□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Общественные купальни — такая же важная часть Амдастера, как и клубы с кинотеатрами: у маленьких заведений нет места для обеспечения своим сотрудникам еще и душевых, поэтому придумывают вот такой способ: платишь деньги, и отмокай, сколько влезет, не просто под струей холодной воды, а даже во вполне себе теплой ванной. В сравнении с Небесной Ареной это, конечно, та еще дешевизна, но Гон часть жизни проводит в лесах-кустах, поэтому ему подобное не особо-то жмет. Скорее… просто удивляет, потому что, ну, Амдастер выглядит таким богатым местом, а, в итоге, даже Небесная Арена с не самым роскошным окружением, уделывает его в разы. Но купальни тут красивые. На стенах выложена мозаика с кучей цветных слонов, плитка с рисуночками, довольно уютно, в отличие от серых и стерильных мест все с той же Арены. Ее строят корпорации с целью заработать, Глэм Газ Ленд вместе с Амдастером — место, возникающее стихийно, люди творят его самостоятельно и вкладывают частичку души во все окружение, стараясь оставить от себя пусть даже самую маленькую и незначительную деталь. Поэтому даже самая дешевая купальня будет симпатичней Арены. Душа — очень важная деталь, без такого бережного старания даже простое хацу не получится, лишь что-то кривое, убогое. Примерно так Гон думает о новых правилах Ассоциации при Чидль. Она — не Нетеро, для нее это прежде всего компания со строгой иерархией и правилами. Поэтому ее Ассоциация скучна и пропускает часть людей принцев Какина. Бездушная корпоративная машина. Но это все сейчас абсолютно не важно; потому что Гон бесконечно далек от дел Ассоциации, Темного Континента и даже политики — сейчас, во всяком случае, дело Морены закрывает весь этот переполох. Все, что волнует его сейчас — разве что то, что плитка сверху держится некрепко, и от сильного пара может свалиться кому-то на голову. Идиллия. Честно говоря, после всего, что происходит в Метеоре и Йоркшине, это как бальзам на душу: Гон не уверен, что его терпения и нервов хватит на второй такой политический триллер, Он, все же, не шпион. Да, охотник — но он предполагает, что будет гоняться за редкими видами зверей вместе с Кайто, или хотя бы приключаться вместе с Джином, а не принимать участие в детективной запутанной истории. В купальне сейчас пусто, и кроме них четверых никого нет. Киллуа и Аллука захватывают гору пустых тазов, намыливают пол и катаются кто быстрее; скоро они врежутся в стену и оставят в ней симпатичную вмятину, и Гон с удовольствием посмотрит, как они будут оправдываться перед Абаки или Биски. Он сам сейчас занят — надо не только себя привести в порядок, но и помочь, конечно же, потому что с ними идет еще один человек… Хисока, вестимо. Он сидит рядом, не слишком-то активно трется мочалкой, мыслями где-то далеко — видно по взгляду. Смотреть на него… страшно, все еще, пусть время немного и лечит; во всяком случае, он достигает той кондиции, когда все это ужасающее зрелище можно назвать «сильной худобой» а не чем-то куда более опасным и, вероятно, смертельным. И это не говоря обо всех шрамах. О, сколько же их тут… Гон лишь краем глаза косится в его сторону, на тело без каких-либо протезов, истинный облик Хисоки со всеми его изъянами (именно поэтому он и выбирает день, когда никого нет — их присутствие тут не вынуждает припомнить утраченное, уже привыкшие), и думает, опять же: стоило ли оно? Хотя, может, и не было той «утраченной красоты», он не знает, что именно было сокрыто под текстурой — сколько шрамов тут старше их самого первого знакомства. Белые рубцы расчерчивают его торс, словно сетка, чередуются глубокие и едва заметные, крупные и непримечательная мелочь. Про лицо говорить уже труднее: что там от него остается, от этого лица? Даже зубы не все — единственные протезы, которые тот не снимает, но оно и понятно. Но всматриваться так долго — неприлично, некрасиво, и потому Гон не вглядывается. Все это без надобности. Попутно он