ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Следующие несколько сцен не особо интересны с точки зрения повествования, но Гон уясняет для себя о последующих изменениях, влиянии Амдастера: видит, как формируется уже знакомый ему образ Хисоки с краской на лице, яркой одеждой и подражанием манерам местных артистов. Даже волосы красит в какой-то желтушный блондинистый, не стараясь даже нормально прокрасить корни. Это довольно любопытно!.. Конечно, все еще поражает его фактом того, что вот таким тот был в его возрасте, но то ли он уже свыкается с этой мыслью, то ли просто принимает факт как данность. Да, Хисока тоже человек. Да, у него было детство, он выглядел иначе, голос у него тогда не сломался, и так далее, так далее, прочие прелести пубертата… На фоне брата Хило выглядит максимально скучно: единственное, чем он обходится, разве что отпускает волосы, но на фоне Хисоки с ярко подведенными глазами, все больше и больше походящим на мать, это выглядит довольно блекло. Но не Гону осуждать, да? Проходит какое-то время, сложно сказать сколько именно, но нескладные дети постепенно меняются: та самая точка, когда формируется окончательный облик. Метаморфозы Хисоки… менее интересны, чем Гон себе воображает, но теперь точка, связывающая Каффку и прошлое достаточно четко: скорее всего, повстречались на улице. Но это даже хорошо! Наверное. Что без каких-то ужасающих драм и историй. Про мать — уже ужас, но приятно знать, что хотя бы до этого Хисока, ну, более-менее без заскоков, и раздражающая маска скрывает достаточно адекватное нутро. А то будет как с Киллуа: с виду все хорошо, а потом внутрь как копнешь, так за голову схватишься. Следующая сцена фильма на одной из крыш… Гон помнит это место, ближе к центру. Площадь, где находятся огромные часы: в полдень из них выезжает огромная статуя Ганеши, красиво, но шум такой, будто едет груженый поезд. Сейчас время уже далеко не то, так что опасаться внезапно выезжающей статуи смысла нет. Там, на краю, сидят трое: Хисока в каком-то невероятном кроп-топе, Хило (сама адекватность) и… третий. Какой-то сердитый пацан с прической, похожей на брокколи. Тоже оборванец, из местных, сразу понятно; на фоне тех двоих он выглядит ниже, крепче. Хисока все же всегда больше про элегантность, даже на своем пике… А этот вырастет сбитым громилой. Брокколиголовый выхаживает туда-сюда, и близнецы синхронно за ним наблюдают. Лицо Хисоки приобретает знакомые острые нотки с легким скептицизмом и самодовольством, ну, в общем, вот оно, зарождение; Хило же откровенно скучает. На поясе у брокколи-парня болтается палка, обвязанная веревкой, и Гон чувствует смутную угрозу: потому что похожей Абаки выбивает из него все дерьмо. Наконец, брокколиголовый останавливается. Нетерпеливо стучит ногой по крыше. — Ладно, неучи. Мне все равно нужна свежая кровь. — БиБи, можешь сколько угодно строить из себя крутого, но это не отменит того, что тебя поимели, и тебе нужна помощь, — лицо Хисоки так и пышет надменностью. — Так что заканчивай выпендриваться и говори уже, что тебе нужно. БиБи причмокивает, его явно ловят с поличным. Затем разводит руки в стороны, мол, так и есть. — Соседняя группа решила посягнуть на мою территорию. Когда они просто здесь сновали, я еще мог понять. Но теперь это война, — пальцы барабанят по рукоятке палки крайне раздраженно. — Эти говноеды зовут себя «Сладким Чили», и… — Как? — вдруг фыркает Хисока. Небольшая дуэль взглядов, БиБи повторяет, и он смеется громче. — Серьезно? Что за дебильное название. В ответ — тишина. Взгляд БиБи суров до невозможности. — Почему тут все группы так тупо