□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Днем улицы Кер-Иса представляют из себя менее унылое зрелище: выползают жители, спешащие… куда спешащие-то? Наверное, чтобы не сойти с ума, они погрязают в вечно повторяющейся рутине, и продолжают так из года в год, из столетие в столетие… И хотя это плохо, несомненно, Гону думается: а ведь это отличный повод для саморазвития. За сотни лет он бы изучил множество боевых искусств, прочитал сотни книг, может, выучил бы другие языки… Да, в мертвом царстве это крайне бесполезное занятие, но просто от скуки и потому что есть шанс: никогда не знаешь, когда наткнешься на таинственные руины чужой страны. Очевидно, что Ишвальда — одно из множеств, но явно не единственное государство Темного Континента ушедшей эпохи. Единственное, что Гону не нравится в Кер-Исе, помимо того, что отсюда не выйти — стиль одежды. По Замзе он полагает, что это и правда близкое к средневековью королевство, с его яркими одежками и красивыми руинами, но, видимо, это совершенно неверно, как и утверждает Дюллахан: Кер-Ис — относительно современный город, и пусть некоторые детали вроде техники (автомобили тут выглядят… странно, как кареты без лошадей) крайне сильно отличаются от известного ему мира, в остальном… Ну, это то, о чем говорят: история циклична. По моральному состоянию Ишвальда где-то лет на пятьдесят назад от их цивилизации с некоторыми условностями. Люди тут серые, с пальто с высокими воротниками, низко надвинутыми шапками, тут почти нет цветов!.. И растений тоже, кстати! Это не самый большой город, значительно меньше Йоркшина, но, пожалуй, сравнится со столицей Восточного Горуто. Перед выходом Дюллахан придирчиво смотрит на них, бравых путешественников через леса, качает головой. Сама уже успевает сменить тряпье с мехами на что-то похожее по стилю из города: черное пальто из плащевки с таким высоким воротом, что закрывает рот, плюс темные очки. С сапогами на высоком каблуке все это веет стилем, который наверняка пошел бы Хисоке… Гон про себя цокает. — Вы как пятно будете. Не самый плохой случай, но стоит накинуть поверх что-нибудь. — Это какая-то фича, что тут все как унылое говно ходят? — надменно интересуется Киллуа, поглядывая в щелку между досок у окна. — Это стиль поздней Ишвальды. В то время ведется война с другими царствами за влияние, гонка вооружений, прочая чушь… — Дюллахан медлит. — Так, во всяком случае, говорила старейшина. Наша власть любила подчинение и строгость. Ну, разумеется, даже она позволяла себе маленькие вольности, потому яркое тряпье носили либо противники монархии, либо хулиганье. — Смотрю, старейшина ваша в этом разбиралась. — Да она та еще боевая старушка, ты бы ее видел… Но она была слишком мала в день уничтожения Ишвальды, — в руки каждому пихают куртки. Гону достается серая с белым мехом на капюшоне. Качество… неплохое? Ничего себе! Петля времени сохраняет материалы в целости? — Так что мало что помнит. — Замза тоже говорил, что пала Ишвальда… — Гон косится на порхающего рядом жука. — Но что с остальными странами? Зверь Конца уничтожает Ишвальду за то, что те пытаются сотворить бессмертное божество, существо близкое к этому статусу по рангу. Факт. Но другие королевства? Они-то в таком еретичном приключении не участвуют. Взгляд Дюллахан устремлен вперед, равнодушный, скучный. — Никого не осталось. Гонка вооружений… завершилась без победителей.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Чтобы проникнуть в бункер, как говорит Дюллахан, необходимо пробраться туда обходными путями, ведь официальные либо хорошо охраняются, либо попросту замурованы. Как она предполагает, эти места не сдались даже нынешнему правлению города, потому что, скорее всего, оттуда выгребли все полезное, а поддерживать какие-то подземные комплексы в условиях изоляции… не имело смысла. Не только из-за отсутствия врага: неожиданно, «заморозка» времени сохраняет и постройки. Гон решает проверить, как именно работает это условие, пытается разбить пару тарелок, но те, хотя