ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

В итоге, охота начинается. Ночью, под полной луной. Поэтично. Больше походит на то, как загоняют дикого зверя в угол. Гону выпадает честь сопровождать Мачи: они оба не самые боевые сейчас, основной упор Куроро делает на Финкса, Нобу и Фейтана, поэтому их отправляют скорее для разведки, чем для серьезной схватки. Хотя Гон уверен — захоти Мачи, то смогла бы противостоять Хисоке продолжительное время, особенно в нынешнем… его состоянии. Она быстрая и ловкая, а еще ее хацу довольно сильно мешает перемещаться, если она схватила тебя нитями. Да-да, их позорная попытка с Киллуа сбежать в Йоркшине. Но сейчас — не Йоркшин, а они — не враги. Официально, разумеется. Если Мачи узнает, что на самом деле стоит за мотивами Гона… Впрочем, ей сейчас явно не до этого. Они неторопливо прогуливаются вперед; от Мачи так и разит напряжением, она оглядывается по сторонам, явно исследуя окружение с помощью эн. Сам Гон сейчас как ищейка бесполезен, плюс он уверен, что Хисока уже понял, что его ищут, поэтому что-то затевает. В общем, остается только ждать и ждать — а в этом он, как оказывается, необычайно хорош. Хоть в чем-то, проносится в голове отчаянная мысль, но он тут же ее отсекает и решает прервать давящее молчание: — Думаешь, в этот раз выйдет? Убить Хисоку, то есть. Разумеется, что он надеется на провал «Пауков», но судьба — такая штука… Плюс, он сам нарывается. Как сильно бы Гон не хотел его спасти, он не может ничего противопоставить чужому желанию убиться об кого-то. Это вне его возможностей. Предыдущая попытка завершилась глупой ссорой, и пусть сейчас уже Гон остывает, он все еще верит в то, что тогда сказал правильные вещи. Это глупо. Хисока мог бы завязать после со всем этим желанием подраться с Куроро после того, как ему элегантно утерли нос, но нет, зачем… Воспоминания об этом злят сильнее, а потому вопрос звучит раздраженно, словно он — и правда один из Редана, кто жаждет мести. Иронично. — Я надеюсь, — сухо отвечает Мачи. — Глупо, что он все еще хочет мести. Типа, не пойми неправильно, но на его месте я бы спрятался где-то и не показывался бы до скончания времен, а не носился бы по округе, привлекая всеобщее внимание. — Хисока не действует логично. Голос Мачи звучит разъяренно, но лицо — маска спокойствия. — Ну, он точно не самая яркая лампочка, но… Сказанное им заставляет ее, неожиданно, улыбнуться. — Лампочка? — Ну, да? — тушуется Гон. — Тоже мне, светило. Он, блин, иногда как учудит. — Ты о нем неплохо осведомлен. — Я же говорил. Мы пересекались. — Для «пересекались» ты довольно неплохо знаком с некоторыми его привычками, о которых не знаю даже некоторые «Пауки». Ой-ой? Раскрыли? Но Мачи смотрит на него не пристально или подозрительно, скорее устало. Словно вся эта история выпивает из нее столько соков, что она уже ничему не удивляется. Несколько секунд они смотрят друг на друга, испытывающе, и, затем, когда рука у Мачи дергается, будто она хочет полностью развернуться и вновь задать вопрос, уже конкретней, Гон неожиданно опережает ее — потому что чувствует, что сейчас очередная неправда может сыграть против него. У него нет права на ошибку. Мачи слишком хорошо знает Хисоку, лгать про него ей — занятие несколько бессмысленное. — Я… мы пару раз работали вместе. — Получается, все дело не только в мести? — Мачи вскидывает бровь, но Гон трясет головой. — Это ничего не меняет. У нас было не настолько тесное сотрудничество, плюс он все еще выбил из меня дерьмо на экзамене и на Небесной Арене. Я зол! Он обещал мне реванш! — вполне искренняя эмоция, поэтому Гону не приходится даже особо врать в данный момент. — Я, конечно, сержусь на Куроро, он буквально украл у меня шанс, но… Типа, вот. — Вы работали вместе? — Ага, он помогал нам на Острове Жадности. На лице Мачи мгновенно озарение, словно она о чем-то догадывается. — О тебе он говорил, да? Про вышибалы. — Если бы не Хисока, — заумно говорит Гон, — то мы бы проиграли. Что чистая правда. Или выиграли бы не так честно; но именно его спонтанное желание помочь