□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Самая большая проблема в спарринге с человеком, не только владеющим нэн на солидном уровне новичка, но еще и являющимся воплощения мечты самого гнусного любителя евгеники — то, что проиграть такому позорно, а выиграть — невероятно сложно. Гон пробует множество тактик, самых подлых, страшных, к которым не стал бы прибегать обычно, даже в бою против Гентру на Острове Жадности, но не срабатывает ничего; и его уже добрые полчаса метелят кулаками, заставляя что-то внутри скулить от уныния и обиды. Он так старается, все делает правильно, а, в итоге, его избивают так, словно он ни к чему и не приходит. Тоска! К счастью, это не Киллуа — было бы совсем обидно — но Аллука. Но удар, у нее, конечно… Недалеко уходит от братца. Она более гибкая и ловкая, и Гон, который всю сознательную жизнь дерется как самый обычный любитель помахать кулаками без какого-либо выпендрежа способностями, чувствует, что сейчас его привычка играет против него же — просто за ней не поспевает. Конечно, он не сдается просто так, это совсем уж позор, но что Гон самому настоящему Золдику? На один зубок. Поэтому, когда она заламывает ему руки, он может лишь стучать по полу, обозначая — сдается. Подпрыгивая, словно кошка, Аллука вскидывает руки и довольно смотрит на Киллуа; тот сидит рядом, поганец эдакий, ухмыляется довольно и широко — ну конечно, рад за сестренку, а вот за Гона никто не волнуется, совершенно никто! Аура пока слишком нестабильна, а спарринги не вызывают у него искреннего ужаса, как нападки Золдиков в темноте на пути в уборную, поэтому тут он всегда в чертовом проигрышном положении. Обидно? Определенно. Он принимает позу звезды на земле, пока рядом довольно гарцует Аллука. Лишь хмурится, шуточно, стоит ей склониться над ним и заглянуть в лицо. Неприлично близко! Отчего-то по позвоночнику Гона начинает ползти нехороший холодок, и он подозревает, что все дело в ее чудесном старшем братце: Киллуа, вероятно, из тех братанов, что готовы любые поползновения в сторону собственных сестренок использовать как повод для убийства, долгого и мучительного. — Что, наслаждаешься проигрышем? — Иди в задницу, — резюмирует Гон все то, что у него вращается в эту секунду в мыслях. — Ты что, злопамятный? — Аллука насмешливо поддевает его ногой и разводит руки в стороны так, словно все это ее жутко печалит (очевидно, что нет): — Н-да, я ожидала от тебя больше. Учись принимать поражения. — Слушай, это уже… через край! — Думаешь? — Аллука садится на корточки, и наклоняется так низко, что их лица оказываются неприлично близко. — Да ладно тебе. Нет ничего плохого в том, что сейчас я наслаждаюсь победами над тобой. Потом ты вернешь себе все силы, и я уже никогда тебя не одолею, потому что ты — это… э-э-э… ты. Вау, глубоко, конечно, но можно все равно повежливей! Некоторое время он продолжает лежать на земле, пока вдруг не ощущает на себе взгляд, очередной — но уже принадлежащий не Киллуа, что не шибко-то ценит столь тесный контакт с сестренкой (а когда она заламывает ему руки, видимо, нормально), а кому-то другому, пристальный, хищный… Аура Гона чуть трепещет, и он узнает это чувство: голод. И, когда вскидывает голову, то видит на пороге Хисоку. На улице становится прохладно, поэтому пытки (тренировки) приходится перенести в более теплое местечко. Окончательно. Тот тенью появляется у них за спинами и, видимо, наблюдает последние несколько минут уж точно. Судя по тому, что на него в принципе не особо реагируют Киллуа с Биски, расписывая что-то в своем коварном журнальчике Сегодняшних Мучений Гона. Он… выглядит стандартно для своих редких вылазок на улицу, что тому позволяет Каффка: какая-то невзрачная куртка, свитер и маска на лице. Протезы конечностей тоже. Сейчас он настолько обычен, что Гону странно: