□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Вечеринка в честь завершения охоты проходит в дорогом баре; кто-то уже надирается, поэтому внятный диалог ведут разве что Мачи и Куроро, хотя — оба уже явно под градусом, так их развозит. Гона тоже приглашают, естественно; даже заказывают какой-то слабоалкогольный коктейль, хотя его самого совсем не тянет на подобное — но для вежливости он немного выпивает и чувствует неприятную сонливость и головную боль. Алкоголь, вестимо, не его тема. Поэтому он предпочитает наблюдать, со стороны: за тем, как посапывают уже Финкс с Нобунагой, как Фейтан на стороне соревнуется с кем-то из местных в дартс, и как Мачи с Куроро о чем-то ожесточенно спорят. Каллуто нет — видимо, не особо его тянет к старшему брату, вот и остается в Метеоре. Скорее всего, размышляет Гон, это повод; он просто не хочет встречаться с Хисокой, тем, кому он помогает сбежать. Но Редану все равно. Для них, старожилов труппы, месть играет решающую роль, и нежелание Каллуто сюда соваться вполне понятно. Плюс он юн, и, вероятно, они невольно жалеют его и ограждают от дел, которые могут завершиться фатально. Как мило с их стороны. Полумрак и яркие неоновые краски ламп бьют в глаза, и он морщится, когда видит, как дергано в таком освещении видятся движения. Словно куклы в фильмах, где каждое новое движение снимают новым кадром. Ну, если подумать, все они — лишь актеры в грандиозном спектакле, в котором наконец ставится точка. Он чувствует, как рядом на него опирается что-то теплое и видит, как к нему наклоняется Мачи. Она пьяна, очевидно, но в ее глазах ни следа той недоброжелательности или настороженности, что и раньше. Странно видеть ее настолько радостной, ей же нравится Хисока; но потом Гон вспоминает, что своим предательством он наносит ей, доверившейся ему, непомерное оскорбление. Некоторые люди мыслят иными — здоровыми — критериями на допустимое зло, и Мачи в данном случае давно переступает за черту в их отношениях с Хисокой. Гон морщится, когда она приобнимает его за плечи и добродушно улыбается. От нее пахнет вишней и чем-то мятным, из коктейля. — Такой грустный сидишь, почему? — Все в порядке, — удивляется Гон. — Я просто не люблю такие места. — Да уж… — она медленно обводит взглядом окружение, словно рассматривает его под таким углом в первый раз. — Отстойный бар. Шумно и воняет. Хочешь? Уйдем? — Все вместе? Гон опасливо косится на Нобунагу с Финксом и насмешливо замечает: — По-моему, не все тут в кондиции. — Можно просто проветриться, — Мачи ухмыляется ему и оборачивается. — Эй! Данчо! Пойдем прошвырнемся, а то у меня такое ощущение, что мне надо проблеваться. Не хотелось бы делать это на чистеньком полу. Куроро мутно улыбается им, и, втроем, они вываливаются на задний двор. Над головой сияет яркая луна. На Китовом острове, помнится, ее видно всегда хорошо, из-за близости к экватору, там она кажется невероятно огромной (а еще походит на сыр, отчего первые года Гон искренне полагает, что именно с луны Мито-сан и достает все запасы молока). Но тут? Мелкая, голубая, словно чье-то ослепшее око. Гон пристально смотрит на него в ответ, чувствуя странное напряжение; в это время он стоит в переулке рядом с данчо и Мачи и держит последней волосы, пока ее грациозно тошнит. Опускает голову, когда та поднимается и с кряхтением вытирает ладонью рот. Выглядит немного более трезвой и шуточно козыряет им двоим, после чего чуть с хрипотцой бросает: — Сделайте вид, что не видели этого позора. — Да ладно, — фыркает Гон. — Это еще ничего. У меня есть друг, который блюет в разы смешнее, когда напивается. — Даже страшно представить, о ком ты, — Куроро со смешком помогает Мачи выпрямится. — Э-э-э, вы встречались в Йоркшине. — Дылда в очках? — когда он кивает, Мачи