очевидно сделаны из простого фарфора, не бьются вообще, хотя трещинами покрываются. К счастью, на еду это правило не распространяется, но Гон размышляет: почему. По логике, если все тут находится в одном и том же состоянии, то смысла в этом нет, никто не ощущает голода… Хотя не стоило забывать, что, возможно, все дело связано с тем, что это была эдакая кость жителям, повод не сходить с ума окончательно: пища пусть и не насыщала, но способность ощущать вкус могла заменить хоть толику подобного. Один из обходных путей в бункер (один из многих, но Дюллахан предлагает начать с него, ведь, по старым картам, он был самым большим) находится рядом с местечком, где заседают… как она говорит «ее знакомые», и Гон мигом соотносит слова про яркие тряпки и «хулиганье». Видимо, тут тоже находятся противники вечного существования в пустоте, вот и помогают всячески тем, кто попадает в город позже и стремится отсюда выбраться. Он гадает, что же это за местечко такое, когда они идут по улицам и едут на стареньких узких трамваях, но почти мгновенно разочаровывается, когда видит перед собой надпись на незнакомом языке… которую все равно можно расшифровать даже так. Бар!.. Опять чертов бар. Почему точки сбора всегда в барах?! Киллуа критично смотрит на входную дверь, шепчет что-то Аллуке, и, думается Гону, скорее всего наставляет ее не смотреть по сторонам. Пусть это и другой мир, какие-то черты явно наследуются от их общих предков… Например, тяга к барам! И, конечно же, традиционным клубным извращениям, вроде любителей полизаться в углах и поделать вещи более интересные и менее цензурные. — Думаешь, в бункере еще можно чем-то поживиться? — Там наверняка осталось то, что не заинтересовало правление города, но может пригодиться вам, — Дюллахан ведет плечом, потом вваливается внутрь. В помещении темно, видны лампы зеленого и красных цветов, играет нечто, похожее на диско. — Плюс там можно отыскать следы ваших друзей… или найти их самих, если они решают прятаться именно там. — Сама-то не думала скрываться в бункерах? — Там воняет пылью и темно, — беззаботно отзывается она. Хочется намекнуть, мол, но там менее опасно… но, видимо, собственный комфорт Дюллахан — они говорят о женщине, ходящей в черепе убитой ею твари и в мехах — важнее стабильной безопасности. Гону даже добавить нечего, когда он идет за ней по пятам, петляя между танцующими людьми. Лишь косится по сторонам, осторожно, гадая, является ли это местечко таким же требованием «комфорта». Народу тут полно, в основном молодежь; хотя по возрасту они уже почтенные старики для Гона. Что-то пьют, веселятся, хотя очевидно, алкоголь на них не действует, это все имитация. Эффект плацебо. Впрочем, Аллука, никогда на таких вечеринках не бывавшая — в полном восторге, смотрит по сторонам несмотря на предостережения Киллуа, глазеет только так. В какой-то момент даже он сдается и перестает сдерживать ее любопытство, и юный натуралист начинает тщательно изучать окружение, особенно целующиеся парочки. Дюллахан не обращает на это внимание. Ее путь прост — до барной стойки, где она на незнакомом Гону языке (видимо, ишвальдский?) перебрасывается с хозяином стойки парой слов и показывает три пальца. Затем еще один. Сама она с Гоном и Киллуа получает что-то явно спиртное на вкус (но, как и предсказывает он, не бьющее в голову из-за эффекта «заморозки»), Аллука — сок. Свой напиток она осушает до конца, облизывается… — Э, слушай, а из-за остановки тут всех процессов что с пищеварением? Все время носить в желудке напиток Гону совсем не улыбается! — Не волнуйся, что надо — выйдет. Что за загадочная улыбка, эй! Черт возьми! Бармен улыбается Дюллахан, что-то проговаривает, затем пропускает за стойку — и дальше, куда-то в подсобные помещения. Видимо, это и есть тот самый путь до бункера?.. Странно. Но логично: если тут собираются все те, кто не слишком доволен ситуацией, но, видимо, слишком боится выступать против, то у них наверняка есть дороги к безопасным местам. И скорее всего нелегально