называются? Ладно я еще мог понять тех двух придурков с Тридцать Второй, которые Восход и Закат, это хотя бы какой-то смысл несет. Но это? Умоляю, скажи, что для нас у тебя нет в загашнике никакого тупого… — спохватывается, делая пару шажочков назад. Ой-ой-ой, взгляните, вот она, знакомая драматичность, вот она знакомая… — Нет-нет-нет, не говори ничего, даже слышать не хочу. — «БиБи и пацаны». — Я забираю свои претензии, это еще более тупо, лучше про овощи. Они смотрят на бумажку с картой Амдастера, в которой Гон узнает крайне изрисованный гайд для туристов: видно даже точки интереса, всю эту чушь. Красным маркером жирно обведена небольшая область, которая, видимо, и принадлежит БиБи: не густо, но достаточно для одного крайне сурового пятнадцатилетки с палкой. Или сколько ему. Некоторое время вся троица слушает нудные объяснения о дележке территорий, и Гон с унынием вспоминает про местные франшизы — да уж, территории тут делят только так. Скорее всего банды беспризорников ходят под ними и воюют за зоны влияния уже внутри одной франшизы, иначе воя было бы через край. Большую часть болтовни он пропускает мимо ушей, ничуть не заинтересованный, но нагибается вперед, когда Хисока стучит пальцем по какой-то улочке. — Здесь, говоришь? — Они постоянно сидят в пачинко-зале. Как приклеенные. Даже если уходят на рейды, то не всей группой. — Крышуют его что ли? — в голосе Хисоки ни капли заинтересованности. — Ну, если они там, предлагаю прямо сейчас пойти и нанести им визит. Выбьем все дерьмо, тогда и успокоятся. О-о-о… Знакомая риторика… — Тогда вас побьют точно так же, как в прошлый раз, — занудно возражает Хило. — Подумаешь! — И как в позапрошлый… — Просто неудачное время. — И несколько раз до этого… Понятно, в их дуэте мозги все у Хило: Хисока обрушивает на брата взгляд, полный горечи за предательство и тычков в очевидные ошибки, но против логики не пойдешь: надо что-то думать. Судя по всему, идей у самых главных заводил не так уж и много, но моментик напряженной тишины обдумывания длится не так много. Хило вздыхает — закатывает глазенки — и затем разводит руки в стороны: — Можем использовать хлопушки с недавнего фестиваля. Запустим их в подсобке, если они сидят в пачинко-зале, то подумают, что это закоротило проводку. Пожары часто случаются. Скорее всего большая часть выбежит на улицу и будет ждать там, останутся не самые сильные, но резвые — их мы легко побьем втроем. Там можем их ограбить и оставить знак. Они будут в ярости, но их вожак, скорее всего, поймет намек и придет договариваться. — Или бросится на нас с кулаками, — фыркает Хисока, но Хило трясет головой. — Даже если они нас атакуют, слухи донесут до остальных, что их ограбили. Они захотят решить это тихо, сделать вид, что слухи врут, потому что украденное будет у них. Надо только взять что-то заметное, вроде кубка или какого-нибудь оружия. Некоторое время висит тишина, Хисока и БиБи смотрят на Хило с таким видом, будто разумные мысли тут не одобряют. Сам Гон не в силах оценить гениальность предложения, ну, звучит неплохо, но он все же на стороне старого-доброго мордобоя: это как-то проще. Но Хисока все равно сужает глаза, окает, затем оборачивается к БиБи с крайне самодовольным видом: — Слышал? А? — Хороший план, — БиБи не меняется в лице. Тоже болеет Крайне Невыразительной Воблянкой? Да ее тут полно… Эпидемия, что ли? — Мне нравится. Берем в работу. — Не-е-ет! Отстой! Он супер скучный! Я против! — Не умничай. — Я против, против! Никаких унылых планов, только бой! БиБи, как и любой разумный человек, игнорирует жалобы Хисоки, который качается туда-сюда, явно