□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Когда темнота рассеивается, то цветовая гамма в кадре меняется: становится приглушенной, реалистичной. Значит, опять воспоминание Каффки, понимает Гон. Учитывая, что он видит глазами Хисоки, нечто, напоминающее наркотический трип, бешенство во всем его пике, точка зрения Каффки выглядит почти удручающе скучной и поразительной для такого яркого и цветастого человека. Ну, это логично. В отличие от Гона, он — скучный и порядочный взрослый, который пусть и ведет себя несколько своеобразно, все еще сохраняет истинное нутро. Это не Хисока, у которого то перемалывает и собирает вновь из осколков. Каффка идет куда-то по коридору, крайне быстро. На лице — ни следа улыбки, глаза невероятно темные. О, он зол. Это напоминает момент договора с Реданом об открытии сезона охоты, примерно так же он выглядит и тогда: эта величественная ярость, но не более. Вот что, а злость Хисока у него почти не перенимает. Наверное, потому что искренне он редко злится, а наигранное раздражение — нечто не в его образе. Гон может вспомнить разве что один раз, на Арене, когда Куроро рассказывает про посмертный нэн. Тогда Хисока тоже злится… интересно, почему. Пинком Каффка открывает дверь: до этого путь его лежит через какой-то узкий коридорчик, наполненный людьми, что в ужасе отступают в стороны при тягучем пугающем чувстве ужаса, исходящего от его ауры. Даже не скрывает эмоций. Интересно. Гону думалось, что Каффка не такой, но, видимо, ошибка?.. Или он давит слишком яркое проявление эмоций в себе после всего, что тут происходит. Забавно. Хисока чистит запись от собственных эмоций, ну, не полностью, но в основном, но Каффка даже не пытается: и пальцы Гона невольно сжимаются крепче от солидарности с этой яростью. Некоторые в коридоре испуганно провожают его взглядом, а внутри комнаты, куда совершено столь наглое вторжение, на незваного гостя мгновенно оборачиваются двое: сухой старикашка, похожий на ворону, и БиБи. Но Каффка их игнорирует. Гон уже видел это… Тогда, в клинике Амдастера… Каффка с ужасом подходит к занавешенной постели, чуть отодвигает ткань… Кривится и отступает на шаг назад, словно увиденное невероятно ужасно. Он не показывает этого; воспоминание пусто, словно Каффка намеренно вырезает все ножницами, и это не вяжется с тем, что ранее видно в памяти Хисоки — все как и есть. Это интересная деталь, если подумать… Значит, для Каффки это болезненное страшное воспоминание, которое он стремится забыть; для Хисоки — скорее просто случившееся. На лице Каффки мелькает невероятный ужас. Он озирается — словно ищет взглядом, ищет… Потом опускает взгляд на БиБи. Растерянно моргает. — Что случилось, — пусто спрашивает он, но Гон чувствует сквозь эмоции: все прекрасно знает. Скорее всего, уже видел трупы. Уже закопал их… Гон замечает грязь под ногтями, частично сломанными. Мелкая деталь, но… БиБи тупо на него смотрит, не меняясь в лице. Настоящий кирпич. Тоже хорошо играется эмоциями, да уж, да уж… Потом жмет плечами, и к Каффке, кружа вокруг, словно коршун, подступает вороновидный старик. Цыкает надменно, потом качает головой, продолжая ходить туда-сюда, держа руки за спиной. — Доигрался. — Кто?.. — Каффка продолжает сверлить взглядом балдахин. — Кто-кто, не ребенок же. Ты, — фыркает. — Я говорил тебе быть осторожнее. Не играться с огнем. Ты пока молодой, не понимаешь всех рисков. Господин, конечно, доверил тебе такой проект, но это не дает тебе гарант от ошибок. Как, например, этой. Это еще хорошо, что двое выживают, и один целехонек, — хлопает БиБи по плечу. — Что дальше? Каффка все еще смотрит. Нелепо моргает. — Я убью их. — И пойдешь против людей высокого полета. Мозги-то хоть немного включи, а? Ощущается, как тот медлит. Потом