ОВЕРДРАЙВ-44

□ □ □ □ □ □ □ □ □ □

Кадры сменяются быстрой чередой; летит время. В следующий раз, когда Гон видит Хисоку и Хило, им уже… пятнадцать, наверное? Ну, они не слишком-то меняются, хотя что-то незаметно отличается. Во всяком случае, Хисока уже точно больше напоминает более молодую (но не более щегольную) версию себя, ту, что Гону доводится встретить на Острове Жадности — с теми же чуть вьющимися волосами, топорщащимися на затылке, острым хищным взглядом и пышущим самодовольством. Ну да, ну да, не меняется, дурила. Пока без дикого макияжа: видимо, как и Каффку, клинит его уже значительно позже. Это, наверное, какая-то болезнь… Заразное расстройство… У Гона нет иного объяснения, почему эти двое уже в сознательном возрасте покидают зону «симпатичных легких красок» и переходят к тяжелой артиллерии. … его же это не коснется, да? Да?! Ну да, еще там Хило. Превосходный и тонкий, но лицо с братом — одно, правда без налета боевой энергии, эдакое спокойствие и рассудительность, изящество на фоне брата, что готов лезть с кулаками на каждого, кто покажется ему любопытным. Вот, наверное, когда Хило предположительно умирает — тогда-то тормоза и слетают. Хотя неудивительно. Хисока именно таким и выглядит, тем, кто без должного контроля превратится в источник хаоса; можно спросить у Куроро, например, который дает ему кучу свободы после вступления в Редан. Кто знает, если бы не давал спуску — может, не было бы всей этой истории на «Ките» и после… А, ну да. И БиБи. Который как был грибом и брокколи в одном флаконе, так и остается. Стабильность — признак мастерства! Сцена меняется на тесную комнату, напоминающую заваленный кабинет; Каффка сидит за столом, закидывая на него ноги на тонком изящном каблуке, покуривает тонкую сигарету. Дружная троица отпетых хулиганов стоит прямо перед ним: у БиБи и Хило взгляды непроницаемые, и только Хисока раздраженно отмахивается от дыма, и с каждым новым выдохом становится все злее и злее; когда как Каффка этого будто не замечает. А может, не хочет. Ну, знаете, он того рода засранец… Гон знаком с ним не так хорошо, но достаточно. А еще целый ворох вредных привычек от него берет Хисока. Спасибо, что без курения! Достаточно кому-то деструктивных наклонностей. Каффка постукивает сигаретой о пепельницу и сухо замечает: — Что ж, наша интеграция в местный бизнес прошла крайне успешно. Однако, что для вас вряд ли секрет, хорошая доставка требует в том числе и хороших работников. Курьеров, ну, знаете? — он изображает пальцами ход. — Потому что никто из видных покупателей не захочет приходить сюда лично и раскрывать свою ужасающую грязную связь пусть даже с таким неимоверно красивым мужчиной, как я… — Завались, — обрубает шуточную речь Хисока, продолжая отмахиваться от дыма. — К делу перейдешь, не? — Ты такой агрессивный мальчик, Хисока. Тебе надо быть мягче. — Я тут самая мягонькая славная личность во всей этой твоей подпольной схеме, прямо настоящее облако любви и доброты, — отвечает тот, кто с нескрываемой радостью бросается в бой при налетах на караваны, а еще бодро бросается в каждую возможную драку. — Поэтому хорош уже тянуть резину и начинай выкладывать, что тебе от нас требуется. Иначе я свалю. — Куда ты свалишь? — надменно фыркает Каффка. Они сверлят друг друга взглядами добрые пару секунд, в течение которых лица Хило и БиБи проявляют все более и более агонизирующие нотки. Знакомо, знакомо… Что-то вот совершенно не меняется. И это крайне смешно: потому что, выходит, у Гона с Хисокой намного больше общего за исключением некоторой тяги к излишнему драматизму и ярким одежкам, но в целом? Боги. Но это дает надежду на то, что если… когда, да, когда все завершится чудесным возвращением одного пустоголового человека на сей чудесный белый свет, найти общий язык будет гораздо проще. — Куда-нибудь! — Хило, скажи своему брату, чтобы перестал выпендриваться. Тот с натяжкой улыбается. — Вы меня в свои споры не впутывайте, не-не-не. — Вот именно, потому что Хило все равно будет на моей