ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Метеор — помойка. То есть, именно этого Гон и ожидает, но все равно впадает в шок. Здесь грязно, на окраинах воняет, и спустя лишь пару секунд путешествия по городу он уже чувствует, как пара человек приценивается, можно ли у него что-то спереть. Всяких подозрительных личностей тут полно. И если он с Киллуа чувствует себя в таком окружении более-менее спокойно, то за Фугецу и Аллуку стоит поволноваться. Впрочем, они интересуют зевак исключительно как одно из множества средств обогащения. Никому нет дела до чуть более роскошного одеяния принцессы Какина или выбивающихся из грязного серого окружения белоснежных волос Киллуа. Даже до того, что они еще дети. В конце концов, Метеор — помойка, и он принимает все, что ему дадут. Даже если это кто-то явно не входящий в изначальные его круги. Это заставляет Гона вернуться к мысли о том, что они собираются забрать Хисоку, у Редана, то есть — у Метеора. Не аукнется ли им это? С другой стороны, мстили в основном тем, кто наглел чрезмерно, а Гон планировал провести дело либо мирной болтовней — он был уверен, что пара человек в «Пауках» будет лишь рада избавиться от их главной головной боли за последнее время — либо сделать все по-тихому. С ним же Золдики, в конце концов. Аллука, вон, тоже уже что-то, да умеет. Аллука… Киллуа говорит, что Наника больше не выполняет чужих пожеланий. Значит, если Гон попросит ее помочь Хисоке — сомнительно, что он легко отделается после столь близкого знакомства с мстительностью Редана — она откажет? С другой стороны, это же доброе дело. Киллуа к черту его пошлет с такой просьбой, однако. Надо обдумать, как это сделать. Как уговорить его. С другой стороны, он будет прав: потому что Хисока себе на уме и вряд ли учится на ошибках, и такая возможность обернется для всех огромной головной болью. Наника вряд ли поможет исправить всех тех тараканов, что скрываются у этого дурилы в башке. Патовая ситуация!.. Метеор походит на спираль, полно самостроя, один лезет на другой. Мешанина стилей, разбитые дороги, постоянный ор — словно они на огромном нескончаемом базаре. В центре здания становятся выше, теснятся так узко, что где-то в душе скребется клаустрофобия. Он-то вольный ребенок гор и полей, а тут индустриальный узкий ад. О санитарных нормах тут слышал только приезжий, а потому в какой-то момент зрелище нарезаемого мяса прямо на улице перестает даже удивлять. Метеор в своем сердце напоминает город-крепость, узкий и неприступный. Они вчетвером снимают тесный номер в одной из гостиниц в центре (чисто технически это комната на верхнем этаже одной из многоэтажок, стоящей вплотную к пятерке таких же (Гон может пожать руку человеку в соседнем окне, свободно)) — деньги им позволяют, а на центральных улицах все же немного безопасней, чем на периферии. Судя по лицу Фугецу, местечко так себе, но ночевки на улице делают свое дело — самому Гону как-то все равно. Он лишь со смехом смотрит на то, как брезгливо Фугецу осматривает дырявое одеяло, но потом возвращается мыслями к своей главной проблеме. Не Нанике и сто процентному будущему отказу Киллуа. Как найти «Пауков» и Хисоку? Судя по всему, они должны быть в городе. Гон искренне сомневается, что они станут тащить того в какое-то другое место для своего длительного и тяжелого процесса наказания, проще делать это на подконтрольной им территории. Значит, они точно в Метеоре… Но город — огромен, а искать тут пусть даже таких весомых фигур проблематично. Конечно, он все еще может попросить Нанику… — Я тебя убью! — бодро отзывается Киллуа из другой комнаты. То есть, не вариант. Но, все же, как их искать? Попробовать метод Наккла, ходить по улицам с постером и орать? Сработает, скорее всего. Нобунага к нему хорошо относится, вероятно, поржет и заговорит. Но Гону совсем не хочется привлекать внимание, на тот самый случай, если придется делать все тихо… Значит, надо что-то более умеренное? Нельзя же сказать Фугецу, что он ничего не может. На него, вообще-то, надеются. А еще платят. Он не специалист по поиску, у него нет особого хацу (да и вообще — нэн, если уж на то пошло), ему надо выбрать то, что выходит у него лучше всего. А если уж Гон не стратег и не гений, то, пожалуй… На самом деле, эта идея приходит ему во время одной из прогулок по городу. Гон вместе с Киллуа шатается туда-сюда, в основном