ведет разговор… Это проблематично, потому что Киллуа меняет свое положение в пространстве каждые несколько секунд, словно тот самый поезд из задачек по физике, но вместо точки «Б» у него стеночка. Вот остается немного, совсем немного, вмятина по форме и крики Абаки уже близко… — … поэтому я думал, что как только закончатся тренировки, я направлюсь на Темный Континент, — заканчивает реплику Гон. Разговор ведется о Кайто — теперь тот всерьез ведет набор в экспедицию, но обещает, что далеко от баз они в ближайшие пару лет уходить точно не будут: Гойсан, временный город, выстроенный на берегу озера Мебиус (в той области, где лишь часть фауны (а не вся) пытается сожрать неожиданных гостей), станет их логовом надолго. Гону ну очень хочется отправиться следом, но без нэн там делать нечего. А он не возвращает его окончательно, то есть, вместо приключений он получает разве что огромный кукиш прямо в лицо. А еще Хисока, да. Хисока восстанавливается не до той степени, чтобы отправиться следом. Гон не озвучивает этого, но он на все сто уверен, что Киллуа прекрасно знает. Некоторые вещи не требуют быть произнесенными, что-то само собой разумеется. — Ну, значит, мы с тобой, — проносится тот на тазе мимо. Аллука орет: «стр-р-райк!». Другие тазы, сложенные в аккуратную пирамидку, разлетаются в стороны. — А почему не сейчас? — Аллука не настолько круто владеет нэн, дурила, — фыркает Киллуа и тормозит боком на тазу так, словно он герой какого-то боевика. Нет, еще и выпендривается, вы только посмотрите! — Я не думаю, что в Гойсане опасно, там вроде договариваются с местными зверушками, но мы хотим дойти до Аи, а они где-то на юго-востоке, где никто еще не ходил. Гон с трудом вспоминает газетные выпуски про угрозы с Темного Континента. — Это которые из газа? — Бинго! Киллуа отталкивается ногой и прицеливается. Тазы разлетаются в очередной раз. — Разве это не опасно? — Они — родственники Наники. Та говорит, что все на мази. — Блин, Киллуа, я знаю, Наника — душка, но это потому что у нее такой чудесный тупой старший брат, — Гон уклоняется от запущенного в него таза. — Мне кажется, опасно идти туда просто так… Ну, дело твое, конечно. Будет очень смешно, если ты с ними договоришься, и на одну угрозу станет меньше. Однако, нет смысла обвинять Киллуа в рисковых хотелках, пока сам Гон планирует присоединиться к поиску нитро-риса. Или другого любого лечащего средства. Он все еще не слишком уверен, что, даже оправившись, Хисока будет в состоянии зайти так далеко — как ни крути, лиши его протезов, и он окажется почти бессильным, но, с другой стороны… Иногда именно человеческое отчаяние — самое лучшее топливо. Он устраивается поудобнее и смывает шампунь с волос. Затем поворачивается к Хисоке. — Помощь пока не нужна? Тот качает головой. Вряд ли обижается, вот когда дело дойдет до спины… — Интересно, что сейчас с Леорио, — очередной прокат мимо и треск тазиков о плитку. — Я слышал, что первая экспедиция где-то там в далеких ебенях, и связи с ними нет. Странно, что туда потащился он, но Курапику отпустили. Зодиаки — одна большая шайка разбойников. — Курапика был немного в стадии умирания. — Разве Чидль это остановило бы? Ну-у-у-у… Если так подумать… — Разве не потому, что он был в неких очень тесных отношениях с королевой Ойто и мирными принцами? — влезает Аллука. Вот уж кто нахватывается от Киллуа или Фугецу. — Наверняка это была их попытка показать, что им не все равно на Какин, все такое… Фуу-тян наверняка знает. Киллуа вновь тормозит на тазу и резко вскакивает, переворачивая его, словно скейтборд. И все это — с голой задницей, ну просто восхитительно, может, это он тут настоящий дурила, а не Гон? Но оставим просмотр чужих анальных окружностей, это вообще-то неприлично и как-то… ну… э-э-э… Тазик опускается на плитку с глухим стуком. Киллуа упирается в него ногой. — Думаю, это потому, что Курапика там не только завоевал популярность среди принцев, но и потому, что весь Зодиак, кроме него, съебался