он привыкает видеть Хисоку центром всеобщего внимания, ярким пятном на периферии зрения, но сейчас? Он сольется с толпой запросто, стоит только захотеть. Волосы, настоящий цвет, у него черные, и места, где они отрастают еще не так сильно, на бледной коже видны довольно сильно. Кроме тех пятен, где они намного светлее… И эта дрянная повязка через глаз… Но, в целом, пусть он и выглядит жутко болезненно, он не напоминает гниющий заживо труп. Это уже хорошо. Наверное, сюда его приводит желание почувствовать себя частью этого мира — азарта и адреналина — вновь. Гордость пожирает его заживо, Хисока больше злится на беспомощность, чем даже на Куроро — это заметно, редкие упоминания Редана не вызывают такой уж отклик, чем то, с чем Гон иногда сталкивается по утрам: когда Хисока соединяет культю с протезом. Идеального убийцу превращают в беспомощного калеку. Это хорошо, конечно, что он уже может ходить, пусть и недалеко, и у него в кишках и конечностях не спрятана проволока, но это и близко не былой уровень. Но Хисока — даже в состоянии, близкому к смерти — все равно задает бой Куроро. Его одолевает только Каффка, еще более идеальный хищник. Хисока — его ученик, они делят что-то… вроде каких-то первичных умений, и, вероятно, упертости. Сейчас он в лучшем состоянии, чем тогда. Конечно, без помощи игл Иллуми, но и впереди его не ждет смертельный бой, а способность двигаться возвращается с протезами и медленным выздоровлением. Но это не вернет ему утраченного. Никак. Гон — хороший друг, ему многие говорят об этом, и он склонен им доверять. Поэтому ярость Хисоки отзывается и в нем, болезненно. Не только из-за далекого обещания реванша, это самая малость, не обязательная даже. Хисока — важный для его жизни человек, если бы не он, судьба Гона могла бы сложиться совершенно иначе! Может, он не прошел бы экзамен, а дальше и думать страшно. Вот он, катализатор многого в его жизни, но сейчас — утративший слишком много. Такое Гона совершенно не устраивает. Поэтому он переворачивается на живот и вскакивает, подбирая ноги. Затем машет ему рукой. — Эй! Хисока! Тот отталкивается от карниза и смотрит на него, подозрительно. Но без какого-то напряжения, это скорее легкое любопытство, и Гон, чувствуя его интерес, добавляет: — Не хочешь поспарринговаться? — Гон! — тут же темнеет лицом Биски. — Отстань от человека. И вообще, это опасно… Она не добавляет «потому что он еще не здоров», но это витает в воздухе, незримо. Гон чувствует это; если получается у него, то Хисока — тем более. Что-то нехорошее мелькает в его взгляде, темное, и он проходит вперед, явно обозначая свое решение. Ему явно льстит это — отношение Гона, будто не изменившееся; и ради попытки воссоздать былые ощущения он явно готов даже на такой риск. Хотя, в общем-то, Гон абсолютно солидарен с Биски — это опасно. Аллука одолевает его, но он все равно ей сопротивляется, долго: но сейчас даже она бесконечно далеко уходит от Хисоки по физической силе. Да, мастерство нэн, все это. Но поможет ли это тут хоть как-то? Они оба встают друг напротив друга, и Хисока стягивает куртку и ботинки. Свитер оставляет; наверное, потому, что «мяса» так такового на нем пока слишком мало. Но взгляд его горит знакомым огнем, и Гон словно вспоминает — как смотрел в эти же глаза много лет назад, тогда, на Небесной Арене. Да, ему в тот день нехило прилетело бетонной плитой в лицо, но, эй, зато сколько эмоций! И он даже сумел вернуть долг, самое главное. Биски угрожающе сворачивает журнал, и Гон невольно втягивает голову в плечи; однако голос ее милосерден (словно смиряется с их невозможной глупостью): — Я бы дала вам двоим по шее, потому что один из вас камни крушит голыми руками даже без нэн, а второй только-только ходить начал нормально, но по вашим воодушевленным безалаберным лицам я вижу, насколько это бесполезно. Хисока и бровью не ведет, когда как Гон хмурится. — Это у кого тут лицо безалаберное?! — Самое настоящее, — заверяет его Киллуа. — Ты себя в зеркале-то видел, дурила? Нет, ну что за день гнусных обвинений! Он должен обидеться или что? Но после Гон лишь поджимает губы, возмущенно, и беззаботно бросает: — Не то, что кто-то из нас сейчас способен задать жару, как раньше. Как бы не грустно — но факт.