She whispers softly.

— Сергей Андреевич! — он оборачивается и видит перед собой совсем молоденькую девчонку, на вид лет двадцати. Что бы могло ей понадобиться? Кажется, прием закончился еще около часа назад. Впрочем, он в любом случае не стал бы обращать внимание на девушку с подобной внешностью. Она казалась ему еще совершенно молодой. Нет, конечно, к нему и раньше подходили молодые дамы. Но он всегда старался как можно быстрее уйти из их поля зрения. Сейчас же, стоя посреди длинного, широкого, но при этом абсолютно пустого коридора, он и вовсе не понимал, что от него требуется. Но из «вежливости» — если она все еще имела место быть в этом человеке, — пришлось остановиться. — Что Вам угодно? — спокойным тоном, невозмутимо спросил Сергей. Девчушка некоторое время колебалась, переступая с ноги на ногу, словно боялась продолжать. Впрочем, может, так оно и было. Салтыков уже хотел было развернуться и уйти, ибо подумал, что эта нелепая блондинка таким образом всего лишь хотела привлечь внимание (да, он всегда был о себе большого мнения), но девушка вдруг заговорила: — Не знаю, нужно ли мне это говорить, но я подумала, что Вам следует знать. — она потупила взгляд, уставившись на мраморный пол под каблуками. — Ну? — его почти пробирала злость на эту до жути наглую особу, что посмела забрать так много времени. — Мне сказали, что Дарью Николаевну видели во дворце несколько дней назад… — девушка вновь подняла глаза; в них проглядывался неподдельный страх и какой-то странный интерес. — С самой императрицей! На этих словах голос ее еле заметно дрогнул. Все придворные барышни так или иначе трепетали перед Ее Величеством, что неудивительно. Что уж тут скрывать, Салтыков тоже входил в число тех, кто невольно вздрагивал при упоминании имени этой женщины. У него, разумеется, были свои причины. Но он никогда бы их не назвал. Екатерина умела пугать; пугал ее статус, положение и, конечно же, слухи, что распространяли в пределах и за пределами дворца. Всем она была известна как суровая, всегда добивающаяся своего женщина, которая не знает слова «нет». Все придворные отлично знали ее гнев. Вспыльчивость — ее второе имя. Стоит только один раз послушать, что происходит в зале собраний каждое воскресенье. И с каждым таким собранием во дворце становилось все меньше и меньше фарфоровых чашек. Почему? Катерина бросала их в советников, не щадя никого; ни их, ни несчастный фарфор. И поверьте, все, что оставалось — смириться с этой вспыльчивостью. Ведь никто не мог усмирить ее гнев. По крайней мере, всем так казалось. Салтыков действительно не понимал: зачем Даше лично встречаться с Екатериной? Неужели она узнала? Быть того не может! Или… может? Нет, это ведь полнейший бред. А он, идиот, поверил. — Иди-ка ты вон. — выплюнул Сергей, наконец отвернувшись от девчонки, и пошел своей дорогой. Хотя, признаться, неприятный осадок все же остался.