начинает глупо хихикать. — Гон, у тебя целая уйма странных друзей. Серьезно, где ты их собираешь?.. Ой, блин! Мы же теперь тоже в их числе. Ну вот, данчо, если этот парень сделает еще что-то безумное, так и знай, мы будем в этом частично замешаны, как и все его дружки. Невероятно!.. Ты, надеюсь, больше не собираешься принимать участие во взрывах небоскребов, нет? Ее шутки явно жутко веселят ее, какая-то доля алкоголя в крови остается. Глупо обижаться на пьяный бубнеж, с утра Мачи наверняка протрезвеет окончательно и будет стыдиться всего этого, особенно упоминаний небоскреба, но Гону все равно неприятно — инцидент с Джайро он все еще считает своим провалом. Если бы только был быстрее, то ничего бы не произошло. Но молчит. Лишь улыбается. Они решают прогуляться, недалеко. Мачи неторопливо бредет впереди, широко расставив руки, когда как Гон с Куроро — следом, на расстоянии. Находиться рядом с данчо наедине так долго странно, и Гон опасается, что тот может почуять его волнение, хотя придуманных отговорок у него было через край — например, что он обещал Мито-сан не пить до совершеннолетия, а тут попробовал. Но Куроро тоже слегка не в себе. Взляд у него такой, словно после пьянки он завалится спать и будет дремать долгие дни, пока не оправится от поганого года полностью. Гон не может ему не сочувствовать; он помнит, как изматывала его злость за Кайто, плюс в данном конфликте он все еще не считает Хисоку правым. Как сильно бы тот ему не нравился. Он поднимает на того взгляд и вдруг спрашивает: — Полегчало? Куроро странно на него смотрит, опешив. Явно не ожидает подобного. — Я… — медлит. — Наверное. Не могу сказать точно. Они останавливаются и вдвоем наблюдают за тем, как Мачи начинает вертеться вокруг фонаря, как в том мюзикле про зонтики. Куроро смотрит на нее с улыбкой, как на старого друга, делающего глупости, и Гон размышляет — как же сильно бьет по нему гибель друзей, если он опускается до пыток? Куроро всегда виделся ему из тех людей, что не будут заниматься этим из банального желания, легкой мести — да, но недолго. Как в Йоркшине, быстро и красиво. Но год? У него в голове и правда что-то ломается, если он считает это логичным. Интересно, жалеет ли он о содеянном? Хотя бы капельку? — Хорошо, что Хисока наконец упокоился. Даже для него. — Я думал, ты будешь проклинать его даже после смерти. — Мне хочется, — Куроро едва заметно улыбается. — Но я уже осознал свою бессмысленную жестокость. Этот год дал мне понять один его маленький секрет, так что сейчас мне немного неловко, что я не увидел этого раньше. Может, заметь я это, то сумел бы его приручить. Как ни крути, Хисока был человеком, и у него, как и всех нас, был целый вагон слабостей. В таком состоянии смерть была для него единственным подходящим лекарством. Но… Не говори никому. Честно сказать, мне его немного жаль. Теперь черед Гона смотреть на него очень странно. Вылупиться. — Он убил твоих друзей. — И я никогда его за это не прощу. Но я понял его мотивы. Тем более, мертвых не принято ругать слишком долго. Некоторое время они молчат. Луна продолжает нависать над их головами, и Гон вспоминает все увиденное: эти несколько месяцев, и прошлое. Куроро мстителен. Он уничтожает йоркшинскую мафию после смерти Увогина, невероятно злится после боя с Хисокой на Арене. Но он все еще человек, и все еще способен на сострадание. Договаривается же с Курапикой, заключает с ним мировую. Хисока вносит в его душу слишком большой сумбур, сплошные сомнения. Да, Гон зол… Но он понимает чувства Куроро, а потому не может даже сформировать свою ярость во что-то конкретное. Как было с Питоу. На плечо ему ложится чужая рука, и Куроро слабо улыбается ему. Это очень усталая улыбка, человека, что преодолевает невероятно огромную трудность в