на Темный Континент. Ассоциация в хаосе. Если бы не охотники старой закалки, вроде Морау, который туда-сюда катается, она бы уже развалилась. — Вот был бы тут Паристон… — И что? — Киллуа скептически смотрит на Гона. — Он еще хуже Нетеро. Такой же тронутый. — Зато он хотя бы умеет управлять, а Курапике плевать. — Ну, тут я с тобой спорить не буду. Но Паристон — такая же чума. И это — чистая правда. Гон размышляет о том, что делают сейчас старшие братья и сестры Фугецу, отправившиеся за пределы озера Мебиус, думает и о Морене — и ее предложении встретиться и продолжить охоту за Джайро. Она сейчас тоже где-то там, быть может, в Гойсане. Будет неплохо найти ее еще раз. Она, конечно, абсолютно тронутая, но хотя бы видит силу в балансе — в отличие от всяких гнусных кошкомальчиков, провались они под землю. Он чувствует легкий толчок под бок и кивает. Берет в руки мочалку и пересаживается за спину Хисоке. Страшно думать, что раньше он казался ему недостижимым — во всем, росте, силах, умениях. А сейчас они почти равны… и Гон помогает ему, потому что плоть предает. Он ненадолго задерживается взглядом на страшном рубце на спине в форме паука — позорное клеймо о предательстве, после чего опускает глаза. Главное, что все это в прошлом. Главное.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Их маленькие моменты единения становятся более интимными, личными — в том плане, что Гон начинает видеть в бывшем сопернике и причине равняться человека, а не то мифологическое нечто, как обыкновенно до этого. Может, это такой способ раскрыться? Хисока же упертый, он не может так просто дать понять, что ему требуется помощь, но ему все еще нужно это эфемерное и неясное ему самому, контакт человеческий, и эти откровения — просто то, как он его знает в неагрессивной манере. Гон находит его одним вечером в опустевшем зале для тренировок, у Абаки: замирает в дверях, когда видит совершенно простое для такого невероятного человека — отжимания. Ах да, нужно же вернуть форму, и для начала нужно начать с чего-то, что может самый обычный человек. Гон слышит (от Абаки, та, в свою очередь — от Каффки), что находится видный нэн-целитель, сращивающий мышцы обратно, но даже их частичное восстановление занимает длительное время — а Хисока теряет слишком много, чтобы так просто встать на ноги. Капли пота на полу подтверждают. Раньше такое — играючи, а сейчас? Невыносимо тяжкий труд. Аккуратно он проходит вперед, садится рядом; Хисока бросает на него лишь быстрый взгляд. Продолжает свое дело, упорно, сипло дышит, пальцы с почерневшими ногтями впиваются в пол — Гон отстранено вспоминает, как Аллука хочет выкрасить их в яркий неон. Какие-то пальцы, те, что свои, крепко забинтованы. Затем откидывается назад, упираясь руками. — Я отправил домашнее задание обратно, — признается он спустя пару минут. — Мито-сан уже получила посылку и направила ее в департамент. Представляешь? Мне сказали, что все правильно. А все потому, что ты объяснил мне эти чертовы логарифмы. Хисока издает победное «хе». — Мито-сан мне не верит и думает, что я жульничаю. Гон некоторое время сверлит потолок взглядом. — Поэтому я рассказал про тебя. То есть, я давно рассказал… Просто сейчас конкретней. Поэтому, если я вернусь на Китовый остров, ну, там, погостить, то ты поедешь со мной. Это не обсуждается, ага. Неожиданно, Хисока замирает и опускается на пол. Затем садится и пристально смотрит на Гона прямо в глаза. Он не понимает, наверное, зачем все это. Но Гону важно — не только чтобы доказать, что он сам все решает (хотя это тоже!), но это что-то вроде маленькой традиции? Мито-сан — очень важный человек, но для кого-то из мира охотников она совершенно безобидна, беззащитна даже. Рассказать о ней, о своей слабости — символ высшего доверия. Этого заслуживает Киллуа. В какой-то степени — Фугецу, пусть и обгоняет события. Теперь же — Хисока. Наверное, это глупо, с учетом, чем заканчивается вражда с «Пауками», но… Так правильно. Их