стороне, а не на твоей! — с победным возгласом Хисока якобы ставит точку в споре, хотя очевидно, что ни Хило его тут не поддержит, ни Каффка не продолжит ругаться лишь потому, что, видимо, это все был милый отступ ради очаровательной традиции поскалить друг другу зубы на секунду-две. — Ладно, старик. Что там по твоему делу? Каффка вновь морщится на «старике», словно подобное вызывает у него сущую агонию. Затем тушит сигарету, сминая в крохотный клубок, и деловитым тоном продолжает: — Мне нужны курьеры. Которые хорошо знают город и не трясутся перед местными авторитетами. Остальные ребята уже дали согласие, но у них свои сферы… гм, знания в городе, и на вашу территорию они не заходили. Потому что ваша троица была известна своими крайне ревностными взглядами на землю, — на тонко подведенных губах Каффки мелькает ухмылка. — Так что все те улицы остаются не охваченными, а это крайне нехорошо для бизнеса… Думаю, вы понимаете, к чему я клоню. О, значит, так Каффка зарождает свою франшизу. Гон удивляется: он, вообще-то, не особо большой фанат идеи использования детей в чьих-то грандиозных хитрых планах, но это логично. Сироты действительно намного лучше знакомы с городом, Амдастер — их земля, как и его крыши. Каффка предлагает крайне взаимовыгодное сотрудничество: он обеспечивает детишек защитой и покровительством от местных властителей, дает дом и пищу, а дети ему — налаженную систему доставок. Вопрос, конечно, что там за товар… Это никак не озвучивается, и Гон сомневается, что будет. Скорее всего, Хисока в тот момент даже не в курсе. Возможно, оружие?.. Насколько ему известно, оно тут — самый ходовой товар. Вполне возможно, что в то время Каффка сотрудничает даже с Джайро, будь тот неладен, но как Гон может осуждать? Каффка — лишь продавец. Ему плевать на то, что сделают клиенты. И в этом плане подобная безразличность… вполне оправдана. Видимо, согласие было дано: кадр меняется на одну из гонок по крышам. Хисока скользит по ним, словно тут и рождается, ни за что не скажешь, что он — сын богатой семьи, рожденный в тепличных условиях. Скачет с одной на другую, забирается по пожарным лестницам за считанные секунды, даже если к спине прикреплен тяжелый сверток с товаром. А если кто-то из конкурентов пытается посягнуть, безжалостно вступает в схватку, не жалея сил и сбитых в кровь кулаков. Вот он, эталон курьера, о котором треплется Каффка: опасный, быстрый, неостановимый. После одной такой — показательной на камеру (Хисока, красуешься, дурила!) — он оборачивается назад с торжествующей улыбкой и замечает, как Хило тяжело бьют под дых, отчего тот сгибается пополам, захлебываясь желчью. Бросается на помощь, конечно; то, как меняется лицо Хисоки в эту секунду — бесценно. Даже удивительно, что он о ком-то настолько печется. Хотя, может, поэтому в настоящем и отвергает любые связи: чтобы не терзать себя возможной потере. Это ведь слабость, так он говорит. Зацикливается на жажде адреналина, тому единственному наркотику, что возвращает ощущения и жажду жизни… Понятно, что он хочет показать этим Фугецу. Да, их образы противоположны — для нее он скорее аналог Качо, такой же сильный и волевой старший родственник, вечно следящий за младшим, но вывод тут один. Затем кадр затемняется; на секунду. Следом Хисока вместе с Хило стоят рядом с дверьми кабинета Каффки: первый — почти вплотную, прижимаясь спиной к стене, вслушивается, пока брат сидит на корточках и прячет лицо в коленях. Хило в их дуэте — плакса и размазня. Если помнить старую притчу про деление единой души на две части при рождении близнецов, то, выходит, когда тот исчезает… в Хисоке отмирает то немногое человечное, оставляя лишь голый звериный оскал. Ему и правда требуется крайне много, чтобы признаться в подобном. Льстит ли это Гону?.. Пожалуй. Кажется, за дверьми кабинета Каффка говорит с кем-то по телефону. Его самого не видно, лишь голос — четкий, строгий. Наверное, какой-то покровитель, начальник?.. Кто знает, кто на самом деле стоит за спиной у Каффки. Тоже, не