крепко сцепляет зубы. — Предлагаешь мне просто взять и бросить? Оставить все, как есть? — в голосе Каффки плещется ярость. Руки у него дрожат, когда он указывает на балдахин. — Взгляни!.. Спина в мясо, руки переломаны. Ему всего пятнадцать! В пятнадцать… надо о всякой чуши думать, за юбками бегать, а не переживать сначала смерть родителя, а потом брата и друзей. Эти твари калечат моего мальчика, издеваются над ним, и ты хочешь, чтобы я смиренно сложил руки?! Да ни за что! Я убью этих мразей! Из-за занавески доносится тихое хныканье, и Каффка замолкает, с ужасом косясь туда. Сглатывает. — Хи… сока. Неуверенно. Опускается на табуретку рядом и хватается за волосы. Закусывает губу. Вороновидный старик лишь надменно фыркает с видом, мол, я же говорил, но ничего более не произносит, лишь хлопает стоящего молчаливой тенью БиБи по плечу. И уходит; как только это происходит, тот брезгливо отряхивает место прикосновения, сохраняя все то же крайне постное выражение лица. Мешкая, все же ступает к Каффке, пока тот продолжает сверлить пустым взглядом пол. Не поднимая головы он роняет: — Думаешь, я плохой учитель? — Ты не провидец, чтобы о таком догадываться, — для пятнадцатилетки, пережившего гибель друзей, БиБи звучит крайне сухо. — Ошибки случаются. — Ошибки… Каффка криво улыбается. — Ошибки не должны стоить жизней. — Если бы ты был там, ты бы убил этих ребят, да? — БиБи косится в сторону, на балдахин. — Представь, чем это могло бы обернуться. Слушай… я не работаю с важными шишками. Риски бывают везде. Но смысла горевать о случившемся уже нет. Все равно не отменишь. — Для ребенка ты слишком прагматичен. Смех у Каффки разбитый, уставший. БиБи лишь сужает глаза. — Я просто смотрю на вещи трезво. Когда долго живешь в таком месте, начинаешь думать безжалостно. Хисока — не моего поля ягода, как не старайся. Когда цепляешься за нечто ценное, то становишься слабее. Теряешь клыки. Каффка поднимает на него взгляд и криво улыбается. — Значит, для тебя ценного ничего нет? — Разве что моя винтовка. Хватит, — БиБи наклоняет голову набок. — Ты понял, о чем я. — Прости, прости… Рукой он тянется вперед, к балдахину, потом хватается за перебинтованные пальцы… Каффка — профессиональный убийца, напоминает себе Гон. Не зря Куроро отказывается от идеи мести, он явно чует, что с ним что-то не так; плюс эти неизвестные покровители, которые дают ему заказы в прошлом… И не факт, что что-то меняется со временем. Но то, как аккуратно, боязливо он касается руки ученика, как смотрит… На душе аж кошки скребут. Значит, та сцена, их с Хисокой первая встреча после долгого перерыва (вне застенок Редана), для того действительна ностальгична. И повторная встреча с Каффкой, когда от костей остается лишь прах. Хисоке не нравится жалость и беспомощность… потому что она напоминает об этом кошмарном периоде. Когда тело изломано. Когда цепляться больше не за что. В этот момент, когда Каффка теряет клыки, Хисока выбирает путь буйства. — Прости меня, пожалуйста, прости… Прости, умоляю… Каффка бормочет себе это под нос, прижимаясь лбом к ладони, бормочет, бормочет… Но в ответ шепоту — тишина.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Следующая сцена начинается с прибытия Каффки издалека; на шее у него шаль, в руке чемодан, поверх накинуто легкое модное пальто. Из макияжа — только чуть подведенные губы. Место не меняется, только время; и вот уже знакомая дверь с легким отпечатком сапога внизу, на котором Каффка на секунду концентрирует внимание; затем аккуратно опускает ручку и проходит внутрь. Внутри — все та же комната, но без балдахина. Каффку мгновенно встречают два голодных взгляда. Как волчата на добычу. БиБи сидит на табуретке рядом с кроватью, в руках какая-то старомодная приставка, еще древней