пытаясь привлечь внимание, и оборачивается к Хило. С тем же невыразительным лицом роняет: — Сам придумал? — Да это из фильма… Хило смущается, явно краснея, и нервно теребит прядь; то ли смущение брата, то ли еще какие неведомые истины, но Хисока наконец замолкает — да уж, вроде бы заметная разница со зрелым возрастом, а мозговые клетки начинают работать только на тактику — и сурово смотрит на присутствующих. Вздыхает, вскидывает руки… Нет, взгляните на него, словно это он делает всем огромное одолжение. Дурила он и в Какине дурила. Упирает руки в бока и гордо задирает нос. — Ладно. План все еще супер отстойный, но раз уж его предложил Хило, а в той команде все — огромные тупицы, то он может даже сработать! Так что вперед, впере-е-ед! Столько дел, столько дел! — Сам знаешь, где я их вертел, — фыркает с каменным лицом БиБи, и Хисока невинно моргает. — Что? Что-что я услышал? — Тебе показалось. Тут бы какую-нибудь Музыку Подготовки, как во всех приключенческих фильмах, но Хисока то ли такими не увлекается, то ли не хочет рушить момент: но сцены, как они добираются до пачинко-зала остаются за кадром, в тайне, и Гон фыркает, представляя, сколько ругани между БиБи и главной звездой сцены было упущено. А он бы взглянул. Ну так, для проформы (чтобы потом припомнить все дуриле после возвращения, все-все-все!). Но, в итоге, кадр темнеет, а когда картина появляется вновь, то первое, что видно — крупный план лица Хило и зажигалки, которой он щелкает рядом с хлопушкой… Понятно. Хисока говорит, что этот фильм — инструкция, как делать не надо. Видимо он говорит о несоблюдении правил пожарной безопасности! В следующем же кадре видно вход в пачинко-зал, из которого со свистом вылетают огни, что-то шумит, сверкает, и все это вместе с убегающей от этого кошмара толпой беспризорников. Прямо следом за ними выскакивает Хисока с невероятно радостным лицом: такого отпетого восторга Гон не видит… у него, да никогда! Хотя нет, погодите, нечто похожее было, когда он бил его по лицу на Арене! В руках у него — та самая злополучная палка БиБи, и, кажется, один опальный член этой шайки все же решает действовать по своему… Первое же, что делает Хисока, приземляясь из прыжка — заезжает палкой по башке зазевавшемуся беглецу. В принципе, делает то же, что и всегда: что на экзамене, что на Арене, что во время резни в Йоркшине… (теоретически). Опять в центре схватки, опять тешит жажду адреналина. Но такой Хисока, пожалуй, нравится Гону гораздо больше, чем то, что вскрывает он в самом финале… Будто этот детский азарт остается последней защитой для сокрытия той страшной тайны, что связывает его и Каффку, и, наверное, исчезновение Хило… Зазевавшись, Хисока… Как это сказать? Переживает обычное для него сценарное явление: упускает удар по голове и получает по шее. Падает на землю, но тут же сгруппировывается и вскакивает на ноги: позади стоит громила постарше с высоким алым ирокезом. «Чили», да?.. Такому никакая палка не нужна — одними кулаками забьет. Эти двое впиваются друг в друга взглядами в духе лучших ковбойских перестрелок, Хисока медленно поднимается… — Ой, ой, ой. Это же самая выебистая вобла во всем районе. — Привет, уродец, — скалится Хисока в ответ. Прелюдии на этом и заканчиваются; эти двое вцепляются друг в друга, словно две дикие кошки. Хисока явно легче главаря враждебной стаи, быстрее и ловчее, но порой грубая сила пересиливает: и эти двое с переменным успехом забирают победу. Но итог один — потому что Хисока хитер и не гнушается на грязные методы, а еще он бьет по самым больным точкам. Так что первым, в итоге, на землю падает пацан