□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Хисока голосом Абаки рассказывает о той схватке. Это происходит во время охоты на Аллуку, говорит он. Они сталкиваются с Гото в лесу, сражаются — тот силен и создает проблемы, но слишком уж полагается на свое хацу с монетками, и это его губит. Хисока оказывается банально быстрее. Он с жаром — текст сух, как и голос рассказчика, но глаза горят азартным огнем — рассказывает про то, как картой рассекает ему глотку, так глубоко, чтобы уже ничто не сумело бы его спасти. Гото захлебывается в собственной крови, еще несколько минут умирает, мучительно задыхаясь, и Хисока наблюдает за этим — украдкой. Странно, думается Гону. Он помнит слова Мачи в один из их коротких диалогов: та уверяет, что Хисока из тех людей, что попросту не запоминают имена встреченных противников, как нечто ушедшее, из прошлого. Гото должен стать таким же. Но, отчего-то, он его помнит, отчего-то… Может, это тоже все ложь? И он помнит всех? Или на самом деле он не убивает Гото? Ведь Киллуа говорил о нем, и Канарии… Но это тоже неразумно. Они как-то болтают о Кастро, Хисока с трудом вспоминает разве что его хацу-двойника. Почему Гото? Или все дело в Киллуа? Может, вся эта болтовня про дворецких напоминает ему о той былой схватке, и чувство обиды и злости, что какой-то сопляк смеет ему тут читать нотации, возвращает к жизни те далекие воспоминания, в самом их соку. Сложно сказать. Нынешний Хисока отличается от себя старого кардинально, меняется образ мышления. Он еще пытается цепляться за фрагменты былого, делать что-то как и раньше, но ослабевшая плоть предает. Поэтому, постепенно, разум тоже перестраивается — и, в итоге, на выходе Гон видит какой-то странный гибрид из фрагментов Хисоки того, ушедшего, и Хисоки нынешнего, который не ровня даже ему самому. И эта история — просто попытка доказать не только Киллуа, но и себе, что он еще что-то да может, что не стоит забывать. Но… Все это остается в прошлом. Все понимают. Хисока наверняка тоже. Однако, Киллуа все равно свирепеет. Волосы встают дыбом, электризуясь, глаза загораются огнем. Он весь собирается, как кошка, готовая к атаке, но медлит — секунды, считанные, явно давая Хисоке тот самый последний шанс хотя бы извиниться за сказанную глупость, но у того во взгляде лишь опьянение от увиденного — о, он явно в полном восторге от того, что происходит. Ну да, отстраненно вспоминает Гон. Он же тронутый. Боги, почему он постоянно забывает. — Я говорил с Гото, — медленно, выжидающе проговаривает Киллуа. — Совсем недавно. Если хочешь спровоцировать меня, то выбери что-то более правдоподобное. Хисока лишь фыркает, надменно. — Если не веришь, можешь спросить у своего драгоценного старшего брата. Абаки явно не в восторге от необходимости работать диктором, но ей видится проблема — то, что Хисока банально не может ответить — и потому она остается. Но не встает перед Киллуа, не бросается на защиту. О, она, вероятно, верит в то, что говорит Хисока, но ее раздражает его самонадеянность и желание спровоцировать, а потому останавливать Киллуа она не собирается. Ну и правильно, уныло размышляет Гон. Некоторые люди понимают уроки лишь силой. Каффка говорит это со знанием дела, потому что уже сталкивается. Только вот, кажется, если он так думает, то Хисоке даже это не помогает. Киллуа угрожающе сужает глаза и наклоняется. Готовится к броску. — Это бред. Он не верит в собственные слова. Детали складываются, а Киллуа постоянно дурят в собственной семье, даже прислуга. Если Гото мертв, ему вполне могут не рассказать. — Поэтому я ненавижу твою сраную рожу, — рычит он, крепко сжимая