прорытые… Гон косится на кривые стены и торчащие кое-где кирпичи, когда гладкие коридоры после определенного пути времени начинают быть уже не столь ровными и прямыми. Аллука постукивает по одному пальчиком, Дюллахан же, облизываясь, замечает: — Это коктейли на основе бодрящего растения, они улучшат ваше состояние несмотря на ограничения. — Как кофе? Следующий взгляд несколько смущенный. — Что, прости? — Это такой напиток из бобов, его семечки заряжают энергией. Из шкурок получается кофе куда хуже, — замечает Вновь Подозрительно Все Знающая Аллука. — Тут нет кофе? — Видимо, мы говорим о похожем. Если ваш «кофе» при неосторожном употреблении может вызвать галлюцинации. Э… — Надеюсь, эта порция будет без эффектов! — Слишком мала, — качает она головой. — Вы даже не ощутите паранойю. — Я бы посоветовал тебе осторожней в следующий раз, хотя, — вдруг ухмыляется Киллуа, — на меня с Аллукой такое не подействует. — Не зазнавайся, мальчик. — Меня тренировали с детства, — отзывается он. Некоторое время Дюллахан словно о чем-то думает. — … ты говорил, тебя звали Киллуа Золдик, да? Тот мгновенно темнеет лицом. — Ну и? — Нет. Не скаль зубы, — она насмешливо отмахивается. — Я просто знаю эту фамилию, — затем поясняет: — Это из разряда старых сказаний: когда-то давно ходили легенды о том, что Золдики были выходцами клана Юйту, невероятно страшных убийц, пришедших из сердца Темного Континента, а туда, говорят, спустившихся с одной из лун вместе с потерянной принцессой. Обладавшие волосами цвета снега и несокрушимым телом, они несли ужас, но самым страшным был их глава, по легенде перерождавшийся из тела в тело… Но это, — уже спокойней добавляет она, — лишь сказки. Скорее всего то был просто гипноз. Вероятно Золдики ушли в озеро Мебиус еще во времена Ишвальды, если эти знания сохранились. Удивительно… мне думалось, что этот род выродился… Неосторожно брошенные слова едва не становятся причиной драки: Киллуа, взбешенный подобным замечанием, убийственно смотрит на Дюллахан, и тяжесть его ауры рядом ощущается так, будто это Гона хотят убить, а не ее. Странно, что ему есть какое-то дело до наследия… Прежде, чем даже Аллука успевает шикнуть на него, он дергается вперед — явно с целью запугать, не атаковать по-настоящему, но Дюллахан с ловкостью змеи уходит от его атаки и молниеносно бьет куда-то в плечо и под локоть, отчего давящее ощущение мгновенно испаряется, а сам Киллуа так и застывает истуканом с крайне глупым выражением лица. Вскидывает голову, возмущенно, но Дюллахан вскидывает руки в примирительном жесте. — Лучше не использовать тут нэн, если мы хотим остаться незамеченными. Прости, юный убийца. Это не было оскорблением. Юйту — больная мозоль любого вольного охотника, и мне думалось, что в мирном озере не будет нужды в подобных людях. — Что ты сделала? — он потирает тронутую руку. — Через твое тело протекают потоки ауры, но их можно заблокировать, если знать, куда бить конкретно. Акупунктура — одно из особых умений вольных охотников. Ого! Получается, нажатием в особую точку каким-то там изощренным методом можно заблокировать подчинение ауры в этом месте? Надо это как-нибудь выяснить… и обязательно научиться! Это может пригодится против Джайро и других, кто встанет на пути. — Ну и ну… — Киллуа громко цокает языком. Поворачивается к Аллуке. — Ты слышала? Мы, оказывается, выходцы отсюда. — Все жители озера Мебиус являются потомками переселенцев отсюда, — слегка занудно отзывается она. — Просто наша семья пришла позже. Киллуа, не будь дуралеем! Это было очевидно. — Я не дуралей! — позади хмыкает Дюллахан, и он грозно тычет в нее пальцем. — Ну-ка не ржать! И не шутить, мол, это тоже признак выходцев этих ваших Пью-Дуй, или как их там. — Ну, ты действительно обладаешь характерными чертами. — Что я сказал?! — Белые волосы… — игнорирует она его возмущения, — и голубые глаза. «Сын луны».