с ирокезом; рядом нет ни БиБи, ни Хило, поэтому оглашать победу надо перед парнями поверженного, что смотрят на зрелище с крайне ошеломленным видом. Хисока выпрямляется, слизывает кровь из разбитого носа с губ и уже почти говорит То Самое Самодовольное, но не успевает произнести ни звука, потому что взгляды враждебной шайки вдруг перемещаются с него на нечто за спину, и Хисока это ощутимо чувствует. Он оборачивается, рывком, и сначала недоверчиво щурит глаза… Потом распахивает их, пораженно. Некоторое время на экране не видно человека, что стоит позади, и Гон лишний раз вздыхает, коря Хисоку за любовь к сюрпризам: вот же дурила, просто невероятный. Но интрига длится недолго, потому что слышен голос, потом Гон вспоминает сцену ранее… Ну да, конечно. — Вашу ж мать. Я думал, что со скуки помру в этом гадюшнике, а тут такое, оказывается! Это их старший брат… Нико, да. Он выглядит намного старше — разумеется — в чистеньком костюме с пиджаком нараспашку и неформально расстегнутой рубашкой. Волосы зализаны назад, и чем-то это все тоже веет Хисокой… Неудивительно, конечно, потому что внешне они крайне похожи. Позади Нико стоит невзрачного вида подручный, но он настолько блеклый, сразу видно — его Хисока и не запоминает, сосредотачивая воспоминания сначала на славной схватке, а потом — уже на раздражающем старшем брате. Немая пауза, братья смотрят друг на друга… Нико ведет взглядом в сторону, ищет что-то… Нет, кого-то! Хило. Он ищет Хило. Но затем осмотр достопримечательностей завершается, и он вновь возвращается к Хисоке, уже с кривой змеиной ухмылкой. В целом, крайне неприятный человек, если так посмотреть, и скорее всего так и есть, но что-то в этом выглядит крайне натужно, ненатурально… Сложно сказать конкретно, но у Гона возникает подобное ощущение не в первый раз. Он подпирает голову рукой. Ну и ну. — Меня притащил сюда Веспа, заставил работать в этом гнилом местечке, все ради будущего, навыков… — Нико сцепляет руки за спиной и обходит Хисоку, продолжает сверлить его крайне любопытным хищным взглядом. — А тут такое! Знаешь, я вообще-то люблю захаживать в этот зал, да и местные детишки мне крайне симпатичны… — он скользит взглядом по пацану с ирокезом. — И я уже был готов рвать и метать, что какие-то крысы устроили тут шумиху. А это не просто какие-то, вполне конкретные! — Завали ебало, Ни-ни. Тот угрожающе сужает глаза, однако, не переставая улыбаться. — Ничего не изменилось, ты как был маленьким выебистым щенком, так им и остался. Ну ничего удивительного: столько времени без нормального родителя… Хотя, стоит признать, я ждал, что вы померли вместе с ней. Видимо, мать — тема больная, крайне, это Гон еще при разговоре понимает, но сейчас буквально видит, как вспыхивает яростью Хисока: глаза наполняются кровью, а кривая улыбка пропадает. Это… не та злость, какую он видит в последние мгновения, когда тот бросается на Куроро, когда его убивает Нобу. Совсем другая… С прочими совпадениями это различие — немой бурный гнев и то, как взвизгивает он при попытке убить данчо — так сильно выбивает Гона из колеи, что он едва не упускает первый удар: когда Хисока прыгает на Нико и замахивается палкой. Но ту перехватывают рукой, почти лениво, а его самого пинком отшвыривают назад. Нико трясет ладонью, цокая, потом кивает человеку позади: — С глаз долой свали и не мешай. Понял, Ролло? Скажешь что-нибудь Веспе, тебе крышка. Усек? Тот молчаливой скалой кивает, делая шаг назад; единственное, что уходит ему — снятый пиджак. — Ну давай, крыса мелкая, нападай! И бросаются друг на друга. Нико — сильнее. Он не только старше, но и