□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Выражение лица Леорио в эту секунду — бесценно. Можно просто физиологию человека в критические моменты изучать: как меняется цвет, как открывается рот, и эта легкая задумчивость во взгляде… Когда переливы становятся совсем уж абсурдными, от легкой аристократичной бледноты и покраснений до какого-то непонятного фиолетового цвета, Гон начинает искренне волноваться, и даже пропускает мимо ушей, как громко позади начинает гоготать Киллуа, который, видимо, именно такой реакции и ожидает. Несколько секунд Леорио смотрит на Гона совершенно ошалело, после чего моргает… Трет переносицу, явно по привычке пытаясь сначала поправить очки, которых сейчас нет. Пыхтит. — Ладно, признаюсь, я ждал чего угодно, но не этого. — Я же говорил, что это тупо, Гон! — Завались! — рычит тот, и Киллуа самодовольно вскидывает руки, мол, он тут не при чем, и вообще, это не у него такое глупое желание. Ну-ну, дурила, довыпендриваешься. Затем поворачивается к Леорио и заглядывает ему в глаза… зачем-то, словно пытается убедить, хотя, признаться, чужое мнение на этот счет его уже давно не волнует. — Скажем, мы многое вместе пережили. И я многое о нем узнал, чтобы действительно этого хотеть. Понимаю, ты помнишь его только как психопата с экзамена и Йоркшина, но, поверь, Хисока и тебя обманул! После этого Гон кратко рассказывает то, о чем узнает: историю о мальчике по имени Хилоян, который доводит собственное эго до полного необратимого преображения в нечто абсолютно чужеродное для себя. Это глупая история… Признаться, при всем понимании, что именно доводит Хисоку до такого финала, он все еще считает ее невероятно идиотской. Да, жалко, что так получается. Очевидно, что если слишком долго пугать загнанного в угол зверя, тот когда-нибудь осмелеет. Каффка поступает неразумно, сбегая, но он и сам это понимает. Хисока же… Какие-то крохи благоразумия в нем явно скрываются, но он уверенно продолжает свой путь просто потому, что не видит иного выхода. Загоняет себя в клетку образа, из которой не способен выбраться, сродняется с ней настолько, что отсечь ее может лишь в редкие моменты, когда они с Гоном остаются наедине. И то, только потому, что Гон для Хилояна — это тот самый настоящий Хисока. Неужели в их дружбе он видит лишь замещение образа брата?.. Хотя вряд ли, думается Гону. При всех схожестях у них с настоящим Хисокой довольно много различий в поведении и характере. Скорее всего все начинается именно так, но перерастает в нечто иное. Леорио слушает это молча. Киллуа — задумчиво; он частично знает весь этот рассказ, потому второй раз может позволить себе упустить какие-то детали. После завершения речи долгое время висит молчание, словно каждый обдумывает услышанное, пока, наконец, Леорио слегка неуверенным голосом — словно для него самого это огромный шок — замечает: — Ну, если рассмотреть это с точки зрения психологии, то некоторые вещи становятся яснее… Но я все же в шоке. В смысле, серьезно, — потом скребет подбородок пальцем. — Ты не боишься, что он взбесится, что ты так легко обо всем рассказал нам?.. Ну, я, разумеется, рядом с ним буду молчать, мне жизнь дорога, но вот этот пациент… Киллуа солнечно улыбается и пихает Леорио локтем под ребро, за что тут же получает стремительный подзатыльник от Аллуки. Блин, на самом деле, хороший вопрос!.. Но Гон качает головой. — Он сам мне все это рассказывает, так что наверняка понимает, что я просто так молчать не буду. Ну, не понимает точнее… Скорее всего плевать ему хотелось! Куроро все равно уже узнает обо всем и нагло этим пользуется, так что? — пожимает плечами. — А мы с вами вроде как не те люди, которые будут особо с ним пересекаться… Вы, точнее, со мной случай другой. — Вы так славно спелись, ждем поцелуйчиков, — Киллуа складывает ручки у лица и изображает упомянутое, совершенно не замечая, каким взглядом на него смотрит сестра. Потом дергается. — А! Стой! А вы разве не… — Что «не»? — настораживается Леорио. — Киллуа, завались! — Брат! Ах ты гнусная козлятина! — Да ладно, вы будто этого не ждали. Хисока вон на него как смотрел! — Он и на тебя так смотрел, но что-то я не вижу, чтобы ты об этом упоминал! Киллуа делает крайне обиженное лицо. — Ладно, ладно, зануды. — В любом случае… — отрывая взгляд от старшего Золдика, Леорио вновь смотрит на Гона, — я