гляделки длятся достаточно долго, и Хисока тянет руку. Гон без лишних слов протягивает ладонь. «Зачем». — Потому что ты мой друг. Глупый вопрос. «Я хотел убить тебя». — А Киллуа — наследник семьи ассасинов, — скептически фыркает. — У каждого свои недостатки. «Это ошибка». — Мне плевать. Типа, реально. Ты мой друг — точка. Остальное просто детали. Если бы ты действительно хотел меня убить, то наверняка нашел бы миллион моментов для этого. Но смотри. Я все еще жив. Есть ли смысл продолжать? Видимо, аргумент достаточно убедительный, и Хисока рассеянно кивает, пожимая плечами. Он продолжает сидеть рядом, но его поза более скованная, не такая открытая — но не уходит, все равно еще тут. Тоже в какой-то степени символ высшего доверия. Грудь поднимается и опускается, усталость после недавней тренировки еще не спадает, и Гон беззастенчиво рассматривает шрамы на груди — опять, как в купальне, но теперь не скрывая. Последний шрам от Каффки выглядит самым ярким, словно пятно, но вместе с тем, почти аналогичный, на животе… Гон видит, что след двусторонний — это не первый раз, когда Хисоку пробивают насквозь. Но он все еще жив. Упертый. Куроро, несомненно, прав в своих опасениях, когда хочет отрезать голову — пожалуй, не участвуй Гон в грандиозном плане по обману, он бы согласился с его выводом. Вдруг и правда оживет вновь? С Хисокой никогда нельзя быть уверенным. Он поднимает взгляд и замечает: — Ты выглядишь лучше. Сильнее. В ответ — лишь смешок. Не верит в сказанное, ну разумеется. — Я говорю серьезно. Ты просто не видел себя по стороны в том долбанном подвале. Не знай я от Нобунаги, что ты еще дышишь, что это вообще ты, я бы подумал, что это просто незнакомый мне труп. А сейчас… Он опускает взгляд. На руку. — Ты все лучше двигаешь пальцами. «Это все твоя глупая математика». — Ой, да ладно! Зная Абаки, я уверен, она тебя что-то еще заставила делать. Типа тех мячиков, которые надо сжимать и разжимать. Хисока лукаво щурит глаза. «Может быть». — Или это твое новое хацу! Я уверен, — оживляется Гон. — Что-то очень хорошо связанное с движением рук! Только не карты, а… Не знаю, как это описать. «Откуда ты знаешь?» Кажется, вполне искренне удивляется. — Вообще-то это подметил Киллуа, но я сейчас смотрю на твои перебинтованные пальцы, и вот этого раньше не было! Я уверен, что в ином случае Абаки бы точно что-то заметила. Ну вот, — насупливается он. — Мог бы и меня позвать. Я бы помог! «Не хочу». — Почему-у-у? — скулит. «Ты и так видишь меня очень слабым». — Ну, я же твой друг, — удивляется Гон. — Перед друзьями можно показать слабость. Как когда я лишился нэн. Или взбесился из-за Кайто, а потом расхныкался, как придурок, перед Киллуа, Накклом и Шутом. Друзья всегда помогают. Например, выговориться… Нет ничего плохого в том, что ты сейчас слаб. Послушай. Я не думаю, что кто-то другой смог бы пережить этот год, даже я сам. Но ты преодолеваешь это, выживаешь во втором бою… Сейчас тут, рядом со мной. Знаю, тебе не нравится Каффка, но он тоже о тебе заботится. Иначе бы… Иначе бы не помог. Гон пристально смотрит на Хисоку. — Что произошло между тобой и Каффкой? Это что-то серьезное? — кивок, Гон хмурится сильнее. — Не расскажешь? Он видит, как Хисока медлит. Это — сам факт, не следующий отказ, а заминка — дают ему понять, что Гон преодолевает черту даже такого недоверия, приближается к истине. Хисока сомневается, он почти готов раскрыть страшный секрет, и если ему потребуется чуть больше времени — Гон готов ждать сколько требуется. Поэтому, после легкого качка головы, он улыбается: — Ну, ладно уж, секретничай дальше. Но я все равно потребую ответа! Но не на этот вопрос. Вновь смотрят друг другу в глаза. — Ты собираешься выступить против Редана вновь, да? Отомстить. Хисока смотрит на него внимательно, но затем выдыхает немо и все же кивает. Да, как Гон и думает. Все выздоровление ведет к очередной мести, бессмысленной и нелепой. Но Гон… Гон помнит Неферпитоу, он понимает, что иногда месть