кулаки. — Ты постоянно только делаешь, что врешь и предаешь. Господи. Не могу поверить, что ты заставляешь меня это сказать, но иногда я жалею, что Редан тебя не прибил. Бешеной собаке — собачья смерть. — Легко тявкать, пока тебе не могут дать сдачи. Ощутил силу? Взгляд Киллуа и Абаки пересекается. Но беззлобно. С яростью смотрят тут разве что на Хисоку. — Этот вопрос стоит задать тебе. Посягнул на слишком большой кусок пирога? — Осмелел, стоило вытащить иглу Иллуми? — Что ты там вякнул?! Нить напряжения лопается, и Киллуа бросается вперед, стремглав. Явно намеревается выбить из Хисоки все дерьмо. С ним в скорости не сравниться — он быстрее звука, Гон лишь моргнуть успевает, как тот оказывается вблизи и хватает того за грудки. Хисока повисает в его руке, как мешок, продолжает смеяться, лающе, он явно ждет эскалации конфликта, избиения… Гон не понимает, почему. Странная тяга к жестокости. Может, ему просто хочется ощутить чужой гнев, эту эмоцию, что даже в нынешнем состоянии он все еще способен вызвать нечто сродни утраченному. Но сейчас они не равны, Киллуа — чудовище, талант, его нэн даст фору даже опытным охотникам Ассоциации, а из родных хацу у Хисоки остается разве что «Текстура» и новая недоработанная детонация. Ткань от напряжения трещит, Киллуа заносит кулак, медленно, и Хисока смотрит на него во все глаза… Но ничего не происходит. Молчание. Киллуа резко разжимает руку и толкает того в грудь, отшатываясь и сам. Сплевывает на пол, разочарованно. — Иди ты к черту, — бормочет он и отворачивается. — Ты даже этого не заслуживаешь. Если ты и правда убил Гото… Однако, фразу он не заканчивает, быстрым шагом покидая зал. Абаки и Гон провожают его взглядом, затем переглядываются — обмен весьма многозначительный. Лишних слов не требуется, ситуация — абсурд. Да, Киллуа тоже делает глупость, когда начинает зачитывать нотации, но он делает это из желания помочь. Хамовато, конечно, в своей типичной манере, но не со зла. Но он ковыряется в гниющей ране, размашисто, а Хисока не из тех людей, кто так просто прощает. Хвала богам за то, что у Киллуа хватает благоразумия не начать избивать его, но ситуация все же имеет место быть — и результат, конечно… Хисока же… просто стоит рядом, продолжает смотреть куда-то в пустоту перед собой, и взгляд его — абсолютно пуст. Может, он тоже считает это глупостью. Может, ему просто хочется ощутить забытое. … или он большой идиот. Первое, впрочем, не отменяет второго. Гон подходит к нему и заглядывает в глаза; сначала Хисока слишком погружен в собственные размышления, но затем обращает на него взгляд и слегка наклоняет голову набок, словно удивляясь, хотя на лице его не мелькает ни единой эмоции. — Зря ты его спровоцировал, — замечает Гон. — Он мог бы помочь в тренировках. Если научился бы избегать его атак, то Фейтан был бы не ровней. Но, что уж тут. Он отворачивается и уходит, слыша позади, как Абаки подходит ближе и спрашивает что-то, едва слышно… Закрывает за собой дверь.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Киллуа он находит спустя минут десять — тот возвращается с улицы, судя по разъяренному лицу, только что болтает с кем-то из поместья по таксофону. Вдвоем они отправляются куда глаза глядят, затем к ним присоединяется и Аллука; пока не достигают какого-то нелепого кафе с мороженым — ближе к зиме, да еще и в такое время, оно почти пустое, так что местечко находят себе быстро. К счастью, в меню есть теплые коктейли: Гон заказывает себе что-то простое, сливочное, когда как Киллуа — кошмар диабетика: сладкий клубничный коктейль с шоколадной крошкой. Аллука берет простой кофе — на их фоне