какие-никакие навыки у него видны: то, как мастерски укладывает он Хисоку на лопатки в первые же секунду даже немного забавляет. Но Хисока уперт, да, что-то в нем не меняется, и продолжает нападать: только вот Нико отмахивается от них, небрежно, явно не удивленный ни силой, но внезапностью приема. Это — не уличные схватки беспризорников, где нет никакой техники, Нико явно учится у кого-то там… умного, кто в этом шарит. Но следов использования нэн нет, из чего Гон делает вывод, что либо его пока этому не учат, либо учитель Нико даже не подозревает о существовании подобного. Впрочем, как и Хисока сейчас — с нэн он бы резво разделался, но так… Видеть его, такого — злого из-за поражения, и жутко упертого — почти, э, ностальгично? Как-то так говорил Хисока о Фугецу, а вот сам Гон может сказать и о нем. Как тогда, в схватке на Небесной Арене, или во время их рандеву с возращением значка у охотника на острове Зевил; Гон видит в этом угрюмом упорстве самого себя, готового хоть руки переломать, лишь бы добиться цели. Но Хисока — не Нико. Не такой жестокий. Потому что тогда вспоминает, тоже ловит ощущение дежа вю. Нико просто избивает собственного брата. Странная жестокость. Еще больше непонятно, отчего Хисока, который явно не питает теплых чувств к Нико, после такого водится с Иллуми из всех людей — который, э, ну, эталон плохого старшего брата. Тут явно не ностальгия, это что-то нездоровое! Или он настолько далеко бежит от прошлого, что решает заткнуть чувства подобным знако… Да кого Гон обманывает, Хисоке просто наплевать к тому моменту. Он хорошо срастается с маской, и путь местами часто врет, но перенимает от нее какие-то привычки, включая полное равнодушие к подобным аспектам. Жестокость у них явно в крови. Но сцена все равно недолгая: в какой-то момент навыков Нико оказывается банально больше, и он ловким приемом из какого-то джаппанского единоборства опрокидывает Хисоку на землю и хватает за загривок, не давая встать. Тот, естественно, в бешенстве, начинает скрести когтями и рычать, но Нико плевать — на его лице полное торжество, и крайне возбужденным тоном он произносит: — Вот видишь, братишка. Крыса должна знать свое место. И твое — в грязи, среди такого же… Он не успевает договорить, потому что сверху падает тень. Хисока замирает, косясь туда, и Нико следует его взгляду, задирая голову. Широко распахивает глаза и резко дергается назад, буквально отшатываясь — и вовремя, потому что с крыши на него пикирует Хило, вооруженный стальной трубой. Как коршун, падает камнем, и когда бьет по асфальту, там остается солидная вмятина. Вот как меняются роли, думается Гону, интересно. Ну да, логично, что у них не может быть параллельно с Фугецу все — она не живет беспризорником какое-то время и не видит собственными глазами смерть близкого человека, пусть и узнает о таком. Разные нюансы, так сказать. К Хило тут же бросается Ролло, уже заносит кулак, а Хило — сжимает трубу, но, вдруг, разносится звонкий голос Нико, неожиданно серьезный: — Стой. Он выпрямляется — медленно, взгляд так и разит бешенством и возмущением, он рукой останавливает помощника и крепко сжимает кулаки, явно готовясь воспроизвести старые-добрые побои из детства. Ярость у них всех, пожалуй, шибко одинаковая; кроме Хило, тот скорее безразличен, хотя огоньки гнева в глазах явно пляшут. — Я сам с тобой расправлюсь, маленький ублю.. — Никошинван. Голос Хило заставляет того замереть. Хисока так и продолжает пялиться на это во все глаза, и такой — еще юный, взъерошенный — выглядит так потешно, что Гон невольно фыркает. Кое-кто может сколько угодно строить из себя