хоть и не самый ярый его… э, назовем это «одобрятель», но стремления у тебя добрые, и в целом ты вроде как даже ему помогаешь. Так что осуждать я точно не стану. Помогать таким людям — вообще дело приличное, я, например, с Курапикой проебался. Вздыхает, разводит руки в стороны, мол, ситуация тоска, плакать тут. Курапика вообще больная тема для него, все те безумные ограничения на хацу дают о себе знать, и Леорио о них знает. Наверняка же в первую очередь отправляется в экспедицию на Темный Континент не только ради практики под руководством Чидль, но и чтобы найти лекарство для друга, вернуть утраченные годы. Что ж… они оба постараются! Да и Киллуа наверняка, что уж там. Он едва заметно улыбается и со смешком фыркает: — Я думал, ты меня осудишь, прямо как Киллуа! — Стоило бы, стоило бы, — роняет тот, и Леорио закатывает глаза. — Будто мое осуждение тут что-то решит. Тоже справедливо! Они вчетвером оборачиваются к дверям в комнату, какую, после небольшого перерыва, отворяют Дюллахан и Замза. Первая выглядит воодушевленно, жучище же — замучено, и Гон предполагает, что чьи-то насекомых только что гоняли по всему городу в поисках различных интересных местечек. Упирая руки в бока, вольная охотница улыбается острыми зубами и, затем кладя руку на голову Замзе, декларирует: — Мы набросали план. Давайте устроим в этой помойке настоящее шоу!□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
В общем-то, ждут они только до рассвета второго дня от согласования этой идеи: первый же весь день обыскивают город и готовятся, к счастью, людей Джайро тут нет, а небольшие уловки Дюллахан помогают без проблем обойти всех, кто излишне подозрителен. Леорио, как едва стоящего на ногах, оставляют в укрытии в безопасности, да и он не самый боевой член их шайки, чтобы его хацу хоть как-то помогло в реализации идеи; Замза остается с ним, но с помощью жуков следит за ситуацией в городе, другими же телеграфируя с помощью морзянки двум отрядам. Два основных: Киллуа и Дюллахан, как самые быстрые, устраивают диверсии в городе, отвлекая хоуи и солдат, Аллука с Гоном идут прямо в ратушу. Прямо сейчас они с ней перебираются по крышам все ближе и ближе к точке назначения. В отличие от Киллуа, конечно, ловкость у младшей Золдик не такая уж выдающаяся, но в сравнении с Гоном, пожалуй… Да и для ее положения заложницы запертой комнаты в течение нескольких лет — вполне-вполне. Они вдвоем перебираются по тонкой доске между двумя покатыми крышами, Гон протягивает ей руку, чтобы не навернулась, и Аллука отвечает ему солнечной улыбкой. План хорош, но Гон размышляет: наверняка именно этого ждет Джайро. Он мгновенно поймет, что именно сейчас происходит, так что стоит ждать сопротивления на месте. С другой стороны, он может подумать, что Гон работает вместе с Киллуа, потому что они приятели, а еще Гону свойственно тянуться к разрушениям… Никто добровольно не отправил бы такого человека, как он, на переговоры, это чревато. Он вообще попадает в команду к Аллуке, потому что нужен кто-то, кто будет прикрывать ей спину. А про нее Джайро и знать не знает: ему известно лишь про Дюллахан, Киллуа и Замзу. Когда они перебираются на новое здание, Аллука роняет: — Полезно иногда поработать с кем-то другим, а не братом. — Ты так ду-у-умаешь? Они иронично смотрят друг на друга. — Ты знал? Он трусишка! Постоянно за меня беспокоится. Это, конечно, мило, но начинает надоедать. — Кто бы мог подумать, что Киллуа такой собственник. Хотя, уныло думается Гону, когда они путешествуют вдвоем, он тоже на все угодно готов ради него. И реакция была такая же: невероятно приятно, что кто-то настолько сильно о тебе беспокоится, но порой это доходило до искреннего ужаса. Одна лишь история про иглу Иллуми, вынутую в разгар защиты Гона на свидании с Палм… Кошмар и жуть! — Ой, фу-у-у, не произноси это слово в контексте разговора о брате! — Тогда я даже не знаю, как это обозвать. Аллука задумывается, скребя ноготком висок. — Невероятная… Нет, ладно, тупость. Но чур без этого словца. Это уже слишком! Некоторое время они бредут по крыше в тишине, изредка озираясь по сторонам. Киллуа и Дюллахан работают славно: запас взрывчатки Бенни пригождается только так. Мысленно Гон смахивает скупую слезу, даже не желая думать, что вместо того, чтобы впихивать ее всем подряд за деньги они используют все эти отнюдь