она сейчас выглядит самой взрослой, вот уж зрелище, над чем потешается ее брат (и благополучно получает по шее). Он помешивает сахарное варево трубочкой с видом, будто сейчас вкусит амброзию. Но потом все же замечает, довольно сухо: — Я позвонил Канарии. — И? — Не стала долго ломаться, подтвердила. Ну, она не видела Хисоку, но труп Гото с распоротой глоткой они с Цубонэ потом и правда нашли. Некоторое время они молчат. — Ты не выглядишь особо злым. Ну, то есть, хотя подтвердил все это. — С его смерти проходит несколько лет, все это время мне дурят голову… Представляешь? Все боялись мне рассказать, — Киллуа разочарованно цокает и отворачивается к окну. — Не знаю, уже нет смысла ни на кого злиться. Если только на дворецких, за то, что играли в молчанку. Ну а Хисока… хер с ним. Еблан и есть еблан. Да и тогда он сто процентов действует по указке Иллуми. А сейчас… Чего от него ждать, чуда? Он же неисправимый. Ты и сам это понимаешь. Ты его с того света буквально вытаскиваешь, и что он тебе в качестве благодарности? Опять рвется отомстить Куроро. Мозгов ноль. Киллуа помешивает коктейль трубочкой и отпивает. Затем вздыхает, надсадно. — Единственное, о чем я реально жалею, что с Гото мы тогда поцапались. Из-за всей охоты на Аллуку. Мог быть нормальный разговор, но мать и отец не могут же адекватно все воспринимать, надо ж хитровыебанные схемы через дворецких строить. Тьфу. Аж противно. — Жаль, что это моя вина, — бросает Аллука. — Не твоя! Блин. Это все вина семьи. У них говно в башке, если бы не послали с нами эскорт, то… Э… — Киллуа медлит. — Ну, ладно, если бы не послали, то Иллуми добрался бы до нас быстрее. Возможно. Короче… Не твоя. Вот. Они втроем молчат. Гон размышляет: о смерти Гото, который учит его фокусу с монеткой, обо всей охоте — ведь это частично и его вина тоже. Даже большая, чем у Аллуки; она просто жертва обстоятельств, когда как Гон — источник. Не будь той клятвы, не было бы и проблемы. С другой стороны, тогда Аллука осталась бы в подвале Золдиков навсегда… Не было бы столь элегантного повода ее оттуда выдернуть. Но, есть ли смысл? Сожалеть? Гото защищает хозяина и погибает ради него. Исполняет свой долг. К нему не придраться. Хисока следует указу Иллуми, Аллука и Гон в той ситуации вообще особо повлиять не могут. Ну а что Киллуа? Он выбирает самый разумный вариант. В итоге больше всех и правда виноваты остальные Золдики. Жаль Гото. Очень и очень жаль. Время не щадит, и то, что кажется Гону незыблемым, постепенно уходит. Он зачерпывает ложечкой сливки и начинает тщательно облизывать ложку. — А если попросить Нанику оживить его? Ну, чисто теоретически. Я без намеков. Может сработать? Аллука задумчиво потирает скулу. — Ну, если говорить теоретически, то вполне-вполне. Но это не лечение, а простое желание, так что плана за это будет невероятной, — она пожимает плечами с крайне тоскливым видом. — Да и вряд ли нам всем понравится результат. Что-то мне подсказывает, что… это не будет выглядеть человеком. Да уж. Терять семью тяжело.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Об этом Гон размышляет ночью, когда лежит на крыше — расстилает там пледик, чтобы было удобней; валяется, скрестив руки, и смотрит в небо, где через неоновые засветы едва-едва пробиваются звезды и луна. Киллуа теряет Гото, но он быстро собирается — потому что все детство его тренируют не терять контроль. Аллука же знает его не настолько хорошо, да и, что уж тут темнить, она большую часть детства проводит в изолированной комнате, а потому копирует паттерны поведения у брата. Но Гото им — не семья. Из всех Золдиков они, по сути, единственные, кто