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Их бой… не очень продолжительный. По сравнению с тем, что устраивает ему Аллука — даже короткий. С другой стороны, это нормально: на нем самом только что пробуют рестлерские приемы в течение пары часов (Аллука не перестает смотреть дебильные шоу про лучадоров по кабельному и даже задумывается, не присоединиться ли ей к Гону на арене Абаки), а Хисока… ну, это Хисока. Для него эти десять минут — уже максимум, какой он способен выдать без падения без сил. Впрочем, это не значит, что Гон относится к спаррингу снисходительно: на стороне Хисоки все еще нэн, и он пусть и не может использовать жвачку, обладает и другими навыками, вроде тех же карт. Околосмертельные тренировки никого тут не удивляют, это что-то вроде немого согласия, но парочку прядей ему срезают — меткость никуда не девается. Однако, в прямом противостоянии Хисока против него абсолютно беспомощен, ему не хватит сил даже избавиться от цепкой хватки, а потому он вкладывает все в скорость и юркость. Но это быстро выматывает. На весь бой аура вновь «засыпает», и Гон с тоской размышляет о том, что теперь даже не видит в Хисоке угрозы, ни так, ни подсознательно. Однако, стоит отдать ему должное: Хисока все еще опасен, это факт. Даже в таком состоянии этот спарринг не превращается в одностороннее избиение, Хисока прекрасно демонстрирует: с ним шутки плохи. И если на такое, пусть пока что кратковременное, он способен даже в своем болезненном состоянии, то что будет, если он отдохнет еще? Вопрос риторический. На прошлый уровень, может, и не выйти; но так ли это нужно? Если Гон сейчас убедит его плюнуть на месть и начать жить нормально… Даже самому смешно. Но он постарается. Спарринг проходит в легкой форме: Хисока пусть и запускает в него несколько карт, однако, явно не целится прицельно, а сам Гон старается сбавить силу и избежать знакомых больных мест, вроде живота. Вот заехать по хребту — это всегда пожалуйста. Их драка похожа на возню кошек в подворотне, ничего солидного, но это именно то, что нужно Хисоке сейчас — признание его равным. Он видит, что это не жалость. Там, где Гон может, он бьет демонстративно больно, пусть не так, как, например, отхватывает Аллука ранее. Стиль боя у Хисоки… странный? Как тогда, в бою с Куроро. Техничный. Как у Каффки. Быть может, это следствие того, что он сейчас без сил, но он бьет и уклоняется, системно, чем-то это даже напоминает спорт. Вроде фехтования. Впрочем, Гону свойственно заигрываться. Азарт, ностальгия — и он бьет, сильнее, чем надо, и прямо в грудь. Понимает ошибку только секунду спустя, когда Хисока уставляется на него взглядом… странным, почти озадаченным, и не оседает на пол рядом с глухим стуком. Гон замирает, словно истукан, сердце в груди начинает бешено колотиться — сам от себя подобной оплошности не ожидает, но он теряется — и тормозит. В следующую секунду Хисока резким движением стягивает маску с лица, обнажая вечный оскал, оставленный ему Куроро; его тошнит на пол густой красной кровью. Все смотрят на это в немом ужасе. Первой очухивается Аллука. Подлетает к Хисоке, стремительно, стягивает полотенце и помогает тому откашляться и вытереть кровь с лица. Она что-то шепчет, хлопает его по спине, несильно, и, в целом, выглядит даже напуганной — странное зрелище. Ну конечно, понимает опоздало Гон, она же без понятия, что Хисока