с помощью жвачки в самом финале делает победу более удовлетворимой для Гона, хотя, в общем-то, он прекрасно понимал — та потеря сознания была случайностью, и винить себя было бы тоже глупо. Повезло, значит, повезло. Некоторое время они продолжают поиск в тишине, но Мачи явно расслабляется: видимо, теперь она складывает два и два из Йоркшина, и странный интерес Гона в Хисоке теперь не видится ей таким уж странным. Но для нее они — не товарищи. Это огромный плюс. Если бы она только узнала, то… Гон задумывается, полагая, что в ответ на это сработал бы его нэн. Словно сигнализация. Очень тупой принцип работы, честно говоря. Остается надеяться, что в скором времени это прекратится, потому что работать с таким нэн попросту нереально. Ну, впереди у него долгие дни тренировок… Гон уверен, что Биски из него что-то да сделает. — Вы с ним очень похожи, — вдруг замечает она. Когда Гон моргает, удивляясь столь резкой и странной реакции, добавляет: — Что-то… в том, как вы смотрите на мир. Хисока может сколько угодно изображать из себя самую большую загадку, но его легко прочесть, если хорошо знать. Ты пробовал? — Ну, я понимал лишь когда он врет. — Всегда? Смеются. — Хисока говорит и изображает из себя одного человека, но действует совершенно иначе. Весь его образ — глупость, он расчетливый и прагматичный убийца без малейшего намека на жалость. Данчо выбрал себе плохого противника. Хорошо, что он не один, — Мачи хмурится. — В этом главная слабость Хисоки. У него нет союзников. Даже самого опасного хищника убивали охотники, объединившись. Гон промолчал в ответ. Жалость… Да, Хисока точно на нее не способен. Он помнил мужчину с копьем с экзамена, что умолял убить его в сражении; Хисока даже не заинтересовался. Но, с другой стороны, зачем-то же он помог Гону. Помог и Фугецу. Его самого еще можно было расценивать, как выгодное вложение в будущее, но ее? Вряд ли Хисока смотрел на нее, как на будущего противника. Тут было что-то иное. Что-то сентиментальное… Неизвестное ему. — То есть, по-твоему, я веду себя как Хисока? — Гон громко фыркнул и карикатурно изобразил образ чудовища, широко расставив руки. — Безжалостный и ужасный, у-у-у-у-ай-ай-ай-ай! Не надо за ухо, я шучу, шучу! Серьезно, оторвешь же! — И пришью. Чужие пальцы отпускают его многострадальное ухо, и Гон быстро-быстро его трет, обиженно смотря на Мачи. Нет, серьезно, что за манера такая — его калечить?! Сначала Киллуа, потом Биски, теперь еще и «Пауки» подключились! Вообще-то это всегда была дозволенность исключительно для Хисоки, потому что его издевательства хотя бы сопровождались чем-то поучительным (или просто полезным). Та улыбается, снисходительно. Но это шутливый взгляд. С такой ней, не дергающейся от каждого звука, находиться рядом гораздо приятнее. Когда рука вновь тянется к нему, Гон вжимает голову в плечи, но его лишь легонько треплют по волосам. — Иногда Хисока выходил из своей раздражающей роли. Я говорю про него настоящего, конечно… Есть что-то в том, как вы дурачитесь. Жаль, конечно, — ее улыбка становится жестче. — Жаль, что он не такой, как ты. Преданный друг, готовый на все ради своих товарищей. Хисока ни за что бы не стал защищать кого-то, как вы с твоим белобрысым приятелем рисковали за ублюдка с цепями. Но есть ли у него такие люди? За кого он готов рисковать всем, чем угодно? На ум приходит лишь вся беготня с Фугецу, странная, не в его характере. Здесь явно что-то не так. Здесь… Если начинать размышлять о Хисоке, о том, кто он на самом деле, то это самый первый факт, что должен быть рассмотрен. Мачи поджимает губы. — Ты хороший человек, Гон. Если бы только Хисока был таким, как ты… Если бы только… Голос холодеет. — Если бы только я убила его тогда. Она вновь винит себя. Это понятно. Если бы не ее жалость, то Хисока не убил бы Шалнарка и Кортопи, и не пошел бы дальше. Но Мачи поступила правильно — с точки зрения морали, ее не в чем винить. Никто в Редане не делает. Ясное дело, что кто-то злится, но они все понимают: многие ожидали от Хисоки подставу, но не такую крупную. Неожиданная