***

Дарья прекрасно знает, что ей здесь всегда рады. По крайней мере, она знает женщину, которая каждый раз умоляет ее задержаться. И это срабатывает безотказно. Каждый раз. Вот и сейчас Салтыкова идет по коридору в направлении ее покоев. Тех покоев, куда мечтает быть приглашен каждый в столице, если не в стране. Но так уж вышло, что попасть туда удалось одной-единственной женщине. И многих все еще волнует вопрос: как? Не поверите, но она и сама-то толком не знает. Катерина всегда была непредсказуемой. Впрочем, Дарье это определенно по душе. Тяжелые двери перед ней распахиваются с тихим скрипом, и оба стражника немедленно отступают назад, оставляя ее во тьме. Она почти всегда прибывает во дворец без предупреждения. И чаще всего по вечерам, когда привычная суета утихает. Но сегодня Салтыкова задержалась только из-за непогоды. Прошлой ночью столицу покрыло толстым слоем снега. Задержка оказалась вынужденной. Помещица тихо прошла мимо широкой кровати, где уже мирно спала та, ради кого, собственно, она и приехала сюда. Будить Катю Дарья не собиралась. Зачем же? Это может подождать до завтрашнего утра. Попутно захватив с собой сигарету, она вышла на балкон. Благо, на ней была надета теплая меховая шуба приятного бежевого оттенка. Табачный дым растворялся в воздухе, с каждым вдохом доставляя все большее наслаждение. Эта ее привычка курить по ночам… наверное, уже никогда не уйдет. Впрочем, Даша и не видит смысла от нее избавляться. В какой-то момент Салтыкова чувствует чужие руки на своей шее, а затем чуть ниже — на уровне ключиц. Горячее дыхание обжигает кожу, и ей приходится немного прогнуться, ибо волна мурашек проходит по спине с невероятной скоростью. — Даже не поцеловала… — эти слова из уст Катерины звучат как-то даже обиженно. Дарья невольно ухмыляется, кладя руки на талию любовницы. О, она обязательно исправит это. Совсем скоро. — Я тебя разбудила? — тихо спрашивает барыня, в очередной раз затягиваясь. До слуха доносится легкий смешок. Императрица подходит ближе — почти вплотную, — и устраивает голову на плече женщины. Еще бы не разбудила. А впрочем, никто не против. — Стук твоего каблука невозможно не услышать, дорогая. — шепчет Катя, зарываясь в теплый мех ее шубы. Гробовую тишину разрывает бархатный смех Салтыковой. Как же Екатерина скучала по этому… Тут она резко оборачивается, прижимая Катю еще ближе. Ее губы насквозь пропитаны черным кофе с нотками корицы и дорогим табаком; где-то очень глубоко все еще остался привкус ментола. Ее Величество даже не думала ее останавливать. Знает ведь, что ничего у нее не выйдет. Она никогда не смела перечить Даше в такие моменты. Да и желания не было. Через секунду Дарья спускается ниже, с силой сжимая ее бедра. Катерина может только обхватить ее шею, позволяя поднять себя на руки. Шуба успевает упасть за какую-то долю секунды, обнажив идеально тонкие плечи Салтыковой. Екатерина подняла глаза, прикусив нижнюю губу. — Дарья Николаевна! — возмущенный вскрик срывается с алых губ государыни в попытке показать все недовольство. Та только смеялась, глядя в искрящееся опасным азартом голубые глаза своей любимой женщины. В одно мгновение Катя падает на холодные простыни и чувствует тяжесть на груди. Даша облокотилась на руки, занимая уже привычную позицию сверху. Губы Дарьи спускаются на шею Ее Величества, и та невольно вздрагивает, когда чувствует легкое покалывание. Знает, что там останется след от темно-бордовой помады ее любовницы. А потом слышит вкрадчивый шепот, что из раза в раз заставляет все внутри сжиматься, стягивая приятный узел внизу живота: — Нас с тобой видели на последнем балу. — в ее голосе нет беспокойства, страха или чего-то в этом роде. Но Катерина все же приподнимается на локти, желая взглянуть в лазурные глаза. Кажется, ей абсолютно плевать. Впрочем, Кате тоже. Но есть одно маленькое «но»… Салтыков. Если уж слух об их встрече каким-то образом дошел до крепостных, то до Сергея он дошел и подавно. А это значит… Но Даша, кажется, почувствовала беспокойство, исходящее от императрицы. И оно ей было вполне понятно. Катя боялась за репутацию. Причем, не только собственную. — Успокойся, милая. — полушепотом говорит Дарья, пряча ухмылку. — Я прикончу его раньше, чем он успеет использовать эту информацию против тебя. Катя опускает взгляд, но Салтыкова успевает заметить благодарную улыбку прежде, чем ее сменяет самодовольное выражение. Барыня проводит рукой по икрам, поднимаясь ко внутренней части бедра. Спускается, медленно раздвигая ноги любовницы. Императрица откидывает голову назад, но не помогает — из груди вырывается судорожный вздох, что тут же отдается глухим эхом в стенах спальни. Даша же, пользуясь моментом, медленно проводит двумя пальцами ниже — до упора, встречаясь с горячими складками. Но эта осторожность не удерживает Катерину от того, чтобы прогнуться в позвоночнике, сдерживаясь, дабы не кричать слишком громко. Салтыкова, совершенно не церемонясь, как это принято у бывших фаворитов ее дорогой любовницы, вводит второй палец. Екатерина не выдерживает. Обхватывает руками ее шею, впиваясь в кожу, и в некоем порыве проводит ногтями, безжалостно царапая. А после тянется к ней за желанным поцелуем, чувствуя на губах легкий привкус горького шоколада вперемешку с коньяком. Обессиленная падает на ледяные простыни. И только теперь понимает, что в спальне чертовски холодно. Нужно разжечь камин. Но лишь прижимается ближе к другой женщине, утыкаясь носом ей в шею, и в последний раз вдыхает аромат парфюма, прежде чем забыться в ее объятиях.