человек — сплошь загадка. — Да. Да… Нет. По поводу детей: в целом, меня устраивают все, под критерии проекта подходят просто замечательно, хотя есть сомнения насчет одного… — голос Каффки вдруг глушится, вероятно, он медлит, не зная, какое словцо подобрать. — Это по поводу того мальчика, мы уже говорили о нем ранее… Да, да. Риэн Хилоян… В это время Хисока косится вниз, на брата, когда тот вцепляется пальцами в плечи. — Не могу сказать, что он совсем плох, но по сравнению со своим братом до минимума местами не дотягивает, — Каффка замолкает, выслушивая неслышный ответ с той стороны. Затем, судя по голосу, кивает. — Да. Несомненно. Поэтому я не убираю его из проекта: они — дети патриарха Коушедона, это вполне может нам пригодится. Проект?.. Хисока хмурится, на его лице — крупный план. Затем кадр меняется. Вновь знакомая крыша с далеким роскошным видом. На самом краю сидит Хило; голова свешена низко-низко, закрыта волосами, но настроение ощутимо. Некоторое время Хисока стоит позади него с крайне кислым выражением лица, словно не решаясь, потом косится назад… Цокает; подсаживается. Некоторое время они молчат, продолжая смотреть за закатом, пока солнце окончательно не исчезает в высоких скалистых скалах перед преддверием Метеора. Затем Хисока роняет: — Ты слышал? — У. Барабанит пальцами по черепице. — Ну, ты главное не расстраивайся. Каффка просто совершенно ничего не смыслит в потенциале и прочем, — легкомысленно пожимает плечами. — Взгляни на него. Он только о курьерской работе и думает. Не дает тебе развернуться. Не совсем обязательно уметь бить морды, чтобы быть полезным, а сколько планов ты придумал с момента, как мы тут застряли? Ага-а-а! Вот то-то и оно. Ну! Да ладно тебе, Хило, хватит хныкать, этот придурок того не стоит, ну-у-у! Когда брат поднимает на Хисоку зареванное лицо, тот на секунду тушуется, но потом с взглядом крайне милосердной бодхисаттвы тянет брата к себе и хлопает по плечу, успокаивая. Так странно. Так дико! Видеть Хисоку таким… Нет, ему реально голову клинит. Поэтому Куроро его и жалеет, в конце концов: видит все это и чувствует, что злости попросту не остается, лишь неприятная тоска. Хисока молчит о прошлом, чтобы не было сожалений, ни своих, ни чужих, но бережно хранит в памяти воспоминания о брате и всем, что с тем связано. Настолько там ярок образ, крайне живой. Не такой, конечно, как сам Хисока, но… Он щелкает брата по носу и самодовольно заявляет: — Так что хватит хныкать. Каффка — тупица. Ты его видел вообще?! Вот взгляни на Каффку и скажи мне, что его мнение вообще кого-то должно интересовать. Так что прежде чем лить слезы, сто раз думай из-за кого. Это даже не повод! Пусть подавится. Вместе с Нико, дедом и остальными! Попробует что-то выкинуть — я ему устрою. Последнее произносит столь угрожающим тоном, что Гону самому неуютно. У них же с Каффкой какой-то застарелый конфликт, да?.. За который тот просит прощения. Исчезновение Хило, эта больная рана, все жуткое таинство вокруг некоего инцидента в прошлом… Неужели все оно вертится вокруг Хило? Что же там происходит, в промежутке между таинственным появлением Хисоки как Хисоки (на Небесной Арене, в Редане; везде) и тем, что сейчас творится на видео? Но все будет раскрыто. За этим Гону отдают эту запись. У каждого фокуса есть три стадии: идея, таинство и престиж — зрелище, что открыто зрителям. Прежде до этого Гон раз за разом видит только последнюю часть, потому что Хисока, как человек сцены, хорошо понимает — зрителя по сути волнует лишь сам фокус, трюк. Не секреты, которые ведут к его исполнению. Поэтому он настолько загадочен. Поэтому каждый его бой похож на ужасающее представление: он знает, что хотят видеть люди, как привлечь к себе внимание. Жестокость, неудачи чаруют людей ровно так же, как и волшебство успешного исполнения. Но Гон начинает расковыривать секреты, поэтому Хисока решает приоткрыть тайну. На экране тем временем Хило продолжает размазывать сопли. — Я тебя, наверное, бешу… У Хисоки аж глаза на