жажда мести была чем-то за гранью предсказуемого. — Мне кажется, он нашел бы другой способ вернуться. Это же Хисока. Вы искалечили его, а он все равно сумел слинять, — Гон пожимает плечами. — Так что не вини себя. Он говорит это вполне искренне. Хисока — нечто за гранью нормального. В его случае все ситуации надо рассматривать строго индивидуально. В ответ Мачи улыбается ему, благодарно, и хочет что-то добавить; но не успевает — стоит ей только открыть рот, как они вдвоем замирают, как два зверя, услышавших охотника. Потому что через несколько улиц они оба чувствуют взрыв ауры, тяжелой, горькой на вкус. Жажда мести; рядом с ней расцветает аналогичная, ярка, но отдающая тем же. Им даже не нужно переглядываться друг с другом, чтобы понять — Куроро находит Хисоку раньше остальных, и сейчас они сцепляются в схватке, словно два диких зверя. Стрелой они мчатся к одной из пустующих улиц. Чем ближе они приближаются, тем больше это напоминает Гону его первое знакомство с нэн: когда Хисока не пускает их дальше. Он чувствует, как от ужасающей ауры его сердце начинает биться быстрее, напугано, как все в нем противится, но он продолжает свой путь, пока, наконец, не вылетает на пустую площадь, на которой… Это напоминает ему рассказ Фугецу. Момент, когда впервые видит настоящее лицо своего верного телохранителя. Хисока и Куроро дерутся не на жизнь, а на смерть. Удивительно — первый выглядит так, словно никаких ран у него нет, чистая белая кожа без единого шрама, единственное лишь — волосы короче, намного, то, что успевает отрасти за время выздоровления. Но лицо — из давно ушедшего времени, красивое. Странно, думает Гон ошалело. Наверное, это условие какого-нибудь хацу и последствия игл Иллуми. И то его хацу, текстура. Она здесь точно замешана. На лице Хисоки торжество, опьянение, словно он по-настоящему счастлив прямо здесь и сейчас — но вместе с этим сосредоточение. Взгляд Куроро намного темнее, но он, как и Хисока — натянут до предела. Еще чуть-чуть, и сорвется. Это больше походит на драку диких собак; лишенный основного боевого хацу, Хисока может полагаться лишь на грубую силу, благо, той у него через край — бетон под ударами так и крошится. Ну точно, наверняка иглы. Куроро же меняет способности, словно перчатки, играючи, умело, но, видимо, ни одно не подходит — потому что бой продолжается и продолжается, а Хисока, несмотря на полученные уже тут раны, все не отступает. Самым эффективным, по итогу, оказывается украденная «Жвачка» — из-за пыток, даже с иглами, Хисока и Куроро оказываются примерно в одной категории по физической силе и попеременно тянут одеяло друг на друга. Это пугающе красивое зрелище, и Гон, неожиданно для себя, чувствует зависть. Это они должны так сражаться. Это на него должен так смотреть Хисока. От этого в венах что-то неприятно скребет. Замершая рядом с ним, Мачи неожиданно срывается с места; выпускает нити. Почти дотягивается до Хисоки, но тот рассекает ее хацу игральной картой и затем бьет — так, что отшвыривает ее в сторону. Но Мачи не падает, почти мгновенно вскакивает на ноги и тормозит, в позе наготове — и бросается в бой вновь. Сам Гон остается невидимым наблюдателем: без хацу Хисока убьет его, нет смысла даже пытаться (и все они тут это наверняка понимают). Вдвоем против них, понимает он, у Хисоки нет шансов — но не только его посещает эта коварная мысль. Изящно уклоняясь от попытки связать себя, Хисока уходит от выпада Куроро ножом и, ухмыляясь, делает то, что Гон ни за что от него не ожидает. В смысле, серьезно. Потому что Хисока дает деру, попутно выпуская несколько острых, как бритва, карт в противников. Может быть, он использует зэцу? Его аура внезапно растворяется, словно дым. Мачи уже хочет броситься за ним, но ее внезапно окликает Куроро. Хватает за запястье и тянет на себя, они смотрят друг другу в глаза — неожиданно интимный жест, странный для них. — Он заманивает нас, — Куроро качает головой. — Хочет убить по одному, как на корабле. Плюс, он ранен. Далеко не уйдет. — Но нас двое!.. — Он уже использовал маскировочное хацу. Мы