подслушивая и надеясь разузнать что-то о «Пауках» (он понимает, что прямые расспросы приведут не к самым приятным результатам, у Редана на такие вещи чуйка). Он замечает это краем глаза, просто как яркое пятно, но потом, как и любая любопытная сорока, легко покупающаяся на красивую обертку, приглядывается… Даже тормозит, отчего Киллуа замечает его странный интерес. — Гон? Он вскидывает бровь и затем скашивает взгляд в сторону, на предмет интереса. Вдвоем они рассматривают постер уже внимательней. Простенький, черно-белый с яркими красными надписями. Карикатурно изображены бойцы. Крикливая надпись — про подпольные бои, зубодробительное (в прямом смысле) зрелище, прочее-прочее… Киллуа выглядит разочарованным. Вскидывает руку и цокает, легкомысленно: — Ну и дрянь. Даже тут это популярно. Никогда не пойму, что люди находят в таком интересного. И ладно бы это как-то локально, но ты же помнишь эту сраную Небесную Арену. Да? Гон? — затем подозрительно щурит глаза. — А ну-ка сказал мне быстро, что тебе это не интересно, эй! Дурила! Ау, майор Том, прием? О боже… Нет. Эй! Черт возьми! Паника Киллуа оправдана, потому что в голове Гона в эту секунду вращаются шестеренки, и именно это — гнусное использование собственного умения месить морды — он и оценивает. На самом деле, не такая уж и плохая идея. Слухи в таких местах растут, как грибы, плюс можно прославиться и привлечь внимание определенных людей, через которых уже… С каждым новым мгновением на лице Гона расплывается все более и более довольная ухмылка, когда как Киллуа — темнее тучи. — Нет. Ты, блять, не пойдешь в подпольные бои. Решено, и точка. — Ну Киллуа-а-а-а! — Гон! — вспыхивает. — Это тупо! А еще опасно! Ты, конечно, синоним слабоумия и отваги в одном флаконе, но нет! — Да почему! — Гон разочарованно причмокивает и косит взглядом на постер. — Денег у Фугецу тоже не вагон, надо как-то зарабатывать. А тут еще и разузнать всякое можно! Ты и так помогаешь мне с тем, что тебе не нравится! Если не даешь поболтать с Наникой, то других путей я и не вижу. Я тебе не крутой любитель заговаривать зубы, знаешь ли! В ответ сопение. Киллуа сомневается. Он явно понимает, почему Гон прав — а он прав, и точка! — но не готов принять поражение на таком поле. Некоторое время, словно хищник, бродит вокруг, зло рассматривает плакат, читает мелкий шрифт… Что-то про отказ страховки на травмы и возможную смерть. Ему это очень не очень, но, в конечном итоге, отсутствие выбора побеждает здравый смысл, и он вскидывает руки. Сдается. — Я об этом пожалею! — Да ладно, у нас все получится! Как на Небесной Арене! — Уже жалею, — стонет. Потом грозно трясет пальцами. — Тут никакого «мы», Гон. Твоя инициатива, твои же проблемы. — Но так мы заработаем больше денег! — пытается возразить Гон. Скулит: — Опять на попятную идешь? — Не умничай, дурила, — Киллуа скрещивает руки на груди и мигом принимает выражение, за которым обязательно следует Длинная Важная Нотация (И, Вообще, Я Умнее). — Все просто, Гон. Я из Золдиков. Тут нас знают. То есть, кто-нибудь на улице вряд ли запомнит, но в таком мероприятии? Сразу же вычислят. Я и так согласился на твою тупую авантюру, но рисковать жизнью Аллуки и своей ради поиска одного психопата? Уволь. На такое я не соглашусь. — Просто ты писечка. — Я не писечка, — передразнивает его Киллуа и дает по затылку смачного такого леща. — Это называется здравомыслием. Это ты у нас персона с невыразительным лицом, а я, вообще-то, своего рода селебрити. Гон смотрит на него, как на настоящего дурилу. Опускает обиду за оскорбление его вообще-то весьма даже неплохому лицу. — Селебрити, да? — Ага. Звезда. — По-моему, ты бестолочь, а не звезда. «Божественная Скорость» позволяет развить подзатыльникам Киллуа необычайного ускорения… Пока Гон потирает шишку на затылке, размышляя о коварных планах мести, Киллуа срывает плакат и критично рассматривает его еще раз. Он до щепетильного аккуратно складывает его и сует в карман, выделяя места явки и записи, после чего оценивающе осматривает друга. Сейчас опять что-то ляпнет про лицо, как зуб дать. — И как ты собираешься запомниться? Со своим невыразительным лицом? Ага, он же говорит. Точнее думает. Тут могло быть отступление на долгие раздумья о способе запомниться в толпе, но Гон, вообще-то, выступал на Небесной Арене, а еще у него эталонный пример, который за свои