лоб лезут от подобного заявления. — Что-о-о-о?! — Я постоянно хнычу. И ни на что не способен без твоей помощи. И, э, ты постоянно со мной возишься, хотя тебе это наверняка мешает… — Фуфло. Меня все устраивает. — Нам уже пятнадцать, а я продолжаю за тебя цепляться… «Целых» пятнадцать, да? Гон чувствует, как закатывает глаза. — Мне все равно. Хило-о-о-о! Заткнись! Единственное, что меня в тебе бесит: то, что ты веришь в эту чушь, хотя это не так, — слушать такого уверенного заботливого старшего братца, которым был Хисока, любо-дорого. И крайне потешно. Он разводит руки в стороны с лицом, что обычно так и кричит о бешенстве, но ни намека в голосе нет. — Честное слово, нет ничего плохого в сомнениях. У тебя еще хватает благоразумия сомневаться и думать, прежде чем действовать. А я… Ну, ты можешь спросить у БиБи. Потом задумывается. — Да и как я могу злиться на своего самого любимого человека? — вдруг тычет пальчиком в плечо брату. — Только не расслабляйся. И не слишком-то зазнавайся. А то я тебя знаю, точнее себя знаю, чуть похвалишь — все, зазвездимся!.. Ну все, все. Иди сюда. И сидят, в обнимочку. Продолжительная молчаливая сцена. Сложно сказать, что хотел этим показать Хисока: свою безграничную любовь к брату, зависимость от него, или же просто подумал, что на фоне умирающего заката это будет смотреться красиво. Глядя на них двоих, внутри Гона что-то неприятно ворочается. Жизнь — жестока, он знает по себе. Никогда не забудет гибель первого тела Кайто, свою пустую злость и бессмысленную клятву, поломавшую внутри все, что только можно. Что бы не произошло после этого, оно уничтожает все добропорядочное и человечное в Хисоке и выворачивает его наизнанку, вынуждая мыслить подобно зверю. Тайна инцидента с Хило, эта медленная подводка… Изводят. Хисока явно знает толк в истязании зрителя, столько интриги, а ответа все нет! Удивительно только то, что история не несется галопом, останавливаясь то тут, то там. Возможно, ему кажется невероятно важным показать свои взаимоотношения с братом, либо же это настолько приятные воспоминания, что он оставляет их. Но это дает полную картину, да. Про любовь к Хило, и, как следствие — симпатию к Фугецу. Что же ты, Хисока, так цепляешься за месть… Он говорит, что Гон напоминает ему этого человека — невероятно дорого, то есть, Хило. Но чем? Может, невероятным терпением? Хе-хе… Ладно, что уж, может, это что-то подсознательное. Так и грозящее остаться тайной. Не все внутренние переживания и ощущения возможно передать даже с помощью столь искусной записи, а Хисока — сплошная загадка, так что его любой секрет покажется в три раза сложнее. Да что там в три, в сто! Он не то, что другим, себе явно не во всем сознается. Но даже столь.. неказистая правда в ее проявлении (ведь Хисока может рассказать все сам, честно, даже до боя с Куроро) все равно ценна. Ощущение подобного доверия — всегда приятно. Камера переключается на задний план, когда люк на крышу открывается, и оттуда показывается крайне знакомое лицо: Каффка ругается сквозь зубы почем зря, поднимаясь по неказистой лесенке на своих модных тоненьких каблучках. Потом замечает, как на него смотрят двое (у Хисоки жутко смешное лицо, как всякий раз, когда что-то идет не по плану), цокает языком и с кряхтением вылезает на крышу целиком. Несколько секунд терпеливо отряхивается. — Ну вы и затаились!.. Затем замечает заплаканное лицо Хило и удивляется: вытягивает лицо… Смущается, заметно. Забавно: за все эти годы он так и не учится взаимодействовать с подобными яркими вспышками эмоций, заметно по всей беготне за Хисокой и попытками уговорить его передумать. Каффка из тех людей, что быстро прячут голову в песок. Но его сложно осуждать. Заметно, что, несмотря на всю помпезность образа, он все еще крайне сильно печется о детях… пусть эти дети уже и достигают возраста кризиса среднего возраста. Несколько секунд Каффка растерянно на него смотрит, потом моргает: — Ты чего раскелился-то?.. Все хорошо? — но потом начинает смутно догадываться и