не найдем его, придется разделяться. Поэтому мы ходили группами. Мачи вызывающе на него смотрит. — И где же твоя «группа», данчо? — Я — исключение, — улыбается он и качает головой. Затем стирает потекшую из носа кровь. — Не беспокойся, далеко он не уйдет. Где-то там сейчас бродят Фейтан и Финкс, они наверняка почуют его жажду крови. Лучше помоги мне, пока есть возможность. В этот раз, — уверенно произносит он, — мы его добьем. Затем, его взгляд оборачивается в сторону Гона. Тот видит это боковым зрением — все его внимание все еще устремлено вслед Хисоке. — Есть идеи? — Я пойду за ним. Один, — Гон выразительно смотрит на «Пауков». — Моя аура еще нестабильна, плюс он не так хорошо ее помнит, как ваши сейчас. И я умею за ним следить так, чтобы он не замечал. В городе полно нэн-пользователей, он не воспримет меня, как, э, меня. Но я дам вам знать, если найду его. — Ты уверен? Куроро словно и правда озабочен его сохранностью. Впрочем, это его работа. Он же данчо. И так потерял многих товарищей, а сейчас Гон действует почти безвозмездно, как давнишний член труппы. Что не сделаешь ради успеха… Главное не обговаривать, чьего. Жаль, конечно, что это очередная полуправда — он не врет про слежку, но мотивы иные. Но знать об этом Куроро совсем не обязательно. Он слабо улыбается в ответ и бросается в погоню. Найти Хисоку просто. Куроро правильно замечает про жажду крови, но Хисока хитер — а потому скрывает ее почти мгновенно, как исчезает с поля боя. Но одно он спрятать не в состоянии, то едва заметное, что не чувствует никто из «Пауков», настолько незначительно — но чует сам Гон. Запах крови, тот, что преследует его с опустевшей комнаты с раскрытым окном с легким мерзким ароматом гноящихся ран. Словно преследовать умирающее животное. Этот след четок. И ведет его к одному месту. Когда Гон выбирается из лабиринта улиц, он видит под собой — чуть ниже, словно в выемке — огромный котлован заброшенной стройки. Замирает в нерешительности. Зрелище странное: недостроенное здание, разрушившиеся со временем стены, стальная конструкция, ржавая, подобно гнилому скелету. Это место ему не нравится. От этого места… веет чем-то нехорошим, больным, словно вот оно — финальное пристанище. Не в таком месте Хисока должен сражаться, он яркий шут, волшебник, его место на сцене, а не на пустой стройплощадке, где даже нет зрителей. В центре этого, рядом с изломанной арматурой, он видит Хисоку. Тот не смотрит на него, не видит даже — взгляд его сосредоточен на чем-то впереди. Губы немного подрагивают, будто в оскале. Он напряжен. Эн скользит вокруг, но не дотягивается до места, где сидит Гон, поэтому он волен наблюдать за тем спокойно. Но почему он ждет? Гон хмурится. Что там такого — впереди — что Хисока так выжидает? Отсюда ему не видно, но он чувствует настороженность, и вместе с тем, как внутри него начинает копошиться нэн. Что-то… Что-то опасное. Он вздрагивает, когда из одного из пустых проемов раздаются шаги. Усиленно щурит глаза и поджимает губы, почти что закусывает, когда из одного из проемов появляется уже хорошо знакомая ему яркая высокая фигура, словно Хисокино отражение — Каффка. Неторопливо, словно пантера на охоте, он выходит из тесных руин и улыбается, мрачно — когда как Хисока смотрит на него дико, странно, и делает шаг назад. Он не выглядит так, словно намеренно искал его, но в руках у Каффки Гон видит старые ножны. Некоторое время они разглядывают друг друга. Затем, Каффка склоняет голову набок со взглядом почти безразличным. — Неплохо выглядит для нэн-фальшивки. Если бы я не знал, то не догадался бы. Хисока смотрит на него, не моргая. Аура его то и дело вспыхивает, словно магма прорывается из вулкана, но незаметно, мало. Слишком сильная эмоция призовет сюда Редан, но никому тут это не нужно. — Ты сумел подняться? Каффка не звучит так, словно его цель — убийство, просто как диалог. — Ты всегда был упрямым мальчиком. Иногда я думаю, что стоило тогда выбить из тебя эту дурь. Но времена уходят, как и упущенные возможности. Его губ касается кривой оскал. Затем, он