десять, кажется, боев за пару лет умудрился стать настоящей (а не фальшивой, как некоторые белобрысые умники тут) селебрити местного разлива. Все дело не в умении драться, даже. Главное — запомниться каким-то эпатажным образом. Это Гон и озвучивает. На лице приятеля появляются агонические нотки. — Ты не будешь копировать Хисоку, и точка. — Я не хочу его копировать, — возмущенно цокает Гон. — Это тупо! Мне не очень-то заходит образ арлекина, понятия не имею, что в этом, ну, знаешь, крутого. А еще я не представляю, как он дерется на каблуках. Ногу сломаешь. — И что ты делать хочешь, дурила? — Заставить тебя прекратить называть меня дурилой, для начала, — Киллуа по-кошачьи улыбается, издает ехидное хе-хе. — Я просто возьму отличительные черты его образа. И… э-э-э… Стану играть в наживку. Кто-нибудь да среагирует. Недоброжелатели Хисоки, сам Редан. Кто-то еще! Столько возможностей. Останется только смодулировать удачный образ. Но это такая проблема! Гон название хацу-то с трудом выдумал, а тут целый персонаж, чтобы весело и задорно месить народ на арене на потеху толпе. Этой жалобой он делится с Фугецу и Аллукой, может, у них с фантазией получше, у девочек, говорят, как-то с этим поинтересней. Они смотрят на него, как на придурка (дурилу, точнее), пока Аллука не выдает заговорщическим тоном: — Мальчик-дикарь! — Как в «Повелителе мух», — замечает Фугецу. — Это что еще такое?! — Ну, ты же такой!.. — Аллука машет руками. — С острова, понимаешь? Сделай это своим амплуа. Возьми коврик, сделай из него шкуру, раскрась торс красками! Но этого недостаточно! — она сжимает кулаки, так, словно не просидела всю жизнь в подвале, а занималась разработкой подобного. — Понимаешь, простой мальчик-дикарь никому не будет интересен, тут таких пруд пруди! Нужна изюминка! Типа… э-э-э… — Какое-то оружие, — Фугецу делает шкряб-шкряб по подбородку. — Да-да! Типа… Взгляд Аллуки опускается на стоящий поодаль стул. Простой стул, вообще-то. Складной. И из металла, потому что вещи тут делают на совесть, чтобы не разбили о первую же голову. В голове Аллуки явно вращаются шестеренки, и, в конечном итоге, она вскакивает на ноги и бодро гаркает: — Стул! Да! Ты воин справедливости, судья преступников! А твой стул — твое оружие, и имя ему будет — Присяжный! Сказать, что Гон выпадает в осадок — не сказать ничего. Он во все глаза смотрит на Аллуку, продолжающую свою запальную речь про «Присяжного» (ужасный каламбур, что-то непозволительно смешное и отвратительное одновременно), и не понимает, откуда все это взялось. Рядом Фугецу деловито подтачивает коготки и, просто для пояснения, бросает: — Тут ловит спутниковый канал, на котором идет шоу про лучадоров. Это многое поясняет. Может, размышляет Гон, все амплуа Хисоки — тоже мастерски сгенерированный образ, созданный исключительно для привлечения чужого внимания. Его яркие одежки, краски, обольстительные улыбки и тон… Все это разит фальшивостью. Ложью. Как и повадки. Это легко понять по тем коротким взаимодействиям, что были у них на Острове Жадности: вся эта глупость с городом Ай-Ай, в котором он умудрился разузнать информацию обо всех квестах. Где-то под слоем дикого и неистового арлекина таится что-то настоящее, тот самый Хисока, который может тратить время на глупые игры, а еще называет хацу прямо как одну очень старую жвачку, о которой рассказывала Мито-сан. Но он почти не видел Хисоку вне этого образа. Тот словно сросся с маской. И расставание с ней будет болезненным. Так всегда. Когда ты перестаешь проводить границу между реальностью и обманом… что-то в тебе ломается окончательно. Он узнал это по Кайто… Первому телу Кайто. Верил, что тот жив, хотел, хотя знал, что это чушь. И что вылечить его не выйдет. Питоу просто озвучил известный факт. Но почему именно такой образ для боев? Или изначально оттуда и пошедший? Почему Хисока вообще хотел подобного: ощущения на грани, жаждал битвы? Даже Гон, хотя, ему, в общем-то нравится драться, понимает, что должна быть мера. Он видел (на кассете у Винга) его бой с Кастро, знал, что такой противник Хисоке не ровня — но тот все равно дал покалечить себя. С чем это связано? Но чем Гон лучше Хисоки, если добровольно пожертвовал рукой в бою с Гентру? Хисока занимает все его мысли, и Гон почти разочарован, что не думает так много о Леорио. Словно предает воспоминания о том. Ему бы стремиться на Темный