помогает Иллуми в охоте на нее и брата. Почему-то на ее жалость он не отзывается злыми взглядами; может, потому, что они не встречаются до — и в Аллуке нет тех следов неловкости от осознания, во что превратился былой хороший соперник. Лишь искренность. Рядом раздается едва слышный цык Киллуа: — Как я и думал. Гон резко опускает взгляд на свою руку, все еще сжатую в кулак. Он побеждает… Но не чувствует никакого удовлетворения. Словно жалкая подачка. Раньше такое не то, что не остановило бы Хисоку, но еще бы и раззадорило; но сейчас? Один удар — и тут же конец. Но старается не подать виду и приближается, осторожно. Протягивает руку. Хисока поднимает на него взгляд. — Еще?.. Раньше — легко бы. Но сейчас… Видимо, бьет по больному. В глазах у Хисоки что-то вспыхивает, искра, и он резко отбивает протянутую руку в сторону. Он уходит так быстро, что Гон не успевает осознать — тот настолько в ярости, что даже не пытается скрыть обиду и злость. Такое от Хисоки — что-то совершенно невероятное — и Гон тупо смотрит ему вслед, все еще пытаясь осознать. Он косится вниз, на лужу крови и желчи, и неловко смотрит на Аллуку. Та выглядит расстроенной. Отчего-то ее всегда огорчают чужие ссоры. — Оставь, я уберу. — Вот поэтому с такими ранами тренироваться нельзя. Позади вырастает Биски и дает ему по голове свернутым журналом. Несильно; это обучение иного толка, не про него. Гон лишь сильнее кривит рот, когда слышит от нее весьма правдивое, но столь неприятное: — Твоя жалость может кого-нибудь сгубить.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Он усердно оттирает кровь с пола и замачивает тряпку. Когда возвращается, Биски что-то очень тщательно объясняет Аллуке; на него она почти не обращает внимания, но он все равно подходит — решать, что делать дальше. Не то, что у него особо большой выбор: может, сейчас ему в наказание дадут еще один раунд мучений, только теперь от Киллуа, так сказать в профилактических целях, но его мысли обгоняют его; Гон, неожиданно для себя, вдруг задает вопрос (он все еще косится в сторону выхода): — Мне кажется, раньше Хисока дрался иначе. Биски с Киллуа мгновенно поднимают на него пристальный взгляд. — В каком смысле? — Ну, — неловко потирает затылок, — когда он чистил мне рожу на Арене, он был более… расслабленным? И когда дрался с Куроро там же. Не знаю. Тогда это было более хаотично, но сейчас он… систематичен? — Гон стопорится. — Есть такое слово вообще? Ну, короче, блин. Вы поняли. — Ему один раз прилетело по шапке, вот и перестал умничать. Киллуа с Биски обмениваются многозначительными взглядами. — Он дерется, как Каффка, — добавляет Гон, продолжая размышлять над богатством лексикона родного ему языка, такого, блин, сложного. Каффка при нем сражается мало, но достаточно, чтобы это запомнить; отточенные движения, скорость, это все. Может, конечно, Хисока дрался так всегда, просто на это накладывались некоторые обстоятельства, вроде его жажды сделать бой интересней, сложно сказать; логично, что Хисока и Каффка будут драться похоже, только вот Гон не ожидает, что это будет такой четко выточенный стиль. Хисока всегда виделся ему тем, кого научила улица, ну, может, даже если в процессе поучаствовал Каффка, то не так значительно: но нет, стиль совершенно не уличный. Но весьма эффективный. Бой с Куроро, последний, подтвердит. Его размышления вслух, на удивление, не вызывают ехидных смешков или осуждения. Киллуа лишь кивает, словно и сам это замечает, а Биски же задумчиво трет подбородок. Она распрямляет глянцевый журнал и придирчиво смотрит на чуть помявшуюся обложку, и затем цокает. — Я видела такое… очень давно. В нее мгновенно впивается три пары глаз. — Но проще спросить у самого мастера, нет? — она фыркает и угрожающе щурит глаза. — Даже не надейтесь, что я сделаю вам послабление на следующей тренировке. Это у Фугецу сейчас уважительные дела, а я вот что-то не припомню, чтобы вы занимали важный пост хоть где-то!□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