той, какую они с Киллуа отыскивают для запуска Острова Жадности; на постели — Хисока с таким кислым выражением лица, будто сейчас удавится. Но этот взгляд… Всего на секунду концентрируется на Каффке, потом отворачивается и уставляется обратно на руки, искалеченные. Молчит, вместо приветствия, в отличие от поднимающегося с места БиБи. Тот, эдакая деловая колбаса, вальяжно проходит мимо Каффки к выходу, около порога замирает — их взгляды пересекаются — и роняет крайне небрежно: — Мы немного поиграли в приставку, но кроме этого… Молчит, как рыба об лед. Я пытался с ним повзаимодействовать, но… — БиБи надменно цокает и трясет головой. — Может у тебя что-то дельное выйдет. Чао, мне пора заниматься тем, за что ты обычно таскаешь меня за уши. — Опять воровство? По голосу звучит так, словно Каффке абсолютно все равно. БиБи мугыкает, неопределенно, и скрывается в проходе, на прощание взмахивая рукой. Интересно, думается Гону, он все еще жив? Может, это его безразличие Хисока тоже берет себе, как часть образа. Вряд ли, конечно, не настолько они в теплых отношениях, но, зная Хисоку… Маски обычно складываются из множества лиц, и так получается неузнаваемый интересный зрителю образ. Так и рождается тот Хисока, которого знает Гон, который предает «Пауков» и несколько раз выдирает жизнь из пальцев Костлявой: беспощадный, жестокий и самодовольный. Рожденный из агонии, ставшей клеткой. Ужасная история. Но то, что Хисока отказывается принимать жалость… по-своему интересно. Любой другой был бы рад согласиться, поплакать, ухватиться за сочувствие. Он — не такой. Может, она просто напоминает ему о слабости, и старая жажда защитить Хило вырождается в это извращенное желание доказать всем свою силу, и, главное, самому себе. Но в тот момент Каффка не знает всего этого; он видит перед собой лишь избитого ребенка, медленно сходящего с ума. Он осторожно садится рядом, на пустующую табуретку, подвигается ближе. Заглядывает в глаза: это не та же сцена, какую Гон видит когда-то в темной комнате, но очень схожая, ее отражение. Ладонь у Каффки, несмотря на весь лоск и аккуратный маникюр, все равно больше тощей детской руки, и, хватая Хисоку за пальцы, он виноватым тоном роняет: — Послушай. Ноль реакции. — Прости меня. Если бы я не уехал… Всего этого бы не произошло, — он медлит. — Нет. Если бы я только не давал вам столько свободы. Тогда вы бы не украли тот чертов грузовик, и… — губы Каффки изгибаются в презрительной горькой усмешке, и он опускает голову вниз, тяжело. Осветленные волосы заслоняют лицо. — Хотя сейчас это не имеет никакого значения. Прости. Я так виноват. Я плохой учитель и плохой взрослый. Мне стоило отказать руководству, остаться… Я же должен был понимать, чем это грозит. Должен… но спрятал голову в песок. Да уж. Уже столько лет Каффку терзает прошлое. Если Хисока от него сбегает, то тот — живет горем, упиваясь страданием. Странная разница. Самому Гону на прошлое уже откровенно плевать: он понимает, что да, что сделано — того не вернуть, это не аналогично логике Хисоки, на которого то все же довлеет, но… Удивительно, что именно Каффка — человек явно с кучей скелетов в шкафу и руками по локоть в крови — остается верен своей ошибке, и размышляет, и размышляет… Наверное, отпускать Хисоку на бой с Куроро ему больнее всего. Страшнее, чем для Фугецу. Для нее Хисока лишь придурок с самоубийственными замашками и задетой гордостью, но Каффка зрит глубже, видит, что прошлое того ничему не учит. Поэтому Каффке не нравится Гон — как отражение всего худшего, что остается в Хисоке после всех страшных событий, неважно, прошлых или настоящих. Но Каффка все равно позволяет им контактировать… Наверное, потому что за их бесполезными и глупыми взаимодействиями, вроде игр в дебильные (да, Хисока, это пустая трата времени!) любовные симуляторы, Каффка видит возвращение к прошлому, еще счастливому. Но в итоге Гон дает Хисоке повод наброситься на Куроро. … хм. — Я знаю, тебе тяжело… — Каффка запинается, опуская взгляд. — Это ужасающее событие. Я бы убил на месте этих ублюдков за то, что они сделали, — его тон скачет до угрожающего рыка. — Но, послушай… Нельзя… Нет. Глупо. Я помогу тебе. Пережить… Мы многое потеряли, но вместе мы сумеем это преодолеть. Пожалуйста, не вини себя. Знаю, это трудно, Но мы хотя бы не одни. Ты, я и БиБи. А? Пожалуйста. Да уж, наблюдать за этим… Интересно, почему эта часть дана со стороны Каффки, не Хисоки. В этом есть какой-то сакральный смысл? Скорее всего, думается Гону, кое-кто понимает необъективность своей точки зрения (поразительное признание, честное слово), и Каффка, пусть тоже задетый всем этим, все же смотрит на ситуацию трезвей и суровей. В конце концов, он не подросток, а уже состоявшийся взрослый человек с пониманием ответственности. А может, Хисоке просто становится интересно, как видит тот момент Каффка… и он убивает одним выстрелом двух зайцев. Хотя вряд ли. Если сцена происходит так, как видит ее сейчас Гон, то не понять это сложно. С другой стороны, его не таскают спиной по шоссе на скорости двадцать километров в час. — Так что… Улыбка у Каффки жутко фальшивая. Он сам-то себе не верит, что уж про остальных. Неожиданно, Хисока поднимает на него Взгляд. Это Взгляд загнанного в угол зверя, тот, который Гон помнит из подвала; в ту самую секунду, когда происходит неожиданная и первая за много лет встреча с Каффкой. Тот самый взгляд, который горит пламенем ярости в секунду, когда Хисока бросается на Куроро — и когда Нобунага замахивается клинком. Но вместо брани и грязи слышится только хриплое и равнодушное: — Что с трупами? От такого Каффка вдруг запинается. «Трупы». Не тела. Не «остальные». Жестокая уродливая правда во всей ее красе. Больше нет самообмана. Лишь страшные выводы. Некоторое время Каффка смотрит на попорченный маникюр. Затем сжимает кулак. — Тела были в ужасном состоянии. Сначала я думал закопать, но потом… Нет. Сырая земля… это не для них. Кремировал. Кремировал… Внезапно, Гона посещает Мысль. Это немного шаловливая мыслишка, на самом деле. Баловство в чистом его виде, о котором он упоминает Куроро при позорном побеге. Разумеется, речь про воскрешающее Нечто (Гон уверен, что Такое существует, просто Его надо найти, какой формы бы Оно не было). Из текстов Дона Фрикса очевидно, что нечто подобное действительно существует, но там нужна плоть — очевидно. Скорее всего кондиция не столь уж и важна, это Гон выпрашивает у Абаки ее хацу, но тут есть возможность. Но что, если вернуть кого-то давно умершего? Как, например, Хило? Но Каффка рушит одну лишь кроху надежды на эту мысль своими словами — прах, тела сожжены. Даже если Гон очень сильно захочет сделать Хисоке самый огромный в мире сюрприз, у него просто не выйдет, потому что, он уверен, праха будет явно недостаточно. Да и скорее всего, зная Каффку и все эти разговоры про командное единение, тот смешивает все в единой урне. Если бросить такой прах в условный Воскрешающий Бульон… кто знает, какая химера оттуда выберется. Жаль. Это была дельная мысль. Дало бы Хисоке настоящий повод остановиться. Но, все же… С другой стороны, нельзя воскрешать эту фиксацию. Хисоке пора отпустить прошлое. Вся эта чушь с возвращением с того света — нарушение законов мироздания, Гон чует — ему воздастся, но он готов. Попробовать хотя бы. Это единоразовая акция. Все, поезд ушел! Дальше только по купонам! — Я хочу попрощаться. Так говорит Хисока. И Каффка медленно кивает в ответ.