своей жизни и, наконец, приходит к катарсису. Но дала ли ему смерть Хисоки это самое чувство? Мертвых не вернешь. Куроро — не такой счастливчик, как Гон, что получает затрещину от Кайто после всего инцидента в Горуто. — Спасибо, что связался с нами. Я боялся, что ты окажешься ненадежным кадром, но ты хороший человек. Гон хочет что-то сказать… но не находится. — Ты останешься тут? — Да, — мнется он. — Мне надо тренироваться, чтобы вновь вернуть полный контроль над аурой. Но вы можете звонить мне, если что. Иначе, — неловкая улыбка, — я только и буду, что учиться. Сначала нэн, потом математике. Куроро улыбается ему, тепло, но на душе у Гона скребут кошки. Он завидует Хисоке: врать — так тяжело, и тот делает это с невероятной ловкостью. Самому ему до столь виртуозной лжи еще идти и идти.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Он возвращается уже под утро, но не в гостиницу, где останавливаются с Биски, а в другое место — невзрачное, на первый взгляд, и находящееся где-то в глубине переулков. Странно, что заведение, принадлежащее одному из владельцев местных франшиз. Хотя, может, в этой и суть — о местечке знают лишь избранные, а за деньгами хозяин и не гонится. На мгновение Гон замирает на пороге — смотрит на бар, двухэтажный, небольшой, с яркой красивой вывеской на падокейском, затем входит внутрь, где его в нос бьют знакомые уже запахи. Он был тут — не так уж и давно, в самом-то деле, но на секунду Гон все равно теряется. Почему-то сейчас, когда все завершается, ему кажется кощунством находиться в подобном месте, пусть даже он идет сюда с четкой целью. На одном из высоких стульев сидит Фугецу и рассеянно смотрит вперед, на богатую коллекцию алкогольных бутылок за стойкой; они всего на секунду пересекаются взглядами, и Гон неторопливо поднимается наверх, куда ведет его интуиция. И не только. На самом деле, нет смысла даже задумываться: аура Каффки давит на него тяжелым одеялом. Но это спокойствие, ни единой волны. В отличие от ужасающего ледяного нетерпения Хисоки на Небесной Арене, Каффка держит себя в руках — и Гон чувствует, словно погружается в воду, но ничто не пытается его убить. Он доходит до нужной двери и несколько минут тупит, не решаясь, пока, наконец, с той стороны не доносится знакомый голос, тянущий гласные: — Гон-се, заходи. Рука осторожно ложится на дверную ручку, и, сглатывая, он поворачивает ее. Однако, страшного внутри не происходит. Каффка сидит на стуле рядом с занавешенной балдахином кроватью, за которым ничего не видно, но Гон чувствует — дыхание, едва слышное, и ауру. По сравнению с теми ледяными иглами это походит на едва заметные теплые капли дождя, неощутимое. Он тупо смотрит в ту сторону, неприлично долго, отчего лицо Каффки под толстым слоем макияжа искажается в усталой улыбке. Он кивает в кресло напротив. — Садись. Не стой, как неприкаянный. Атмосфера тут, конечно, на иголках, но не так сильно, как сам Гон, когда прибегает к Каффке с этой аферой. Он нервно барабанит пальцами по коленям, косится по сторонам: цвета тут, конечно, ядовитей некуда. Каффка напротив него выглядит так, словно это представление вытягивает из него все оставшиеся силы, и сейчас он больше походит на восковую статую, чем на реального человека. Некоторое время они молчат, пока, наконец, он не роняет: — Ты молодец. Хорошо постарался. Спасибо, Гон-се. Гону не нужно быть провидцем, чтобы понять, что на самом деле Каффке он не особо нравится. Но это явно не то, что сейчас важно. — Да я только рад, — неловко улыбается он. — Если бы не ты, кое-кто бы уже кормил червей, — взгляд Каффки приобретает нехорошие нотки, когда он косится назад. — Абаки верно сказала, что ты надежный человек. Я опасался, честно сказать. — Потому что я сказал, что я друг