После очередного измывательства Гон направляется в тот самый бар со странным запахом и вывеской на падокейском. Заваливается внутрь без стука; сейчас часы работы, и клиенты внутри есть. Он ничем не хуже. Некоторое время он ошалело смотрит на девчонок в обтягивающих костюмах зайчиков, поражаясь разврату, затем видит пару пацанов и решает, что вопросов о пошлости достаточно — тут если и слишком что-то восхваляют, то тело как таковое, любое. От предложенного коктейля он отказывается, и затем осторожно, шаг за шагом, пробирается чуть глубже. Ближе к подсобке. Ему нужен Каффка… потому что. Если Каффки нет в зале, значит, он скорее всего в помещении позади бара, или наверху, где жилые комнаты. Сначала Гон лезть не хочет, это, вообще-то, незаконно, но потом любопытство его пересиливает, и он ступает внутрь. Аура мгновенно вспыхивает, контролируемая, как свечка. Рядом с Каффкой чувствуется то же, что и рядом с Хисокой; только вот самому Каффке до Гона нет абсолютно никакого дела. В чем-то это даже по-злому иронично. Впрочем, самого Гона к нему тоже не особо тянет. Он просто взрослый, скучный, пусть и выглядит эпатажно. Но одного у него не отнять, кое-чего… Нет, не чувства стиля! Он находит владельца бара вместе с Абаки в гостиной, замирает перед дверью. Эн вокруг нет, если Каффка и засекает его, то пока что не выдает это ничем: вместе они сидят на диване, выпивая, и разговаривают. Сначала болтовня чисто деловая, о поставках и незаконных франшизах, от которых надо избавиться, но затем все скатывается к тому, что Гону более-менее знакомо: то есть, разумеется, к Хисоке. — В последнее время кое-кто достаточно резво бегает, — замечает Каффка, покачивая бокал между пальцев. — Иногда я думаю, может, посадить его на цепь, но… Не смотри на меня так. Это всего лишь шутка. Абаки раздраженно цокает. — Херовая. — Да ладно, а ты у нас прямо комедиант, — губ его касается кривая улыбка, но затем спадает. Он задумывается, поглядывая в окно: — Мне кажется, что все это зря. Как и мои попытки. Я один раз уже пробовал… Ты знаешь, чем заканчивается. — Просто у тебя старомодные представления о том, как надо учить кого-то. — Что есть, то есть. Меня самого так учили. Абаки многозначительно хмыкает. — Заметно. — Ой ли? — Заметно, — продолжает она, — что ты вбиваешь эту дурь в голову уже ему. Просто тебе надо найти другой подход. Не так мягко. Ты сам видишь, некоторые люди понимают уроки только силой, и он — из таких. — И не жалко? Так говорить о своем друге? — Он мой друг, поэтому я желаю ему лучшего, — отрезает Абаки. — А еще я вижу, когда что-то не работает. Хватит его жалеть, он не ребенок и добровольно загнал себя в это состояние. Возьми пример с его приятеля, тот делает вид, будто ничего не происходит, и его слушаются, как миленького. Ой, думает Гон, да это же про меня. Хисока его слушает?! Почему он этого не знает?! — Этот «приятель» его убьет. — Хватит сюсюкаться, — обрывает она вновь. — Слушай, Каф… Я знаю, ты, вроде как, ну, любишь его, как любой хороший родитель любит свое пустоголовое чадо, но ему это только во вред. Дай ему самому понять, что делать стоит, а что — нет. Если этот случай с Реданом его ничему не научит, то… Скатертью дорога. Вот Гон-кун это понимает. А ему сколько, пятнадцать? — Гон-се… — Неудивительно, что они сдружились. Они как две капли воды. Даже наша дружба была довольно хлипенькой, а тут? По-моему, ты зря переживаешь. — Ты сегодня необычайно говорлива и жестока. — Потому что я не люблю излишнюю жалость там, где она не нужна. Он сам знает, где обосрался. И я ему сразу дала понять: если хочет оставаться в Амдастере и