обоюдно признают себя родственниками. Что случилось бы, потеряй Киллуа Аллуку? Или наоборот? Гону вспоминается схватка в обрушающемся небоскребе, Джайро и его больные идеалы. Он ведь знает, кто такой Гон, виделся с Джином. Если захочет, то вполне сможет шантажировать его жизнью Мито-сан и бабули. Он — преступник, террорист, ему плевать на человеческие жизни. Такая тварь… способна на многое. Странно, вдруг думается Гону. Обычно он менее категоричен к людям, даже в Гентру пытается увидеть что-то хорошее и замечает — когда тот просит вылечить друга со сломанным носом самым первым. Даже в Питоу такое было. Но Джайро? Абсолютное чудовище. Если он действительно начнет угрожать Мито-сан, то Гон ничего не сумеет сделать. Связи делают тебя слабее. Риторика Хисоки. Поэтому тот и избегает «дружбы» и каких-либо близких контактов. С Мачи работает со скрипом, но отлично — с Иллуми, с которым у них обоюдная жажда использовать друг друга без скрепления этих отношений какими-то бесполезными и навязанными обществом ярлыками. Если тебя нечем шантажировать, если тебе нечего терять, то ты сильнее. Нет рамок, что тебя сдерживают, нет людей, перед которыми придется оправдываться. В целом… это довольно логичная мысль, но только вот с таким подходом очень тяжело. Люди не могут без связей. Жизнь подчиняется правилу «палок» и «веревок», и если ты постоянно выбираешь «палки», то они тебя и сгубят. Хорошо, что у Гона есть такие чудесные друзья. Кто знает, что случилось бы без них. И у них — без него. Экзамен они проходят вместе, благодаря усилиям всех четверых. Но у Хисоки их нет. Он намеренно все отсекает: ругается с Каффкой, убивает Моритонио, по сути, единственной ниточкой к прошлому остается разве что Абаки; но Абаки по собственным же словам знает его незначительно мало. Плюс она воспринимает его глупости довольно прохладно, с расчетливым осознанием, где она может помочь без проблем себе, а где — нет. Скорее всего Хисока это прекрасно понимает, вот и оставляет контакт с ней. Ведь Абаки, как и Иллуми, не станет рвать и метать ради него. Взаимно. И никто не расстроится. Позади, на лестнице на крышу, слышатся шаги. Гон думает, что это, наверное, Киллуа, запрокидывает голову — но вместо него, к своему удивлению, видит Хисоку. Тот криво улыбается, видно по глазам, как расходятся морщинки в уголках, затем аккуратно забирается и выжидающе смотрит, спрашивая разрешения. Наверное. Хотя глупо, потому что он уже тут, скорее просто ставит перед фактом, и Гон жмет плечами. Смысла прогонять Хисоку ему нет, вот если бы тут был Киллуа — разговор другой. Некоторое время они молчат. Гон краем глаза его рассматривает: время идет, как и медленный путь к исцелению, и Хисока преображается. Постепенно, незаметно, но в голове свеж образ гниющего заживо тела на стуле в подвале, и, на фоне того кошмара, сейчас он выглядит вполне-вполне; хотя это все еще бесконечно далеко до утраченной формы. Самая заметная деталь, конечно же, волосы — они все еще растут не так хорошо, но уже не торчат клочьями, да и стараниями Главной Модницы на районе, Биски, прическа выглядит… ну, приличней. То есть, они все еще, несомненно, короче, но теперь эта пятнистая раскраска на волосах с внезапными белыми прядями выглядит скорее как задуманное, чем как нечто неправильное. Затем опускает взгляд на руку. Потому что внимание привлекает яркое пятно, каким оказываются выкрашенные в невыносимо противный флюоритовый ногти. — Работа Аллуки? — тупо интересуется Гон. С гордым видом Хисока осматривает ногти и кивает; это странное подобие дружбы продолжается уже пару недель, и Гон размышляет, что Хисока позволяет