□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Бункера они достигают относительно скоро; путь, к счастью, проходит без приключений, и Гон благодарит богов, какие услышат, что им не приходится возиться с противниками по пути и тут. Честно, он немного устает. Да, драться весело, но тут такие обстоятельства… Он предпочтет сначала разобраться со всеми проблемами, включая Леорио, Хисоку и Джайро, и уже потом заниматься развлечением в драках. Делу время, все такое! Да и условия тут вот вообще не мотивируют отвлекаться на побочные веселые сражения. Как Дюллахан и говорит, тут действительно пыльно и пахнет затхлостью. И темно! Они чуть приглушают фонарики, чтобы не привлекать внимания, если тут действительно кто-то есть, и бредут вперед… Исследовать заброшенные места крайне весело, особенно если это цитадели чужой культуры, но все, что находит Гон: пустые банки, ящики и немного мокриц, которые наверняка понравились бы Кайто. Продвижение вперед занимает целую вечность, но по утверждениям Дюллахан стоит не нестись вперед, а разнюхать все подробно. Никогда не знаешь, где найдешь зацепку для поисков. А Гон очень надеется, что исследовательская группа Чидль (или кто бы это ни был) осталась в порядке, а не была убита хоуи или кем страшнее. Но реальность, к сожалению, имеет свойство быть крайне разочаровывающей. Но усердный ищущий всегда найдет то, за чем приходит: и, наконец, от толстого слоя пыли на полу появляется польза — он замечает свежие следы. Это точно не что-то, что было оставлено давно, но из-за заморозки состояния сохраняется на века, на пыль это явление явно не влияет. Подзывает остальных и с гордым видом тычет пальцем, мол, зацените! Киллуа смотрит на него скептически, Аллука — восторженно, и лишь на лице Дюллахан проявляется крупица мыслей. — Это хорошо. Но надо быть осторожнее. Это могли быть солдаты Кер-Иса. — Или хоуи? — предполагает Киллуа. Дюллахан качает головой. — В узких проходах, как и канализации, от хоуи нет никакого толка. Но эти тоже проблемные, — она вскидывает голову и прислушивается. Прижимает палец к губам и шепотом произносит: — Слышите? Признаться, Гон ничего не слышит! Но Киллуа с мрачной рожей кивает. — Кто-то тяжелый. — Скорее всего кто-то из солдат. Я разберусь, — она кивает им, доставая откуда-то из-под полов плаща остро заточенный нож будто бы из кости. Входит в зэцу так плавно, что Гон и не понимает момент, когда уже не ощущает ее присутствия и вовсе. — Продолжайте поиски. Приглушите фонари. Советую пройтись по следам. И ныряет в темноту раньше, чем кто-либо что ей отвечает. Гон некоторое время молчит, пытаясь осознать, почему Дюллахан так резво бросается в бой, потом задумывается о том, сработает ли ее нож… Это как с тарелкой. Скорее всего, если тарелки не бьются, но покрываются трещинами, они ломаются, просто не способны «умереть», то есть, потерять форму. Как и его палец… Значит, она будет просто калечить солдат. Ужасно ли это, с учетом, что они не смогут умереть? Пожалуй. Но если эти людям убивают команду Чидль… Нет. Нельзя так думать. Но солдаты явно не хорошие люди, раз позволяют своим начальникам устроить в городе кошачью коробку, вне времени и пространства. Некоторое время они идут впереди, пока не добираются до относительно чистой комнаты, куда и выводят их следы. Тут маленький зал, стоят несколько стульев перед пустой выбеленной стеной. Пока Гон искренне соображает, зачем это существует вообще (и что интересного есть в пустой стене), Киллуа добирается до противоположного конца комнаты и стучит пальцем по небольшой коробочке, после чего замечает: — Это проектор. Тут пленка. — Ты надо мной смеешься, да? — Гон скептически смотрит на него. — Ни за что не поверю, что у Ишвальды были такие же проекторы, как у нас. Киллуа чешет затылок, Аллука же наклоняется вперед… Рассматривает его, после чего отстраненно замечает: — Фирмы «Петасоник». Нет. Вы действительно смеетесь. Это ведь компания из их мира, и… Внутри Гона что-то холодеет. Он садится на стул, Киллуа опускается рядом. Аллука, как заправский кинорежиссер, врубает пленку и опирается на стойку, пристально вглядываясь в запись. Та же проста до безобразия. Короткая