Знакомься, это... Твой старший брат

— Знаешь, чего мне хочется больше всего сейчас? — спросила Оля, размазывая пальцем шоколадный соус по широкой белой тарелке, на которой ещё лежали кусочки панакотты, крупные ягоды ежевики и клубники. Новый менеджер, Эдуард, наблюдал за движениями руки Оли, как она скользила туда-сюда, как стрелка маятника, а после указательный палец Оля окунула в свой рот, плотно сжала губами. Черноволосый парень лет двадцати трех сглотнул образовавшуюся слюну. Кому был адресован вопрос, я так и не понял, но поинтересовался: — Чего же?       Оля слабо улыбнулась, неспешно ответила, наткнув на вилку свободной рукой кусочек сладкого сливочного желе и пронаблюдав за собой, будто следя за качеством движений. — Фотографий, — выдохнула она так томно, что Эдуард подавился воздухом. Неожиданно для всех, Оля, опередив дворецких и горничных, подскочила к тому, постучала по спине, с озабоченным видом поинтересовалась о его самочувствии. — Будет сделано, — выдохнул Эдуард, глядя на Олю снизу вверх. Она повисла над ним слишком красиво. Невозможно себя так делать каждый день, чтобы просыпаться другим человеком, — думал я, наблюдая позу Оли. Её руки идеально лежали на спинке стула, такой технике позирования учит фотограф, Оля делала так уже давно, и только пару недель назад я стал замечать, что она так красиво позирует, будто везде за ней следят камеры. Волосы лежали на одной стороны, раскрывали тонкие ключицы, мышцы на шее. Ресницы почти скрыли взволнованный блеск в глазах. Из разреза тёмно-синей майки выставлялись груди, очень похожие на два персика. Без бюстгальтера, от работавшего кондиционера в комнате было прохладно, оттого сквозь ткань выставлялись потвердевшие соски.       Оля села на своё место, доела панакотту и посмотрела на меня. Ей, наверное, до сих пор было непривычно видеть меня в костюмах от Cornelaiani, идеально выглаженных вещах, с причёской, с бородой, за которой приходилось ухаживать чаще всего. Меня записали в один из лучших спортклубов в Москве, наняли хорошего тренера, который тратил на меня три часа ровно с 16:00 до 19:00, ни секундой больше, ни секундой меньше. По взгляду ему нравилось то, что я готов работать в зале, готов терпеть боль, не возмущаться, что я улыбался, как ребёнок, появляясь в зале, иногда ходил и поглаживал штанги, стопки «блинчиков», тренер замечал это и молча улыбался. Разумеется, приходилось поддерживать диету, которую не понимали многие фотографы и режиссёры, что каждые два часа я обязательно должен есть, пить специальные коктейли. Поэтому в майбахе, на котором мы передвигались, установили холодильник для коктейлей.       Эдуарда закрепили за мной сразу же после отбытия Виталия. Он был черноволосым, высоким, похожим на главного героя итальянских мелодрам. Носил он только рубашки с галстуками, на переносице очки-телевизоры с необычными не менее яркими оправами, брюки для хипстеров. На теле у него были татуировки, тонкие и красивые на щиколотках и запястьях, самая выразительная и крупная татуировка была у него под правой ключицей: ловец снов. На руках и щиколотках он набил себе какие-то фразы на итальянском, перевода не рассказывал никому. Лицо его было аккуратным, симпатичным, он не пил, не курил, рано ложился спать, любил слушать музыку и смотреть кинофильмы. Эдуард — страшный педант, он тщательно заботился о том, чтобы горничные и дворецкие, приезжающие стилисты заботились о чистоте моей внешности и одежды. Он редко отвечал на звонки, а после смотрел на меня с лёгкой виноватой улыбкой. Мне посоветовали Эдуарда как знающего своё дело человека, я не стал спорить. Эдуард был заворожён Олей с первой встречи и теперь он просто дышал каждым её движением, смотрел на неё как на богиню. Иногда я отлично понимал испытуемую им нежность. Он очень расстроился, когда узнал, что Оля моя девушка. Она отлично понимала меня и Эдуарда в том плане, что наши отношения имели интимный статус. Оля никогда не целовала и не обнимала меня прилюдно, как и я её. Даже не брала за руку. Она никогда не делала этого при Эдуарде, даже не заигрывала со мной.       Когда Эдуард поинтересовался, точно ли мы с Олей встречаемся, она отвлеклась от рисования и кивнула, уверенно глядя: — Но вы даже не целуетесь… Не обнимаетесь… — Эдуард выглядел растерянно. — А кто сказал, что мы должны это делать? — Оля сделала несколько штрихов, взгляд её сделался глубоким, слишком проницательным. — Так положено, — промямлил Эдуард, кажется, разуверившись в своих словах. Оля улыбнулась, опуская взгляд к альбому. — Всегда желанно нарушить надоевшие правила. — Но даже при мне вы не ласкаетесь. — К тому же, это банальная вежливость, — добавила Оля с такой интонацией, будто её перебили. Я сидел в кресле, обомлев. — Вежливость? Бля, да ты шутишь, — усмехнулся, было, я. Оля сурово посмотрела на меня и отрезала: — Вежливым нельзя быть только в определённое время или при определённых обстоятельствах.       Мы с Эдуардом сидели, притихнув и потеряв челюсти. Обычно такое происходит, когда мы привыкли к девушке, к тому, что она может быть некрасивой, а потом обнаруживаем её прихорошившейся.       Олег Сергеевич явился так же скоро, как и исчез. Он был сонным, уставшим, он всего лишь молча обнял Олю и упал с ней спать. Выглядел он совсем не так, как выглядят старшие сводные братья. Казалось, или так оно и было, что он испытывает к Оле что-то большее, нежели родственные чувства. Когда он проснулся, то выглядел довольным, спал, как приехал, в обуви и пальто. — Почему ты приехал? — Оля вылезла из-под Олега и поправила майку, Олег Сергеевич во сне тёрся щекой о грудь своей сестры. — Потерял тебя, — фыркнул он, стаскивая с ног туфли. — Откуда у тебя деньги? — Не твоего ума дело, — ответила Оля. Я почувствовал, что она что-то скрывает. — У меня полно забот, а ты опять творишь выкидоны, — вставил Олег Сергеевич. - Ничего я не делаю, - Оля разделась до гола, ушла в ванную. Три офигевающих мужских взгляда зависли на её заду.