подозрительно щурит глаза. — Так. Погодите, только не говорите мне, что вы подслушивали, гнусные маленькие негодники. Косясь на брата, начинающего вновь хлюпать носом, Хисока резко поднимает взгляд на Каффку и рявкает: — Именно этим и занимались! Хисока явно копирует с Каффки не только манеры, но и некоторые замашки, вроде удивления и или откровенного тупежа в случае непредвиденных обстоятельств (не касающихся боев, тут-то господа вольны разгуляться, взгляните на них). Но одно в них различается крайне сильно: Хисока проявляет милосердие только к избранным людям, когда как Каффка под внешним показушным безразличием явно куда более жалостлив. Это интересно. При всем том, что можно было вынести из поведения учителя, Хисока не берет самое важное, что, в итоге, оборачивается его поражением и смертью. Крайне нелепая и трагичная история. Ну, ничего. Осталось только вернуть кое-кого к жизни, надавать по шее за все хорошее, а там справятся. Что еще остается. Каффка осторожно подбирается по краю крыши к Хило и шиком отгоняет Хисоку прочь, как дикого зверька. Затем наклоняется к Хило… Выглядит все до невозможного неловко, но это хотя бы искренне: поэтому отторжения не вызывает. Хотя все равно заметно панику в движениях, испуг в глазах. Это не то, к чему готов Каффка, оно и понятно. Костяшкой пальца он вытирает вновь набежавшие слезы на лице Хило, затем приобнимает его, ласково, отчего на фоне даже Хисока перестает изображать из себя пыхтящий чайник. Хмыкает, возмущенно. … ладно, может, чем-то Хисока все же учится — и это сдерживать эмоции. — Не плачь, Хило-се, — бормочет Каффка, поглаживая того по спине. Качает головой. — Ну что же ты расстроился, это вообще не для ваших ушей было… Поверь, будь с тобой что-то не так, я бы сказал. Но неужели ты думаешь, что после работы с вами вот уже как пару месяцев я просто скажу тебе уйти? Это совсем уж бесчеловечно. Пока их тихая успокаивающая болтовня продолжается, на переднем плане — кадр меняет ракурс — Хисока достает жвачку из кармана и закидывает в рот. Несколько секунд смотрит на стикер со знакомыми узорами звезды и слезы, после чего сминает и бросает с крыши. — Все ты можешь. И умеешь. Нет ничего плохого в том, что где-то ты не так хорош, но я пока просто не придумал тебе новое занятие. Не расстраивайся, Хило-се, я тоже не всегда… выбираю верные слова. Но ты уж точно ничего плохого нигде не сделал… У всех свои границы возможностей. Я вот, например, так себе залезаю на крыши… — хмыкает, затем спохватывается: — Ну все, все. Ну что же ты… Когда тот начинает реветь, утыкаясь лицом в плечо, Каффка выглядит окончательно потерянным. Да уж, когда взрослый не может совладать — не ситуация, а кошмар. Но кто такой Гон, чтобы осуждать? Просто зритель. Продолжает наблюдать за Хисокой: как тот смотрит на эту сцену с каким-то нечитаемым выражением. Сам не знает, что думать? Но Каффка… да, это интересно… Взглянуть на него, обычно самоуверенного павлина, с такой стороны. Гон подпирает голову рукой. Что ж, что бы там не произошло, он явно к этому причастен. Поэтому между ними ссора. Поэтому Каффка испытывает чувство вины. Ну, может, конечно не совсем так, но чувствуется, что разгадка примерно такая. — Ну что ты, ну что ты!.. Ну не расстравайся, — Каффка гладит Хило по волосам и легонько целует в лоб. — Подумаешь!.. Пара провалов — не катастрофа. И вообще, выкинь из головы что-то про мой диалог с боссом, он просто дотошный. Я всех своих детей люблю, особенно таких умных. Позади хмыкает Хисока. — Ну конечно. В него мгновенно бросают уничтожительный хищный взгляд — еще одно слово, и кто-то явно полетит с крыши, на что Хисока лишь насмешливо кривит губы. Когда Каффка прекращает невербальные угрозы, он наклоняется к Хило и аккуратно спрашивает: — Ну что? Идем вниз? Тот, кажется, кивает, но все внимание Гона устремлено на главную фигуру воспоминания. Хисока смотрит куда-то вниз, без конкретики, и его взгляд… Чем дольше Гон смотрит — тем сильнее думается. Нет, что-то тут определенно не то.