не дешевые динамитовые связки для подрыва… чего угодно! Ладно, будь что будет, у него просто не было выбора! До ратуши еще сравнительно далеко. — Как тебе жизнь тут вообще? Если подумать, Гон не интересуется об этом до. Обычно они всегда путешествуют втроем. Сейчас же едва ли не первый раз, когда Киллуа остается в стороне, может, если у Аллуки есть какие-то мысли… Она их озвучит. Хотя, проносится мыслишка, сомнительно, что она от него что-то скрывает. Иначе озвучила бы точно. Аллука явно не из тех, кто будет держать язык на замке. — На свободе? — иронично фыркает она, и, когда Гон виновато вздыхает, пожимает плечами. — О, мне тут нравится, конечно. И Нанике тоже! Тут столько всего нового, неизведанного, плюс… — медлит, — она может встретить свою семью. Ну а для меня это просто повод наконец погулять с братом. Раньше, до того, как меня заперли в подвале, мы часто играли вдвоем, но потом все это сошло на нет… Я рада, что он вернулся. Так что спасибо, Гон! — За что? — удивляется тот, и Аллука лукаво смотрит ему в глаза. — Если бы не твоя болезнь, он мог бы и не вспомнить. Да уж. Спасибо, Гон, что чуть не убиваешь себя!.. Такую благодарность он еще никогда до этого не слышит. Когда он возмущенно фыркает, Аллука разрождается громким смехом, но потом тут же замолкает. Им лучше двигаться тише. Вряд ли, разумеется, кого-то заинтересуют голоса с крыш, люди из бара, куда водила их Дюллахан, наверняка частенько таким промышляют, но стоило быть осторожнее! Но потом лицо ее становится темнее, словно Аллуку что-то беспокоит. — Но Киллуа порой уж слишком сильно печется. — За тебя? Ну естественно. Ты же его драгоценная сестра. — Не только обо мне, — качает головой. — О тебе тоже, о Леорио… Он этого не показывает, изображает идиота… Только не говори ему! Хорошо? — получив подтверждение, облегченно выдыхает. — Когда мы вытащили Леорио из бункера, ну, примерно когда тебя лупил Джайро, Киллуа почти сразу выдохся. Я думала, мол, неужели физическая усталость, но нет, морально. Просто взял и… вот, выдохся! Хотя дело плевое! Килуа? Выдохся? Гону вспоминаются их бои до этого: с муравьями, с Питоу в частности, попытка побега от Нобунаги… Тот действительно много беспокоится о других, порой себе во вред. Гон давно это замечает. Игра в вышибалы — лучший тому пример. Да, Хисока тоже тогда проявляет недюжинную дурость и ломает себе все пальцы, но он делает это исключительно потому, что понимает желание Гона сделать все по-своему, это что-то вроде солидарности, тогда как Киллуа калечит себя просто потому, что… ну… В этом даже нет смысла! Слова Аллуки удивляют его скорее потому, что он полагает, что тот уже избавляется от подобной привычки. Вместе с иглой. Но нет. Видимо, это что-то внутреннее… Очередное упрямство, которое может довести до трагичного финала. — Брат очень боится походить на Иллуми, ратует за то, что должен быть посланником мира, отдавать — но не брать. Это походит на больную одержимость… — затем взгляд Аллуки становится чуточку по-ироничному раздраженней. — Я знаю, вы, два дятла, просто обожаете друг друга стебать по поводу и без, только не иронизируй над этим, и что он вроде как наемный убийца, хорошо? Я понимаю, что это смешно! Но тут реальная проблема, брат еще ничего настолько не боялся. Гон надсадно вздыхает. — Ну вот, а я уже столько шуток придумал! — Меньше от тебя и не ожидала! — Без проблем, не ссы, — он примирительно вскидывает руки. — Внутренние загоны — это та еще боль, так что намеренно давить не буду. Я уже с одним таким придурком поработал, в этот раз техника отточенная. Но если он будет слишком сильно выпендриваться на смежной теме, то уж извини! Не сдержусь. — В таком случае он сам все заслужит… Вон! Ратуша впереди. Здание, похожее на готичный собор, только больше и с огромной лестницей, возвышается прямо перед ними. Где-то тут скрывается человек (человек ли еще?), который запирает весь город в кошачьей коробке и обрекает на вечное бессмертное существование. Ради собственных эгоистичных хотелок… Где это видано! И Джайро. Ублюдок Джайро… Крепко сжимая зубы, Гон глубоко вздыхает, чтобы подавить в себе растущий гнев. Надо остудить голову. Не время отвлекаться. Он потом… когда бьет его, сумеет все высказать. Ну, то есть, блин, это будет бесполезно, болтовня с трупами — идиотизм, но лучше думать так, чем взрываться вновь! Это