нужна. Не потому, что она разумна. Чтобы успокоиться. — Когда убили Кайто, я был в бешенстве, — признается Гон. Это первый раз, когда он рассказывает Хисоке о той страшной ночи, но важный. Для них двоих. — Тогда, правда, я думал, что его просто искалечили, поэтому какое-то благоразумие у меня оставалось. Но я помню момент, когда я вышел против Питоу и увидел его, лечащего незнакомую мне девушку. Почему, подумал я, почему эта девушка заслужила спасения, а Кайто — нет? Я взбесился. Наорал на Киллуа… Сделал много непростительных вещей. Знаешь, смотря сейчас на ту ситуацию, я думаю, Питоу, которого я встретил во дворце, отличался от Питоу, убившего Кайто. Он изменился, понял ценность верности и жизни. Поэтому он согласился мне помочь и даже сломал руку. Потом я узнал, что в какой-то момент девушку, чьей жизнью я его шантажировал, спасли — но он следовал за мной, даже сказал правду, что Кайто мертв. Я убил Питоу, потеряв нэн. Кайто в итоге выжил с помощью хацу… Это была бессмысленная месть. Он медлит. Затем вновь поднимает взгляд на Хисоку. Тот смотрит ему прямо в глаза. Значит, слушает. И ждет, когда Гон завершит историю. Это вызывает у него вялое подобие улыбки, и Гон застенчиво трет затылок. — Я никому этого не говорил, даже Кайто. Но я все равно рад, что я его убил. Потому что Питоу был злодеем, он заслужил. Не важно, что он исправился… Он все еще искалечил Кайто, убил его, он заслужил равноценного наказания. Поэтому я понимаю, как иногда важна бессмысленная и глупая месть. Он опускает голову. — Я не хочу тебе помогать. Не хочу даже давать тебе думать о том, чтобы вновь выйти против Куроро. Честно… — крепко сжимает кулаки, — мне проще переломать тебе хребет, чтобы ты так и остался калекой. Я буду рядом всю жизнь, и буду счастлив — что ты не повторишь своей глупой ошибки. Молчание, долгое. Тяжелый вздох. — Но я не буду. Конечно же… Потому что ты мой друг. И поступать так жестоко — это не то, что делают друзья. Хотя по шее бы тебе точно полезно было бы заехать, за то, что ты устраиваешь… Знаю, тебе надоели уговоры Каффки, но я ничего не могу с этим поделать. Поджимает губы и сердито смотрит в глаза. — Я помогу тебе. Мне это не нравится, но я помогу. Потому что я твой друг. Но не жди от меня поблажек. Если ты сдохнешь, я все равно отправлюсь с тобой на Темный Континент. Поменяется лишь цель: вместо лечения я найду способ вернуть тебя к жизни. И вот тогда… Неважно. Он вздрагивает, когда чужая рука хватает его за запястье, затем видит лицо Хисоки — спокойную мертвую маску. Гон искренне ждет, что тот опять взбесится, как в тот их предыдущий разговор, но, неожиданно, его прикосновения спокойны, аккуратны, ни единой лишней эмоции. «Ты прав». Гон смотрит ему в глаза. Глаз, единственный… Это что-то, что никогда не происходило до этого. «Месть действительно бессмысленна. Особенно эта. Но я не могу оставить все как есть». — Опять дело принципа? «Нет. Не в этот раз». — Тогда я не понимаю. «Ты и не должен. Это старая рана. В последнее время она болит все сильнее». — И совсем-совсем не проигнорировать? «Если я опущу руки, то в этот раз уже никогда не смогу простить себя». Так говорит Хисока.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Новое хацу Хисоки — детонация. Взрыв, иным словом. Не надо даже гадать, откуда растут ноги, и Гону это очень сильно не нравится. Но, насколько он помнит слова Винга, проще всего разработать ту способность, с которой знаком не понаслышке — как, например, Киллуа с его электричеством. Больные темы, старые раны, болячки и подкожный зуд — все это становится отличной почвой для чего-то нового. У Гона, когда он придумывает «Ка-камень», нет никаких травм или обид, он чище пустого листа. Поэтому его хацу просто, без лишней умственной акробатики. Но Киллуа? Киллуа вспоминает то, что портит ему детство, и создает нечто весьма смертоносное. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Хисока использует болезненный опыт и создает хацу с дистанционным действием, работающее еще и в близи, и по площади. Учитывает все советы до этого. Элегантно, просто, но очень сильно не нравится Гону. Но кто он такой, чтобы вертеть носом? Это все — способ убийства Куроро, наверняка хацу работает под какими-то условиями, что-то вроде «только против Редана», но Гон лишь гадает: он не хочет донимать Хисоку слишком сильно, делает это до. Бессмысленно идти против Хисоки; тот настроен решительно… поэтому Гон решает ему помочь. Если Хисока проиграет опять, его убьют, это точно, поэтому вариант тут лишь один — победа, любой ценой. Вероятность существования артефакта оживления мала, слишком опасная ставка. Если он поможет, то, может быть… у того будет хотя бы мизерный шанс на победу. А сотая процента — это все еще не ноль. Поэтому первым делом он отправляется в местную библиотеку и зарывается во все старые издания, какие находит, о бомбах и взрывах. История динамита, взрывчатка, отцы и матери грязной бомбы; температура в нулевой отметке, граунд-зиро как понятие, температура, последние статьи о ИТЦ и том, что происходило в момент взрыва «Розы»… И она, словно королева, оружие старых войн, уснувшее навсегда вместе с ними — Ракета, бомба старого поколения, мать «Розы» и последовавших боеголовок. Носящая имя «Фау-04» — и вновь это число, словно преследующее. Фау-04 взлетает по дуговой траектории, словно радуга, она падает в точку смерти, куда тянутся лишь мертвецы — в будущем, но они уже чувствуют, когда наступит их конец. Фау-04, словно олицетворение того, что бурлит в Хисоке; взрыв, реакция пламени, и это число. Ракета получает имя в честь сахертского слова «павлин» — ведь пламя из сопло схоже с хвостом. Павлин… Яркая красивая птица, как и Хисока тогда. Умершая бомба к умершему образу. В библиотеке он становится почти завсегдатаем. Кто бы подумал!.. Если бы его увидела Мито-сан, она гадала бы — свихнулся, ну точно. Книги тут старые, сюда мало кто ходит, но зато они есть — и целое множество, в Амдастере не сжигают литературу показательно, как в том же Восточном Горуто. Раздел истории, постоянно, библиотекари начинают узнавать его и даже здороваться. Их интересует такие странные интересы, но Гон лишь смеется глуповато и говорит, что охотник — и будет останавливать Джайро. Вновь та полуправда, которой он учится ранее. Эта история выворачивает его нутро наизнанку, само существо. Один раз он ненароком тормозит не у того стенда, оступается — хотя, обычно, четко знает, куда идти. Что-то про кино. Гон долго смотрит. Он тащит все, что находит, Хисоке — зачитывает тому, пока он тренируется, сам что-то да вспоминает из памятного дня в ИТЦ, даже хацу Гентру — «Маленький Цветок», что лишает его одной кисти, все, что может помочь. Он не уверен, помогает ли Хисоке по-настоящему, но надеется, искренне… Хотя бы так. Но поможет ли это по настоящему… Как знать? Иногда Гон предпочитает не размышлять о таком, ведь ответ до одури очевиден. В один из дней в зале они одни… Так думают, пока, вдруг, дверь не открывается, и внутрь не проникает Абаки. Они смотрят друг на друга, подозрительно, а она — словно учитель, заметивший прогульщиков. Очень суровый и недобрый взгляд. Но Абаки — человек мягкий, и потому, лишь чуть более снисходительно, чем обычно, она замечает: — Если Каф узнает, что вы оба тут делаете, он вам глаза на жопу натянет, это я вам гарантирую. Интересные заигрывания, это он всерьез, или опять какие-то инсинуации? А то с него будет. — Не сидеть же на месте, — находится со словами Гон, и Хисока, чуть медля, кивает. Абаки сверлит в нем дырку. Дырищу, судя по тому, как сужает глаза. — Мне стоило бы поступить, как и он. Ой-ой-ой. — Но я твоя подруга, — вздыхает, — и мне не хочется выслушивать жалобы Кафа еще. Поэтому… Поэтому, — она сжимает кулаки, несколько раз, словно прицениваясь. Повторяет это несчастное «поэтому» пару раз еще. — Я помогу. Но платить за это, Гон-кун, будешь ты. Выступления сами себя не анонсируют. Нет покоя нечестивым, да?