Хисоки? — Хисоки… — Каффка медлит. Затем хмурится, но кивает. — Гон-се. У таких людей, как он, не бывает друзей. Но ты прав. Я удивился. И до сих пор удивлен, что ты пришел ко мне с этим предложением. Тебе он настолько дорог? — Ну-у-у-у… — очень многозначительно тянет Гон, что можно распознать, как очевидное «да». Он понимает, что нужна помощь Каффки, в тот самый момент, когда дает отмашку Куроро. Каффка заботится о Хисоке, тот не признает, но это в тот момент было не так уж и важно. Его простая идея с обманом чутья Куроро превратилась в игру с ненулевой суммой: Гон сделал ставку на то, что Каффка — мощный владелец нэн, и тот его не подвел. В момент удара мечом он пробил грудную клетку в считанных миллиметрах от сердца, а затем, выпустив крови и заглушив сердцебиение с помощью хацу, каким обычно пользовалась Абаки для уменьшения или увеличения рева толпы (что-то там про вибрации?), обманул Куроро. Но Хисока умер, наверное, на целую секунду… В любом случае, даже если нет, неважно: для обычного человека он слишком часто находился в ситуациях близких к краю. Это абсолютно ненормально. Но и Каффка тоже ненормален. Что за человек такой, способный обмануть и смерть, и Куроро? — Ты правда считаешь его другом? Тот человек, Люцифер-се, говорил что-то про месть. — Хисока пару раз намылил мне шею, но я не прямо обижен, — Гон пожимает плечами. — Если бы не он, меня бы, наверное, убили бы на Небесной Арене. Или я провалил бы экзамен на Охотника. Или не победил бы в… — Хватит, хватит, — губ Каффки касается улыбка. — Я понял, что это правда. Он оборачивается назад вновь, с темным лицом. О, Гон чует его злость. Но вместе с этим — то, что это простая усталость от чужой упертости. Что-то такое происходит и с Гоном, когда они ругаются неделями ранее, но тянущееся куда дольше. Не все так простодушны, кто-то может хранить обиду намного дольше. Может, это даже правильно. Гон невольно следит за его взглядом и пытается представить, что же там сейчас сокрыто. Как выглядит Хисока? Он спит… Странно. Последнее время все идет наперекосяк. Рука Каффки медленно тянется к балдахину, но затем он резко одергивает себя и разворачивается. Вновь смотрит на Гона, и взгляд у него острый, словно он и сам не верит в то, что говорит прямо сейчас: — Представляешь? Все это время пробегал с колючей проволокой в кишках. Я еще на старом месте сказал ему не дергаться, пока мы ее не изымем, а он плюнул и пошел мстить. Вот пустая голова, уж точно, — он зло кусает губу, смазывая помаду. — Не могу поверить, что он все еще жив. — Я не знал, — пораженно бормочет Гон. Даже не задумывается. Хисока так хорошо скрывает это… Или уже просто не ощущает боли, что даже слабая аура Гона не может уловить подобные чувства. Он еще раз косится в сторону постели и быстренько выдыхает, чувствуя бесконечную усталость. Хисока не перестает удивлять. В плохих смыслах. Но он был рад, несомненно — что тот был жив. Что обман Редана получается, что не нужно больше волноваться. Впереди долгие месяцы лечения, но Гон найдет способ сделать все так, чтобы Хисока не погряз в тех же эмоциях, что гонят его мстить Куроро после боя. — Сейчас уже не о чем волноваться, конечно, но схватка все лишь усугубила. Слишком много движения, — Каффка качает головой с видом, будто не хочет больше об этом думать. — Печально, что такой потенциал утрачен, но пара лет на месте точно поможет кое-кому привести голову в порядок. — Вы не будете искать лекаря? Их взгляды пересекаются. Каффка щурит глаза в той же манере, как делал это обычно Хисока. — Сейчас — только самых необходимых. Мне не нужно, чтобы он опять бросился на Редан. Когда я пойму, что он бросил эту идею, то постараюсь найти хорошего специалиста, но сейчас? Пусть отдыхает. Все равно некуда спешить — «Пауки» думают, что он мертв. Да уж, отчаянно думает Гон, поглядывая на балдахин. Каффка будет ждать, терпения у него явно предостаточно; но что-то подсказывало Гону, что Хисока упертей, и это «когда-нибудь» растянется слишком надолго. Но эти мысли он решает придержать при себе.