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Он возвращается на следующий день, держа какой-то мешок у груди. В новом модном пальто, но с каким-то неуловимо траурным макияжем. Хисока — все такой же, тощий, злой и угрюмый — впивается в него хищным взглядом, и особенно в этот несчастный мешок. Вздрагивает, когда Каффка приподнимает ткань, обнажая новенькую чистую урну. И тянет трясущиеся руки, тянет… Та больше походит на простой каменный пакет с красивым шелковым бантом. На Китовом острове тоже распространена кремация: земли мало, и чтобы не случилось какой эпидемии, тела принято сжигать. Гон участвовал в таких ритуалах, еще бы: на родине почти нет молодежи. Но там принято встречать смерть иначе, с танцами, пышным прощальным обедом, песнопениями и молитвами. Их религия верит в то, что душа перерождается в нового духа природы, камуя, и дальше взирает на потомков с высоты небосвода, пока не захотят вернуться вновь. Но боги Амдастера жестоки: и требуют слез после утраты. Но тут все еще верят в загробную жизнь. Честно говоря, сам Гон даже собственные верования не особо понимает. Глупо все это — посмертие. Его нет, очевидно, тело просто перестает выполнять свои функции, перестает мыслить, конец сознания. Факт. Другое тело с нэн-пользователями, разумеется, потому что аура — душа, ка — действительно способна обернуть время для умершего сознания вспять. Кайто тому лучший пример, хотя Кайто нынешний и Кайто прошлый,, будем честны, это два разных создания, связанные лишь воспоминаниями. У них даже характер разный. Значит ли это, что когда Хисока вернется — это будет не Хисока, а лишь подобие?.. С другой стороны, у муравьев-химер все иначе. А Хисока вернется без вторжения чужого эго в собственное… Единый бог зол — поэтому Хисока видит в смерти Хило зло и страдание. На Китовом острове болезненно воспринимали смерти детей, но на последнем фестивале всегда отдавали им самое лучшее: и матери с отцами смеялись, зная, что дух их ребенка вернется при рождении нового, желая поскорее встретиться с родителями вновь. Поэтому, часто, выжившие дети носили имена старших сгинувших родственников. Может, удастся притащить его домой. Хотя тете Мито он не понравится. Потому что Хисока дурила, не знающий манер…. Да и у них в принципе странная дружба. Но если Гон будет постарше, то, может, их разительная разница в возрасте будет не так пугающе выглядеть. … он еще успеет подумать об этом. Неловко, искалеченными руками, Хисока тянется к урне. Берет ее так аккуратно, словно внутри — не прах никому не нужных сирот, а священные мощи одного из множества великих мучеников единого бога. В эту секунду равнодушие в его глазах сменяется другой эмоцией, незнакомой, и, прижимая к себе несчастную урну, он начинает хныкать: от едва слышного скулежа, до плача навзрыд. Это… Так не должно быть… Хисока — сильный! Уверенный в себе засранец, который и ухом не поведет, если его задеть. Но это… Поэтому ему и не хочется рассказывать ничего о себе. Поэтому он хранит эти тайны — потому что трагичная предыстория видится ему чем-то заезженным, глупым. Тошнотворно-ностальгичным. И ведь хорошо играет, так, что никто не догадывается, ровно до той поры, пока на пути не встает Фугецу. Пакунода знает… Она доверяет Хисоке в своей странной манере потому, что думает — тот не станет повторять прошлых ошибок. И в этом она не ошибается, в каком-то смысле. Он действительно не повторяет. Просто не привязывается — как и говорит БиБи. Каффка смотрит на это с полным ужасом во взгляде, потом тянется вперед, обнимает… Шепчет успокаивающе что-то про то, что так виноват, что дальше будет лучше, они постараются, он сделает все возможное, пока несчастная урна в руках дрожит от тошнотворных всхлипов. Не так все должно быть, проносится мысль в голове у Гона. Совершенно не так. И он тоже проследит. Сделает все возможное.