поднимает руку с мечом и разжимает пальцы, роняя ножны на землю. В руке остается меч, тонкий, длинный. Черный. Если бы не отблеск лунного света, Гон ни за что бы ни увидел клинок. Что-то в нем ему не нравится, что-то… Словно остаточная аура. Яркая эмоция, старая настолько, что почти исчезает, но все еще привязанная к стали. Ножны с глухим стуком ударяются о землю. Хисока наблюдает за Каффкой, не мигая. — Жаль. Очень жаль. Неожиданно искренняя эмоция. — Мне стоило поставить точку много лет назад. Пришло время закончить эту историю. И, следом, он бросается вперед. Так резко, что Гон почти пропускает прыжок; видит, как Каффка словно оказывается выше, замахиваясь клинком, и рубит вниз, напрямую. Может быть, Хисока тоже мешкает. А может, только этого и ждет: он концентрирует ауру в ладонях и ловит острие, не давая тому опуститься ниже, но это стоит ему концентрации — и в следующий же момент Каффка с разворота бьет его под ребра ногой. Настолько сильно, что от него Хисока прокатывается по земле, несколько метров, вскакивает; но и этого недостаточно, потому что Каффка быстрее. Он бьет кулаком, вниз, так, что в бетоне остается приличная вмятина — Хисока успевает уйти от этого удара лишь чудом. Это напоминает Гону то, как дерется Киллуа, используя свою скорость. Он выматывает противника тем, что тот слишком концентрирует ауру, пытаясь понять, откуда придет следующий удар, а затем добивает. Ловко и эффективно. Честно говоря, эта схватка отличается от той, что он видит раньше, с Куроро. Там — торжество владения хацу против грубой силы, долгая изматывающая битва двух равных противников. Тут же? Больше походит на избиение. Каффка знает, что Хисока сильно ранен и не может драться слишком долго, помнит о его ранах и бьет туда, стараясь вывести из строя как можно быстрее. Он выглядит опасней, чем Куроро: скорость не сопоставима, и его стиль боя… Заметно, что Куроро — самоучка, он дерется так, как дрались бы на улицах: грязно больше отдавая собственной безопасности, чем эффективности с риском. Но Каффка — другой случай. Что-то такое Гон видит в старых пропагандистских фильмах, когда они с Леорио и Курапикой едут в поезде спасать Киллуа. Что-то в движениях, четко и быстро, невзирая на опасность. Абаки говорит, что Каффка — первый (известный ей) учитель Хисоки, и это заметно, местами. Хисока дерется театрально, явно предпочитая стиль собственной же безопасности, но это — в моменты, когда он целиком контролирует ситуацию. В бое на Арене с Куроро, да и сейчас — от былого представления не остается и следа, Хисока бьет, как бьет ранее Каффка, с минимальными различиями. На их лица неприятно смотреть. Больше нет торжествующего оскала, лишь голодная сосредоточенность у обоих. И никакой жажды крови, лишь одна яркая эмоция — ненависть с чем-то вторым, неприятным, отчего горчит на языке. Гон не может оторвать взгляда от их сражения, оно кажется ему необычайно странным. Он никогда не видит такого Хисоку до этого. Такой ему нравится меньше, но, вместе с тем, он чувствует, что этот образ куда более искренен. Куроро в подвале вместе с Фейтаном выдирают его душу и выворачивают наизнанку, и этот Хисока — голодный до мести с больным лихорадочным взглядом, в глазах которого читается лишь одно ритмичное «убей, убей, убей» — тот, кто прячется под очаровательной маской все это время. Дикий и голодный зверь, которого не убивают тогда, и что решает отомстить своим обидчикам. Пальцы у Гона подрагивают. Он может вступить в схватку. Защитить Хисоку, дать ему сбежать. Но он знает, что тот не простит ему этого, никогда в жизни, а еще знает то, что… Крепче вцепляется в бетонный край, когда происходит это. Волнительное и столь долгожданное — для всех. Каффка заканчивает то, что начинает. В целом, ему требуется чуть меньше пары минут. Настоящее мастерство. В секунду, когда позади него на площадку вываливаются «Пауки», Каффка замахивается клинком и резко бьет вперед, прямо, как копьем. С мерзким чавкающим звуком металл пробивает плоть насквозь, Хисока дергается — в конвульсии, Гон почти ощущает его