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Хисока просыпается через неделю; Гону сразу же дают знак, и он сообщает Фугецу, прося у нее немного времени на болтовню наедине — все же, он ближе к нему по характеру, и если тот был в своем унылом настроении, то только обидит Фуу-тян — Гону же на всю эту грубость абсолютно плевать. Он вспылил тогда, конечно, но уже понял свою ошибку. Осталось понять ее самому Хисоке. Фугецу, несмотря на его опасения, довольно быстро соглашается, замечая: — Ты знаешь его намного дольше. Конечно я тебе уступлю, — но затем трясет пальцем. — Но не рассчитывай на полную монополию над его свободным временем! — Я еще не настолько рисковый! Оба смеются, конечно, понимая, что никакая это не шутка, а вполне серьезное заявление. Он абсолютно точно предугадывает настроение Хисоки; тот зол, чувствуется по ауре, пробивающейся сквозь блок Гона. Балдахин задран, наверное, Каффкой, лучше не уточнять — этот человек явно злит Хисоку куда больше Куроро, но не пытается его убить, мягок, и против такого оружия все самые страшные хацу мира беспомощны. Даже клятвы. В постели он почти тонет — настолько мало остается от него, от плоти. По сравнению со старым собой он напоминает скорее скелет, обтянутый кожей и бинтами; но сейчас, хотя бы, нет гнилостного запаха, а еще на нем одежда. Волосы отрастают до состояния ежика, местами белые, выглядит чудно, неправильно, ведь Гон знает — это не краска. Да, почти все лицо скрыто за плотным слоем марли, кроме глаз… глаза, одного, но в нем столько жизни, что Гон теперь уверен — жажда мести и правда живительна. Он ощущает это сначала на себе, но теперь смотрит со стороны. Честно говоря… появляется спонтанное желание дать прошлому себе по шее. Фугецу один раз демонстрирует отличный способ, остается лишь найти подходящую лампу. Гон сидит рядом достаточно долго, и на него наконец обращают внимание. Хисока все еще пыщет яростью, но немного смягчает озлобленность, и теперь смотрит — так, словно спрашивает: «ну что, доволен?». От этого невольно появляется неловкая улыбка, и Гон трет рукой затылок. — Ну. Я сделал все, как ты и сказал. Только не надо на меня бочку катить, что ты облажался. Чужая рука требовательно манит пальцами. Ага, телефон. «Ты позвал Каффку». — Ну, да? — Гон удивляется. — Потому что я не хочу, чтобы ты умер. Что за претензия? Хисока смотрит на него подозрительно, будто не веря. Ну конечно. В его понимании, наверное, Гон — все еще соперник, тем более теперь сдающий его ненавистному учителю. Боги, думается, что же там за история между ними, если у них такие отношения? Выглядит как минимум жутко подозрительно. Но у него еще будет время все узнать, поэтому Гон опускает взгляд вниз, рассматривая дырку на колене. Наверное, рвет, пока бегает по переулкам по следу Хисоки. «Почему». — Почему не хочу, чтобы ты умер? — Хисока кивает, слишком резко. — Ну, ты мой друг. Кто захочет, чтобы их друзья были мертвы? Даже из-за собственных глупостей. Ответ, очевидно, обескураживает Хисоку; он замирает, хмурясь, но ничего больше не набирает. Расценивает ли он Гона кем-то большим, чем будущим активом? Наверное, да. Их первая встреча после побега из Метеора то подтверждает, эти прикосновения, улыбки во взгляде. Хисока рад видеть Гона, потому что… Ну, наверное он понимает, что он тут не просто так. Начиная со встречи в подвале. Но Хисока не может себе в этом признаться, потому что, как и говорит Каффка, он не понимает концепции «дружбы». Тупость, думается Гону. Все