запись без звука, черно-белая: неизвестный человек стоит в комнате, затем хватается за голову и начинает мутировать. Тело раздувается, рвет одежду, лицо и конечности начинают искажаться… В конечном итоге на записи запечатлено существо крайне похожее на то, что они убивают в канализации. А эта сцена, эта пустая комната, в которой стоит несчастный — на то, что видит Гон вместе с Мореной в форте «Радость»… Нет. Глупости. Просто старая запись. Этого не может быть. Такие совпадения… не случаются просто так. Он шумно сглатывает, когда запись идет по второму кругу, вспоминает восхищенное лицо Морены, голос Джайро, и затем невероятно громкий шлепок об землю, когда человек на верхнем этаже ИТЦ делает шаг в пропасть… Этот шум эхом отдается в голове. Бам, бам, бам, подобно отбойному молотку. Дергается, когда Киллуа вдруг замечает: — Смотри в угол. У записи проставлена дата. Сначала он думает, может, местная, но год актуальный. Год… когда он отправляется на Темный Континент. Парой месяцев ранее его прибытия в Гойсан. Значит, уже тогда… Все внутри холодеет окончательно, и мелкие детали, вроде надписей на стене на записи на их родном языке, едва различимой, лишь подтверждают его страшные догадки. Все в точности как тогда. В точности… Он вспоминает совет Морены, ее фотографии, после чего медленно поворачивается к Аллуке. — Забери пленку. Нам это еще понадобится.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Дюллахан, как хорошая охотница, находит их сама; сталкиваются они у выхода из комнаты с проектором, на ней пара капелек крови, едва заметные, из чего Гон делает вывод, что работу она проводит чисто. На закономерный вопрос о том, как поживает проблема, она лишь загадочно подмигивает, и больше интересоваться не тянет. Неизвестно, что она делает с солдатом, который не может умереть, но явно что-то ужасное, раз этот бедолага больше не станет проблемой на пути. Иногда Гону завидно, что кто-то может быть настолько хладнокровным: он пусть и может в решающий момент проявить способность отсекать лишние эмоции, но потом все равно накрывает. Как было с ИТЦ. Рассказ о записи ее не слишком удивляет: она просматривает пленку на свет от фонарика, кривит губы, после чего неожиданно стучит себе пальцем по рогу. Звук такой же, как от соприкосновения с черепушкой. — Мутации происходят не только из-за эмоций, но и из-за неспособности подчинить нэн. — Ничего себе! — искренне поражается Аллука. — А мы только про эмоциональный всплеск слышали. — Его проще увидеть, плюс он быстрее, — хищно улыбается та, отзываясь. — Тут, как вы говорите, на «Темном Континенте», проще контролировать ауру и использовать ее в гораздо больших объемах, чем в пределах озера Мебиус, потому что вокруг вашего дома стоят ограничения, делающие ауру пусть и мощной, но в разумных пределах. Страж хранит не только выход из ваших земель, но и контролирует, чтобы барьер не рухнул. Но тут ничего подобного нет: а если использовать ауру в слишком большом объеме… это повлечет за собой определенные последствия. — Твои рога — это такая мутация? — интересуется Гон. Дюллахан простецки кивает. — Как видишь, она довольно незначительна. Для нас, выходцев Ишвальды, это считается нормальным. Для использования большого количества ауры, гораздо больше, чем привыкаете вы, нужно много тренировать волю. Нэн зависит от эмоций, а эмоции — топливо для мутаций. Но эта запись… — она вновь косится на негатив. — Не думаю, что это естественное искажение. Скорее всего кто-то намеренно влиял на жертву своим хацу. Умышленно вынуждал сначала подчинить нэн, а потом пересечь черту. Но это явно разминка. — Думаешь, это неполный результат? Взгляд Гона упирается в Дюллахан. — Монстры из канализации — скорее всего результаты этой тренировки. Но они — слабаки. Если мутирует пользователь нэн, и будет контролировать себя все время… Он обретет новую форму, новые силы… Собственно, чего они и опасаются в случае с Джайро. Что ж, значит, тот муравьед действительно бывший человек. Жалко. Гону не нравится так