимательно следило за действиями расслабленных рук. Он явно знал, что делает. После он выложил гречневую кашу, приготовленную на пару, к ней ломтики говяжьего языка, салат выложил в пиалы и посмотрел на меня: - Иди кушать, - сказал он, по голосу я чувствовала, что его силы на исходе.       Желудок предательски урчал, завывал как белуга, я же сидела как каменная, не в силах встать. Разум выше обычных потребностей, - твердила я себе. Олег Сергеевич выдохнул, сел за стол, осторожно взял в руки ложку. Я успела подметить, как трясутся его руки, прибор со звоном упал на пол. Прикрываю глаза, оглушительный звон режет уши, я хочу есть, я не в силах смотреть на то, какой уставший мой брат, как он ест, точнее, что перед ним стоит вкусная еда, а он не может есть, и я противлюсь. Что-то нечеловеческое отодрало меня с дивана, я медленно подошла на ватных ногах к Олегу Сергеевичу, нагнулась за ложкой, унесла ее в раковину и принесла новую. Словно кто-то манипулировал мной. Положила прибор рядом, очень близко к ладони историка. Он не улыбался, а только смотрел на еду в ожидании. Его руки тряслись, как у старика, обессиленная таким зрелищем, я села рядом, отодвинула свою порцию и осторожно взяла ложку Олега Сергеевича, набрала в нее каши и поднесла к его губам. Брат еле раскрыл рот, обхватил губами ложку с едой, так жадно... Как голодный младенец припадает к груди матери.       Следующая ложка далась трудно, я еле глотала обильные слюни, глядя, как Олег Сергеевич ест, как он припадает к каждой ложке, трепещет над каждой крупинкой в тарелке. Я осторожно нарезала язык ребром вилки, нанизывала его и протягивала учителю. Слезы собирались у меня в уголках глаз, мучительный голод кричал в животе. Я терпела, собирала крупинки и кормила преподавателя, блестящая полоска слюны возникла у меня между губ, я слабо облизнула губы, мои руки тряслись: я сама хотела есть.       Когда с кашей было покончено, я еле подвинула к себе пиалу с салатом, какой душистый запах он источал, от сока чеснока и сладкого запаха чернослива у меня потекли слюни уже через край. Желудок притих на несколько секунд, болезненно сжимаясь, а потом издал громкий урчащий звук. Вилкой я поддела салат, поднесла к губам Олега Сергеевича, он открыл рот и стал есть. Во время готовки он не позволил себе кусочничать, а теперь жадно припадал к еде. Я слышала, как хрустят орехи, видела, как свекольный сок, смешавшись с душистым домашним майонезом пачкает подбородок историка. Трясущейся свободной рукой я выхватила салфетку, утерла ей лицо брата, продолжила его кормить. Желудок выл, слезы застилали все, тонкая струйка слюны бежала из уголка рта, я была не в силах сглотнуть смешавшиеся воедино боль в желудке, желание есть и жалость к учителю. Я напоила его чаем, а после устало рухнула на поверхность стола, одной рукой закрывая лицо, второй держась за живот. Олег Сергеевич молча сидел рядом, допивал чай: - Кушай, - мягко, но требовательно попросил он.       Я посмотрела на свою порцию, а после притянула ее к себе и жадно стала есть, давясь слюной, слезами и болью. Мои руки тряслись, я постоянно давилась, каша сыпалась на стол, рядом капали слезы. Учитель гладил меня по спине, когда я приканчивала салат. Говяжий язык был нежным, а гречка сочной, как и салат. Горячий и сладкий чай завершал трапезу, я чувствовала себя самым счастливым созданием второй раз за день.       Родители куда-то срочно уехали, сказав, чтобы ужинали и ложились спать мы без них. Меня радовало их короткое отсутствие, Сергей-гей не читает мне морали и нотации, постоянно вспоминая классическую литературу и известных умных людей. После трапезы Олег Сергеевич попросил меня помыть посуду за собой, на что я только махнула рукой и убежала наверх. POV| Олег Сергеевич       Чудное создание - женщина, особенно юная женщина, непознавшая жестокости в реальности. И жестокость ее - только маска, за которой она прячет свою душу, еще неизраненную. Детям хочется быть взрослыми, их так привлекает реальность, они видят ее сквозь розовые очки. А увидев, бросаются в слезы. Им хочется быть жестокими, это они называют реальностью. Но в Оле есть человечность, женское начало. Внимательным взглядом она заметила мою усталость, дрожь в руках. Это желание видеть вокруг себя только хорошее отозвалось в ней с мольбой, Оля пошла помогать. Неужели она думает, что я не догадаюсь о ее проказах? О ее гениальном преступлении? Смена кода на сейфе и сохранение порядка в комнате, несмотря на поиски вещей, решенный верно тест. Она улизнула от мытья посуды, но не ускользнула от того, что называется душой. Несмотря на то, что мы в плохих отношениях, она почему-то пошла и покормила меня. Черт, живот пучит почему-то... О, Господи, скорее в туалет! POV| Оля       И он сейчас, наверное, думает, какая я человечная, добрая... - думаю я, открывая окно в своей комнате настежь, а потом ухожу в ванную, закрываюсь там. Ну что же... Ладно, солидарна, если человечные и добрые подсыпают слабительное в порции так, что невозможно заметить, то, да, добрая я.       Раз, два, три, четыре, пять, шесть... - загибаю пальцы на руках, весело глядя в окно, сидя в ванной на закрытом унитазе. Слышится приближающийся тихий топот, а после, кто-то отчаянно дергает ручку двери в надежде открыть. В темноте подобное зрелище выглядит весьма пугающим, но я привыкла: - Оля, Оля, открой, пожалуйста! - просит Олег Сергеевич, стоя за дверью. В ответ тишина. - Оля, ты слышишь меня? Открой, пожалуйста. Я неслышно открываю окно в ванной, вылезаю из него на крышу. В лицо дует холодный ветер, прикрываю за собой окно и по влажной колючей черепице ползу к себе в комнату. В темноте едва замечаю, что черепица заканчивается, до моего окна еще метр, можно перебраться по деревянной конструкции на которой растет девичий виноград и по кирпичам, выступающим из стены. Постепенно накрапывает дождь. Я залезаю в свою комнату через раскрытое окно, устало закрываю его и спускаюсь с подоконника. А Олег Сергеевич пусть делает, что хочет, а я добрая и человечная!