все это лишь потому, что Аллуке его не жаль — они не встречаются ранее, и проецировать старый образ она не может. Плюс его явно забавляет ее жажда использовать его руки в качестве тестового полигона для безумной покраски. — Эй, погоди… это моя толстовка! — хмурится Гон, и Хисока беззастенчиво кивает. Нет, даже не стыдится, вот хорек! — Ты бы хоть спросил разрешения, блин! Как она на тебе вообще сидит так нормально, ты же выше? Ой-ой, рожу попроще сделай. Затем, они замолкают. Гон продолжает смотреть в небо. Интересно, размышляет он, насколько сильно бы изменилась судьба Хисоки, если бы они не встретились? Даже не в последний год, в том же Йоркшине — если бы не Гон, то Курапика бы не прошел экзамен, а не будь Курапики — Куроро бы не получил на сердце цепь. Не было бы предательства, и он бы все выжидал… Может, ему бы надоело в какой-то момент? Но был ли смысл рассуждать об этом всем? — Иногда я думаю, — внезапно проговаривает он, — что если бы кто-то узнал о моей семье, он бы непременно этим воспользовался бы, чтобы шантажировать. Ну, помнишь, как в Йоркшине «Пауки» взяли нас в плен, когда Финкс пытался еще строить крутого по телефону? Курапика тогда был в бешенстве, но ему пришлось играть по правилам. И Редану — когда он похитил Куроро. И меня это… пугает, наверное. Я не хочу, чтобы Мито-сан пострадала. Наши жизни — это не те прямые, что должны пересекаться. Он поднимает взгляд на Хисоку. Тот смотрит на него, внимательно, щуря глаза. Интересно, не изуродуй ему нижнюю половину лица, он бы сейчас улыбался? — Ты думаешь, что связи делают слабее. Не вопрос — факт. Хисока, помедлив, кивает. — Значит, ты считаешь наш с Фугецу своими слабыми точками. В ответ — пожимает плечами. Это не категоричное «нет» или насмешка. Он перестает играть роль неприступного одиночки, в конце концов, так оно и есть — сейчас его буквально вынуждают вспомнить, каково это — иметь хоть кого-то рядом. И не то, что он особо сопротивляется. Как и по рассказам Фугецу на корабле. Видимо, Хисока не просто социопат, он-то все прекрасно понимает, просто намеренно отстраняется ото всех. Ведь так удобней. Кроме от всяких чудил вроде Иллуми, но, эй, это даже за «дружбу» не считается, исключительно деловое партнерство. — Ты нас хоть друзьями считаешь? Ой, опять этот «да что ты говоришь» взгляд. На улице прохладно, телефону тут не место, и Хисока — руки у него холодные на ощупь — выводит на ладони коварное: «Будто у меня есть выбор». — Ну, ты можешь послать нас нахер. Как Фугецу, когда тебя схватили. Зачем ты, кстати, это сделал? «Не люблю нытье». — Она за тебя переживала! Дурик. Высокомерно закатывает глаза… Вот он, самый настоящий дурила. Просто поразительно, что эта пустая голова принадлежит одному из самых опасных бойцов Небесной Арены. Как только доживает до тридцати с таким легкомыслием, нет, ну честное слово? — Нет, серьезно, ты хоть немного за нее переживал? «Гон, не вынуждай меня признавать вещи, которые я не люблю озвучивать». — Ага! — он победно улыбается. — Я так и знал! Она тебе нравится, да? Ну, как… э-э-э… Подруга. Некоторое время Хисока медлит, явно собираясь с ответом. На холодном воздухе на его и не без этого бледной коже возникает розовый румянец, но кончик носа под маской скрыт — да и там всего лишь бездушный пластик. Наверное, он тоже леденеет, поэтому иногда он подносит руки в лицу и часто-часто дышит. Но Хисока кивает, по итогу. Это простое «да» явно требует пояснения, потому что он тут же хватает Гона за руку. «Ностальгично». — Ты это ей говорил… — Гон медлит. — Она тебе кого-то напомнила? «Кое-кого». — Опять секретничаешь!.. Да ладно, мог бы и