просто воровать жизнь у тех, кто в этом не виновен. Он еще раз косится на негатив пленки, сжимает зубы и передает Аллуке, чтобы та спрятала его в месте понадежней. Сильные эмоции — проблема. Надо придумать, как обойти этот эффект, иначе возвращение Хисоки отложится еще надолго: скорее всего, если есть возможность его вернуть, она в глубине Темного Континента, а там эти условия с нэн и эмоциями еще хуже. А он, к сожалению, выясняет, что порой эмоции тот предпочитает не сдерживать! Он так крепко задумывается, что едва не взвизгивает, когда в лицо ему суют какой-то ключ. Улыбка Дюллахан такая, что эпитета лучше «говноедской» не найти. Это у них с Киллуа общее! — Хватит о мутантах. Я нашла кое-что намного интересней.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Разумеется, выяснить, к какой именно двери ключ Дюллахан не додумывается; поэтому им приходится заняться самым идиотским занятием на свете — то есть, подбором дверей. Делают выборку района, где дежурил солдат, ищут самые чистые коридоры и двери без следов заброшенности… С трудом, спустя около получаса бесполезных перебежек туда-сюда, отыскивают нужную, и под конец этого приключения Гон ощущает себя вымотанным, хотя, на самом деле, не устает ничуть! Чертова эмоциональная усталость, неужели нельзя было сделать эту «заморозку» такой, чтобы и на мозги влияло как-то, а? (хотя так не удалось бы создать «эгоистов»… хм…) Когда они открывают дверь, в нос мгновенно бьет мерзкий гнилостный запах. Волосы на затылке моментально встают дыбом, и Гон, смотря на идущую вниз лестницу, вспоминает подвал Фейтана и зрелище, что ждало его тогда. Образ умирающего трупа, привязанного к стулу… Кулаки невольно сжимаются, но он сдерживает лишние слова и жажду взбеситься. Может, это просто склад с гнилым мясом. Может, там никого нет. Может… Может, может, может. Никто не получает то, что хочет. Голос Киллуа доносится словно сквозь войлочную заслонку, глухой, далекий: — Запах как у деда в подвале, где мы пытали непрошенных гостей… Пыточная или карцер, значит. Неужели, спускаясь все ниже и ниже, он направляется к повторению той сцены с Хисокой? Вновь увидит обезображенное тело на стуле в свете крохотной покачивающейся лампы, со сломанными ногами и руками, вырванными зубами… То, что он видит тогда, одно из самых ужасающих зрелищ в жизни Гона. ИТЦ, страх погибших людей намного дальше, чем тот ужас, какой он испытывает при взгляде на Хисоку. Наверное, потому что знает — мог повлиять. Мог найти его быстрее. Мог… Много что мог. Но это ни к чему не приводит. Здесь же… он сделает все возможное, чтобы разобраться. Если там кто-то есть — спасет, а трупы… Ну, что уж. Телам тоже нужен покой. Хотя есть ли там они, или же вынужденные существовать на пороге смерти создания, запертые в бесконечно умирающей плоти. Сглатывает. Последняя ступень, и он опускается на пол. Внизу — тесная комнатка с тусклым светом, в углу которой — клетка с толстой частой решеткой. Источник запаха — там, на полу видно кровь, уже побуревшую, а прямо за прутьями сидит человек, сгорбленный, маленький, похожий на дикаря. Грязная одежка, отросшие волосы, борода. Этот человек явно недоедает, осознает Гон. Значит, на нем не действует «заморозка»!.. Значит ее можно снять для выборочных людей! Он широко распахивает глаза, едва слушая, что бормочет там с Киллуа Дюллахан: — Думаю, он один из тех, на ком тестировали мутации… Поэтому довели до такого состояния… Эмоциональная нестабильность лучше скажется при таких условиях… Услышав ее речь, фигура в клетке дергается. Затем медленно разворачивается, и Гон понимает — потому что узнает эту речь. Знакомую, родную. Она устремляет свой взгляд сначала на Дюллахан, говорившую, потом на Киллуа, Аллуку… Встречается глазами с Гоном. Разбитые потрескавшиеся губы произносят что-то, словно не веря, и Гон вдруг осознает, почему. Узнает эти глаза. Этот взгляд… В последний раз они встречались перед отплытием «Кита», на выборах президента Ассоциации. Сглатывая, он оторопело бормочет: — Леорио.