невыносимую угрозу, но правда — вот она. И что-то не меняется даже спустя десятки лет. Взгляд у его брата крайне строгий, как-то не особо подходит беспризорнику с ржавой трубой наперевес. — Мы не сунемся больше на твою территорию. Не пресечемся вообще. И в благодарность за это дед никогда не узнает, что мы живы, и ты останешься единственным наследником всего состояния, без посягательств на семейное наследие. Оставь Хисоку. — Что ты… — пытается возмущаться то, но Хило на него шикает. Нико, кажется, полностью обескуражен. Настолько, что теряет мнимое горделивое превосходство и вновь приобретает те немного детские нотки, какие все еще должны быть ему присущи. Какие-то сложные семейные дела… Все это крайне далеко от Гона, но, как он думает, скорее всего есть какой-то бизнес, который позднее пришлось бы делить на троих: а так он целиком достанется Нико, что того, несомненно, крайне радует. Но тот все еще мыслит детскими простыми ориентирами, поэтому предложение Хило… видимо, воспринимает излишне радостно. — С чего бы такие предложе… — Нам хорошо и тут, — обрывает его Хило. — Всем нам будет выгодно остаться на своих местах сейчас. Но если ты нас убьешь, то об этом узнает Веспа, и тогда устроит тебе такую головомойку, что ты взвоешь. Потому что он знает, как тяжело скрывать трупы. Нико хмурится. — И откуда ты это знаешь? — Просто знаю. Ну? Предложение на один раз. Иначе потом, — Хило темнеет лицом, — я приду к Веспе сам, и тогда тебе придется разбираться с истерикой деда. Только представь, — ухмыляется он, — его недовольство. Да уж, видимо, это и есть самый рабочий аргумент, потому что лицо Нико перекашивает так, будто он глотает целый лимон. Некоторое время он сомневается, настолько глубоко погружается в мысли, что упускает реплики помощника за спиной, но потом словно отмирает — и хмурит тонкие брови. Поджимает губы… Ну точно, неуверенный. Вон как колеблется. — Допустим… Но почему вы… — Потому что! — рычит внезапно Хило, до этого спокойный. В эту секунду его злость проявляется через оскаленные зубы и узко сжатые зрачки, вот, да, это уже похоже на ярость того Хисоки, что помнит Гон. Берет от брата даже его сдержанные реакции? — У нас другие интересы. И другая жизнь. Дед убил маму… Ты думаешь, я просто так это оставлю? — Мстительный малолетний уебок, — Нико в полном восхищении. — Ты еще и угрожаешь. Ладно, хер с вами, я согласен. Не лезете в мои дела — живете. Но иначе, — он угрожающе сжимает кулак и медленно, чрезмерно, качает пальцем из стороны в сторону, — я вас убью. О, видимо, что-то с ним и происходит. В смысле, кто-то бесит Нико… да? Блин, Хисока, ты так тянешь интригу, а потом просто вываливаешь все в одном акте! Немыслимо. Хотя, зная его, можно предположить, что это все какая-то огромная загадка, и на самом деле все не так. Может, на самом деле умрет Нико… Гон понимает, что теперь вообще не может ни о чем гадать, потому что Хисока врет так часто…. Что теперь все кажется возможным! Вот блин! Нет, даже после смерти такое устраивает! Они пересекаются взглядами в последний раз, уголки губ у Нико опускаются. Внутри у Гона все сворачивается от ощущения нехорошего грядущего, но он решает его попридержать. Хисока прежде всего известен обманом, а раз тут фильм… Наверняка сломает какие-то шаблоны. Когда Нико уходит, какое-то время висит тишина, протяжная, пока Хисока снизу не фыркает: — Ну и что это было, позволь поинтересоваться? С каких пор ты у нас делец? Хило не меняется в лице, абсолютно, после чего вдруг зеленеет и бормочет: — Меня сейчас стошнит. — Стой! Нет! Ай-й-й, нет, Хило! А вот и повышение рейтинга для кино.