сознаться. Трясет головой, взгляд лукавый… Нет, совсем нет совести. Гон берет его за руку, ту, где пальцы еще его, родные, и переплетает их со своими. Ради небольшого момента единения он не собирается кого-то замерзать до состояния, когда на следующий день обычно валяешься с температурой и насморком. Но пора заметить слона в комнате. — Зачем ты разозлил Киллуа? — тихо спрашивает Гон. Не смотрит на Хисоку, но все равно видит его краем глаза, как тот дышит, тихо-тихо. — Ты ведь знаешь, как это неприятно. Когда кто-то над тобой так насмехается. В ответ — тишина. Хисока не двигается, и сейчас он подобен каменному изваянию — лишь единственный оставшийся глаз словно светится в полумраке. Они не в полной темноте, неон с улицы касается их лиц, и в этом магическом розовом освещении, мигающем, Хисока выглядит почти как старый он. Это мимолетное видение, наваждение, но Гон все равно замирает вместе с ним — и вглядывается. Затем, аккуратно освобождает свою руку и начинает выводить слова. «Это было не намеренно». — То есть, ты просто разозлился. «Я теперь не тот великолепный актер на публику. Сделай мне скидку». — Но… зачем? Зачем сказал? «Потому что слова, Гон, это последнее оружие, которым я еще могу сделать больно». Ведь больше ничего и не остается. В бою он не выстоит и пары секунд. Ответ отчего-то сильно огорчает Гона; он все еще верит в глупую самоуверенность Хисоки, и пусть она бессмысленна, она демонстрировала — он не теряет надежды, не тонет в бездне ненависти к нынешнему себе. Но это? Выходит, он просто захотел огрызнуться, показать, что он все еще что-то может. От этого на душе противно скребут кошки. Гон вздыхает и опускает голову. — Ну, теперь Киллуа хочет тебя убить. Доволен? «Не то, что я ему вообще нравился». Не поспорить. — Откуда ты узнал про иглу в голове? — вдруг подозрительно спрашивает Гон. И хмурится еще сильнее, когда Хисока делает То Лицо, когда собирается ответить глупость. Однако, ответ сам по себе довольно очевиден, потому что вместо какой-то драматичной или серьезной истории Хисока попросту отвечает: «он обещал вставить и мне такую, если я не отвалю». Ну… Иллуми можно понять. Ага. — Ладно… Хватит шуточек. Но зря ты все это сказал, — сетует Гон. — Гото был как семья Киллуа. Нельзя просто так вот кому-то говорить о его близких! Я тоже был бы в бешенстве, убей ты Кайто. Только я — не Киллуа, поэтому я бы тебя точно избил. Так, не воспринимай это, как призыв к действию, я серьезно. Ты не убьешь Кайто, у него воскрешалка, это сработало только один раз. О не-е-ет, опять это лицо! «Я подумаю». — Нечего тут думать, а ну отставить мысли! Но Хисока лишь издает тот странный звук, который теперь заменяет ему смех. Понятно, что вряд ли он возьмет это на заметку, тем более, в отличие от условного Куроро, Гону не нужно угрожать, чтобы вынудить на бой. Он и сам придет. Для Хисоки он — идеальный противник, и тот это прекрасно понимает. Может, поэтому отношения между ними проще и без этого легкого налета неловкости, как с Фугецу. Они много общаются, и, видимо, образ Белеранте не слишком-то отходит от его обычного хорошего настроения, но они не знают друг друга настолько хорошо. Но Гон хмурится. — Я серьезно. Про Киллуа. Неужели ты не понимаешь, насколько это важно? Хисока уже собирается затрясти головой в ответ, типично, но Гон резко останавливает его: нависает сверху и резко хватает за лицо. Видимо, такого тот не ожидает, поэтому замирает, словно напуганный, и смотрит — в глаза. Дыхание учащается. Видеть его таким, настороженным, невозможно забавное зрелище, но Гону не до шуток. Он просто хмурится сильнее. — Не ври мне. Я знаю, что