дальше, то пусть без лишнего выпендрежа. Это не моя ошибка. Поэтому со мной он еще разговаривает. А ты, Каф… Не размякай. — Я не размякаю, — холодно отзывается тот. — Все вы так говорите. А потом… — Достаточно. Повисает молчание. Затем, Каффка трет переносицу. Возвращает бокал на стол. — Ладно… Извини. Вся эта ситуация — просто кошмар. — Зато тебе теперь не придется бегать за ним по всем континентам, — фыркает Абаки и затем, неожиданно, резко поворачивает голову. Взгляд буквально впивается в Гона, и тот чувствует, как его сердце пропускает удар, один или два. — Хватит уши греть, проходи уж. Ой-й-й! Сказать, что Гону стыдно — ничего не сказать! Но он послушно (раз уж поймали) заходит внутрь и кланяется в извинении; Абаки подобное явно веселит, несказанно, когда как лицо Каффки принимает слегка задумчивый вид. Но он не удивлен, вот, совсем нет. Цокая, он откидывается назад в кресле и некоторое время смотрит в окно, явно размышляя о дальнейших действиях; затем поворачивается к Гону и склоняет голову набок. Взгляд исподлобья у него схож с Хисокой — такой же пробирающий до костей. — Так что же ты хочешь, Гон-се? Ты явно пришел сюда не просто так. — Я… э-э-э… Гон пытается выразить свою мысль более вежливо, чтобы не звучало по-идиотски, но сдается спустя полминуты: — Я видел, как ты дрался с Хисокой. И видел, как Хисока дерется точно также, — он потирает руки, чувствуя, как уши полыхают. Ну и стыдоба! Слов нет. — В общем… Я хотел спросить… Может, ты меня немного потренируешь? Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Он с хлопком складывает руки и зажмуривается, надеясь, что вся его такая чистая искренность сыграет свою роль. Аура Каффки напряженно гудит, рядом, словно рой пчел. Он явно не слишком-то рад видеть Гона тут, их предыдущие встречи и договоренности скорее вынужденная необходимость, но сейчас? Ничего подобного и нет. Гон шумно сглатывает, когда чужая аура темнеет, и затем, низким тоном, словно он едва сдерживает гнев — очередное забавное совпадение — Каффка глухо произносит: — Отказываюсь. — Почему-у-у? — Бессмысленно. — Считаешь меня безнадежным? Их взгляды пересекаются, и, отчего-то, подобный вопрос его озадачивает. — Нет… — медлит он. — Не поэтому. Но… — Забей на этого старпера, — стоит Абаки это произнести, как Каффка тут же болезненно морщится, словно это не та рана, на которую стоит сыпать соль. Она смотрит Гону прямо в глаза и как-то загадочно и не очень доброжелательно улыбается. — Я училась с Хисокой, так что парочку его приемов знаю. И Каффки. Да и тем более, — кокетливо наматывает она отдельную прядь на палец, — всегда мечтала поиздеваться над таким юнцом, как ты. О боги, думает Гон, понимая, что теперь отказаться он точно не сможет. Аура внутри него достигает своего пика контроля, он чувствует почти все в округе, и, отстраненно, он осознает, что причина этому — искренний ужас. Такое даже сравнивать не стоит с какими-то жалкими туалетными нападениями Аллуки и Киллуа.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Гон вспоминает свои опасения еще раз, когда Абаки гоняет его по внутреннему дворику, скрытому за баром. Все его мысли заняты жаждой выжить, но, меж чужих смертоносных ударов и обещаний растерзать на множество маленьких Гончиков, он замечает тень, стоящую на одном из балконов. Хисока тщательно наблюдает за его мучениями, но не реагирует: не шевелится даже. Взгляд его точно направлен на него, они даже пересекаются глазами, но Хисока не успевает хоть как-то ответить на чужое внимание, потому как вздрагивает и оборачивается. Кажется, его окликает Каффка? Если подумать, вдруг понимает Гон, тот никогда не называет Хисоку по имени. Странно. И сейчас… Он явно произносит не «Хисока». Они смотрят друг в последний раз, прежде чем тот отворачивается и скрывается в полумраке здания.