понимают. Просто Хисока намеренно не заводит нормальных друзей: под таких подходят лишь Мачи и, с натяжкой, Иллуми. И сам Гон. Но Мачи жаждала его смерти, а Иллуми плевать — он же самый главный любитель отрицать необходимость друзей, хотя сам их и заводит. Способность сбегать от истины Киллуа явно подцепляет от старшего брата. — Я знаю, как все это бесит… Когда чувствуешь себя слабым. Но мы еще можем это исправить. Гон перестает улыбаться. Смотрит Хисоке в глаза. — Главное — стараться, тогда никакие трудности на пути не будут страшны. Ты так не думаешь? По-моему, ты довольно упертый, так что со старанием у тебя проблем точно возникнуть не должно. Он протягивает руку и сжимает чужую ладонь в своей. Холодная, тонкая. Но теперь он способен это исправить. Теперь, когда все завершается, он постарается сделать все намного лучше. — Раньше, в юности, я считал тебя жутко загадочным и пугающим. Теперь я понимаю, что ты такой же придурок, как и я. Я тебе поэтому понравился, да? Взгляд Хисоки приобретает несколько снисходительные нотки. Ну конечно, фыркает Гон. Но он хотя бы это признает. Уже неплохо. — Месть один раз уже кусает меня за задницу, поэтому я решил действовать иначе, — Гон задумчиво потирает подбородок, то и дело поглядывая на Хисоку. Тот слушает, внимательно, видно по взгляду. — Для начала стать сильнее. Постараться. Затем… Ну, отправиться на Темный Континент. Помнишь? Тот дурацкий корабль, на котором ты попался, плыл именно туда. Хисока медлит, но кивает. Наверное, в тот момент ему плевать, куда плывет «Кит». — Там, говорят, целая уйма интересного. Например, есть такая штука, как нитро-рис. Говорят, он продлевает жизнь и лечит от многих болезней… Я не знаю, но так говорил Леорио до того, как отправился в плавание. Он ищет его для Курапики. Потому что тот такой же, как и мы с тобой: рискнул всем ради цели, только вот стоило ли оно того — тот еще вопрос. Затем поджимает губы. — Я знаю, ты не хочешь, чтобы тебе помогали. Тогда поехали вместе, туда. Там наверняка есть способ тебя вылечить, но это будет сложная и опасная дорога. В самый раз для тебя. Так что? Давай станем сильнее вместе. Отправимся на Темный Континент, найдем лекарство… Это будет интересно. И на твоих условиях. Раз уж мы такие неудачники и застряли тут вдвоем, почему бы не попытаться? Гон говорит это искренне. Без каких-либо секретов или иных глубоких смыслов. Все именно так: они тут вдвоем, оба потерявшие слишком много, но, главное, что у Хисоки есть Гон. Это ему самому не надо беспокоиться о ранах душевных, у него есть уйма друзей, а еще бои на арене — можно сказать, он медленно, но верно возвращается к старой жизни. Но Хисока только начинает этот тяжелый путь, ему еще надо понять, что даже таким одиночкам нужен кто-то, кто их поддержит. Может, Каффка говорит это как-то иначе, отчего Хисока злится, но Гон не преследует ничего, кроме банального желания показать, что все будет хорошо — и, может, это того и подкупает. Некоторое время Хисока смотрит на него обреченным взглядом, словно согласись он — и сломается последний рубеж защиты. Но потом качает головой, явно не веря, и сжимает руку чуть крепче — наконец, давая согласие. Вот и отлично. Лицо Гона сияет. — Вот и круто! — гаркает он и вскакивает на ноги. Затем косится назад. — Но, на самом деле… Не только меня ты должен благодарить. Не я начал эти поиски. Есть кое-кто другой, кто стоит за всем этим, и, думаю, ей ты тоже задолжал диалог. Стоит ему произнести это, как дверь позади открывается и в комнату медленно входит Фугецу. Взгляд ее бродит вокруг, пока не замирает на Хисоке, тот выглядит удивленным. Но не раздается ни звука; лишь Фугецу поджимает губы, а на глазах ее проступают слезы. Затем, Гон покидает комнату. И плотно закрывает за собой дверь.