это не так. Выжидающий ответный взгляд. Хисока явно не понимает. Объяснять это… очень странно, но, некоторое время назад, Гон складывает два и два: из рассказов Фугецу про корабль, потом после Йоркшина и местных прогулок. На самом деле, истина не так уж и сложно замаскирована. Хисока может сколько угодно говорить о том, что не держится за прошлое, что он — сам по себе, но нельзя отметить двух фактов: он все еще берет что-то из образа Моритонио и Каффки, и вот второе… — Помнишь, мы ходили мимо кинотеатра? Где ты сказал, что ненавидишь фильмы. Ты это сказал, увидев тот постер с актрисой, Хоши, но сначала стушевался, и вот тогда-то я и начал подозревать, — пока он говорит это, глаза у Хисоки расширяются, словно он не ожидает от себя подобной слабости, настолько заметной. — И я ходил на парочку других фильмов с ней и кое-что заметил. Как вы похожи. Хотя это не удивительно, учитывая, что ее сценическое имя — Хоши Морро, да? Фамилия Хисоки. Да, имя фальшивое, но глупо отрицать очевидное: у них очень схожие лица с поправкой на то, что Хоши Морро — элегантная изящная актриса, а Хисока — (в прошлом) высокий и атлетичный мужчина, все эти мелочи. Но глаза, изгиб губ! Да, с макияжем это гораздо сложнее заметить, но сейчас, когда его лицо осунулось, это очень хорошо видно. А фамилия, для тех, кто спросит, просто дань уважения актрисе. В конце концов, Гон уверен, на самом деле Хисоку зовут вообще не так, и «Морро» — просто аналогичный красивый псевдоним. Два зайца одним выстрелом. «Хоши» на джаппонском — значит «звезда». Прямо как один рисунок на лице, да? Некоторое время Хисока во все глаза смотрит на него, явно не зная, что ответить. Он потерян — впервые на памяти Гона настолько сильно. Тишина достигает пика своей неловкости, но никак не нарушается, потому что ему требуется очень много времени на то, чтобы осознать раскрытие своего секрета. Глобального!.. Наверное. Ну, самому Гону как-то все равно, он не большой фанат кино, это скорее просто любопытная деталь, но отчего-то лицо у Хисоки такое, словно это невероятно ужасный секрет. Он молчит достаточно долго, и Гон дает ему сполна времени на осознание. Но затем, медленно, очень деревянно, кивает. И тут же хватает его за руку, в этот раз его написание быстрое и нечеткое, отчего парочку букв Гону приходится банально угадывать — но общий смысл он понимает прекрасно, ведь Хисока пишет ему: «никому не говори, это нельзя никому знать, я серьезно». — Кто она тебе? Что это за уничтожительный взгляд?! — Ну, может, сестра… «По-твоему, я настолько старый?» Значит, мать, делает логичный вывод Гон. Ну, в целом, он так и думает, но как-то у него в голове не вяжется, что у Хисоки есть… ну, родитель. Это очень странный факт. Как и то, что Абаки помнит его подростком. Представить Хисоку как-то иначе, чем вне своих арлекинских нарядов, невозможно. Поэтому даже сейчас у Гона диссонанс! А ребенком… — Ты что, боишься, что тебя найдут ее фанаты? — Гон странно на него смотрит. — Да ты и сам селебрити местного разлива. В чем проблема? Или… — он задумывается о предыдущем разговоре, щелкает пальцами. — Понял! Ты, типа, беспокоишься, что на нее нападут, да? Ну, типа, как в нашем разговоре! А фамилия у вас одна, потому что никто не поверит в такое дебильное совпадение! Йап-пи! Он раскрывает секрет! Но Хисока неожиданно качает головой. Во взгляде его появляется снисходительность, доселе им невиданная — мрачное удовлетворение, тень во взгляде. В этот раз его пальцы выводят слова медленней, четче, и, следуя его движениям, Гон невольно проговаривает написанное: — Это невозможно. Хоши Морро уже пятнадцать лет как мертва.