Континент, спасать друга, застрявшего там (хотя Гон уверен, что тот жив, с учетом, что там Чидль), а он возится с человеком, что хочет его убить… Киллуа прав, это ненормально. Но у Леорио и правда есть Чидль, есть все «Зодиаки». У Хисоки же нет никого. Он размышляет об этом в тот самый момент, когда выходит на сцену. Вскидывает стул, делает все, как науськивают его Аллука с Фугецу (самые большие эксперты в лучадорах в Метеоре). Торс у него голый, на голове и спине — перешитый коврик, пластиковая шкура какой-то зверюги, не сгниет еще лет сто. Вымазан краской, словно воитель из каких-нибудь мифов. Ну, кроме штанов. К счастью. Упаси боги он был бы без штанов. Но главная черта, заметная черта — обязательная в этом плане — звезда и слеза на лице. Уловка вброшена. Рефери, кудрявый мужчина в очках с блестками, орет в микрофон: — И перед нами он, воитель, пришедший из самих диких земель Темного Континента!.. Тот, кого бояться все преступники… Встречайте, «Дебютант»! Вместе со своим… «Присяжным»! С именами у него все еще плохо. Черт. В ушах стучит. Дыхание учащается. Дешевые софиты слепят. Спокойно. Спокойно. Ты делаешь это ради обмана. Не ради себя. Ты найдешь Хисоку и сбросишь этот фальшивый образ. Не будет проливать лишнюю кровь. Это бессмысленно — рисковать собой. Ты сейчас без нэн, не можешь просто дать и принять много урона, нет ауры, что ускорит заживление ран. Ты — обычный человек. Сломают руку, и будешь сидеть на цепи, как примерный мальчик. Представление ровно до того момента, как на тебя среагируют, ровно до него. Если ты продолжишь, то чем ты будешь отличаться от Хисоки? Он — адреналиновый наркоман. Больной ублюдок. Киллуа абсолютно прав. Разве стоит того его поиск? Но разве это не здорово выбивать из кого-то дерьмо на арене. Разве не весело чувствовать пламя азарта в крови. Прилив сил, чужие ухмылки. Стирать их своими кулаками. Разве не хорошо вновь ощущать себя тем, перед кем склоняется судьба, а не ее жалким должником? Как же это восхитительно. Нет чувства лучше, чем смотреть на поверженных противников, еще живых, и знать — ты сильнее. Они должны тебя бояться. Как боялся тебя Морау. Как Винг. Гентру. И многие-многие. — Ты ничуть не лучше Белеранте, — роняет Фугецу. — Он мог бы спастись со мной. Плюнуть на все, жить нормально, в роскоши и достатке, награжденный за мое спасение братом Халкенбургом. Но он предпочел острые ощущения нормальному будущему. Но ты теряешь себя в таком образе жизни. Синяки не заживают так хорошо. В прошлый раз, когда ты ходил отлить, ты видел кровь. Почки на грани. Если ты так продолжишь, то не протянешь. Джин говорил, что твоя аура есть, она тут, может, она еще и спасает тебя от фиаско, но стоит ли Хисока такого? Собственной жизни в обмен на его? Именно это его и сгубило. Ты знаешь. Он позарился на слишком большой кусок пирога, не смог проглотить. Куроро имеет право злиться, потому что Хисока… Это Хисока. Его никто не любит. Он сам по себе. Так зачем же ты продолжаешь гоняться за его образом? — Ты себя убьешь, — Аллука даже не отвлекается от игровой приставки. — Чем больше риск, тем сильнее отдача… Даже «Присяжный» тебе тут не поможет. Хотя ты неплохо вломил им вчера парню по хребту! Так оно и есть. Не про хребет и стул. Но в этом и правда что-то есть! Что-то… в ощущении, когда все мышцы напряжены, когда сердце стучит в ушах, кровь льется. Когда ты пляшешь на самой грани опасности. Гон не чувствовал этого в бою с Питоу, потому что Питоу ему насолил — это была месть. Но с Гентру, например? Со всеми муравьями? Этот азарт!.. Может, за этим чувством и гоняется Хисока? Что-то есть в этом, что-то… Что сложно описать словами. Гон осознает, что близок к выводу, просто остается вывести оставшуюся формулу, чтобы понять то самое чувство катарсиса. — Вы — Гон Фрикс? Вы показываете отличные результаты. За кулисами Гона окликают, в ту секунду, как он возвращается с арены назад, держа под рукой изгаженный кровью стул. Он оборачивается, и первое, на что падает его взгляд — лисья улыбка. Женская. Девушка передним ему не знакома, но она точно осведомлена о том, кто он такой. Невысокая, с прической-каре и одной яркой выделяющейся прядью. Одежда проста, без изысков, и на его фоне незнакомка выглядит почти незаметно. Кланяется. Затем, мелодичным медовым голосом произносит: — Я представитель церкви «Истинного Учения». Не хотите ли переговорить?