ярость, и смотрит на Каффку яростным ярким взглядом. Но всего мгновение. В следующую секунду что-то внутри него ломается, словно рассыпается маска; фальшивое лицо исчезает, разрушаясь и оставляя под собой лишь обезображенное нутро. Замена ноги и пальцев исчезает вместе с ними, и, не обладая больше опорой, искалеченное тело падает на пол. Не как великолепный боец и его странный друг, как мясная кукла, изживающая свой срок. Проходит мгновение. Но Гону кажется — вечность. Он во все глаза смотрит на то, как под телом растекается лужа крови, как Каффка неторопливо (и с хлюпом) вынимает клинок и резким движением стирает с лезвия кровь. Отточено, словно это не первый раз. Его взгляд, его аура, дышащая равнодушием и холодной решимостью… И ее отсутствие — у Хисоки. Что-то внутри Гона в этот момент очень сильно сжимается, словно пружина, но он ждет; терпеливо выжидает, потому что знает — нельзя сейчас туда бросаться. Нельзя спускаться, иначе он не выдержит и… Вдох. Выдох. Глубоко. Бетон под его пальцами идет крупными трещинами. Видимо, вспышка его ауры привлекает Редан — он видит на себе удивленный взгляд Нобунаги, но тот не окликает его, видимо, полагая, что это из-за украденного убийства. Он внимательно, хищно наблюдает за тем, как Куроро осторожно подходит к телу и проверяет пульс, присматривается. Его аура тоже сияет недовольством, но Куроро — рассудительный человек, он умеет подавлять гнев, если очень сильно требуется. Не выдержал в Йоркшине и на корабле, но сейчас у него нет выхода. Каффка исполняет их собственное желание, и Куроро это хорошо понимает. Это его неожиданное качество — способность заглушить ненужные эмоции и пустить их под нож — Гон с удивлением отмечает. Затем с трудом перебарывает себя и спускается вниз. На месте его хлопает по плечу Нобунага, подмигивая. Но Гону — повода радости нет, его взгляд так и тянется к телу, так и… — Собака сдохла? — с надеждой интересуется Фейтан. — Он мертв, — резюмирует Куроро, глядя на остальных. Подтверждает. Затем поворачивается к Каффке и несколько минут пристально рассматривает его меч. — Позволите? — Зачем? — Я обезглавлю тело. Логично, думается Гону. Но он хмурится сильнее, ничего не говоря. Вместе с ним — и Каффка, он громко цокает языком и медленно качает пальцем из стороны в сторону, словно подобная перспектива его абсолютно не устраивает. Это явно озадачивает Куроро и остальной Редан, Фейтан щерится, но, следом, раздается пояснение: — Люцифер-се. Мы говорили с Вами о проклятье. Сейчас аура еще теплится в его теле, достаточная, чтобы Вас прикончить. Не рискуйте. Это тело и так прожило дольше, чем положено, — он опасливо косится на труп под ногами. — Слишком опасно. Но в этот раз Вы забрали единственное, что могло его оживить. — «Жвачка», — хмурится Куроро. Именно так. — Плюс, в нашей культуре считается бессмысленным марать руки о труп… Есть некоторая предвзятость по отношению к тем, кто контактирует с мертвыми. Не обессудьте. Каффка низко глубоко смеется, словно все не так уж и страшно; их сражение, странные фразы и убийство. Но это явно злит Куроро, очень сильно. Однако, договоренность есть договоренность; потому он обменивается короткими быстрыми взглядами с остальными и кивает Каффке. С трудом выдавливает из себя слабое подобие улыбки. — Я зол, конечно, но спасибо. — Никто не получает то, что хочет. Какие верные слова, раздраженно думается Гону. Он смотрит на Каффку еще раз, когда тот нагибается к телу и проводит по нему рукой. Что-то смотрит. Затем, достает из кармана ткань, схожую с той, что Гон видит ранее у Куроро — та, что раньше принадлежит одному из Инджу. Накрывает труп. — Теперь, как и обговорено, я забираю тело. Редан медленно расходится, но Гон продолжает стоять на месте, смотря на покрывало на чужом лице. Руки у него неприятно чешутся. Так правильно, убеждает себя он. Это имеет смысл. То, что происходит сейчас — закономерное следствие. Он сжимает губы в тонкую линию, когда чувствует чужую руку на плече, и следом медленный тянущий гласные голос произносит едва слышное: — Отлично сыграно.