не полезно, а еще крайне опасно. Озираясь назад, он смотрит на далекие струйки дыма, где, очевидно, взрывчатка Бенни идет в ход. Времени ждать больше нет. Потом выразительно смотрит на Аллуку. — Теперь дело за нами. Киллуа и Дюллахан подключатся по пути. — Не боишься, что опять с катушек съедешь? — Аллука вскидывает бровь и кивает в сторону цели. Делает больно подозрительные глаза. — Там ведь наверняка Джайро. А он уже твой тупой загон. — Честно? Страшно будь здоров. Но выбора-то и нет! Она поджимает губы, потом хлопает его по плечу. Вздыхает. — Ладно уж, блюститель справедливости, прикрою твою задницу. Впере-е-ед! Навстречу бою! Что ж, понимает Гон, настает время для старой-доброй резни.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
И вот они врываются внутрь. Там, разумеется, солдаты; не сказать, что Гон с Аллукой застают их врасплох, но те явно не ждут вторжения так скоро, наверное, предполагая, что это сделает команда подрывников, которая в данный момент носится где-то по округе. Разобраться с этим ребятами для Гона — плевое дело, и, хотя он не самый большой фанат в мире убийств просто ради крови, приходится отключить мораль и совесть и окунуться в самое пекло бойни. Он решает не медлить, не пытаться переубедить кого-то, действовать как можно более отстраненно и холодно, не задумывая о возможных страданиях людей перед ним в этом замкнутом пространстве в течение нескольких столетий. Это то, чем наслаждается Хисока, размышляет он, попутно одним ударом ноги вбивая чью-то голову в стену, так, что хрустит череп. Ему доставляет удовольствие бегать по краю лезвия, ощущать азарт, и только эта жажда жизни позволяет ему продолжать существовать, как человек, потому что в ином же случае… Выходит, это эскапизм? Ну, своего рода… Хотя, думает он попутно, уходя от очевидного выпада и одним хуком снизу вырубая нападавшего, Хисока — идиот. То есть, очень понятный Гону идиот, но все еще идиот! Поэтому под конец жизни вряд ли он гонится исключительно за спасением от собственного прошлого, просто начинает реально этим наслаждаться. Понимает ли его Гон… Он задумывается об этом, когда пуля рассекает ему кожу на щеке. Горячо. Потом сгибает дуло огнестрела, крайне похожего на тот, что используют в их мире, и вздыхает, тянет надсадно… Блин, ну… Ладно, в этом есть что-то эдакое. Адреналин приятно щекочет нервы, заставляет мозг работать на все сто и даже выше. Он косится назад, полагая, что Аллуке может понадобиться помощь. Ойкает, когда видит, что заблуждается. Как он и думает, Киллуа и Биски проводят ей быстрый ввод в курс молодого бойца, помогая разработать хацу. Он искренне уверен, что та выберет что-то мирное, вроде помощницы Биски, что было бы логично для крайне миролюбивой девочки. Ну… в основном миролюбивой. Но вместо этого он видит нечто, напоминающее ему манипуляцию плотью Дюллахан, с помощью которой она лечит ему палец, отматывает его состояние назад. И вместе с тем то, о чем рассказывает ему Киллуа: как за неисполнение прошений Наника сворачивает людей в кровавое подобие блинов. Ну, не так гротескно, конечно, но он сглатывает, когда одним тычком пальца в пространство между доспехами она превращает руку нападавшего в кровавый рулет. Вау… Киллуа, какого хрена! Разве ты не хотел жить вне своего ассасинского прошлого?! Или слова Аллуки теперь — пустой звук! Когда тело убитого Гоном противника позади начинает шевелиться после ее касания и поднимается, как плохо контролируемая марионетка, он и вовсе выпучивает глаза и, попутно сворачивая попавшемуся под руку неудачнику шею, удивленным голосом брякает: — Вот это да! Это твое хацу? Ты уж прости, но я чего-то миленького ждал, а не такой грязной техники! На лице Аллуки мгновенно — агония всего мира. — Ага, давай-давай, как брат. Он тоже весь обнылся, что это ужасно. Ничего себе, это что, дурильная голова говорит правильные вещи? А что дальше? Перестанет быть дурильной головой?! — Но я послушала его рассказы про ваши путешествия, про опасности, плюс припомнила хацу брата Иллуми и поняла, что мне, не самой… ну, скажем, не лучшему венцу крови Золдиков, нужно что-то, что позволит перевернуть бой в мою пользу. Поэтому я решила, что нечто противоположное умению Наники лечить может быть крайне полезно. — А сама Наника?.. — А что Наника? — Аллука удивленно моргает, и несколько тел позади нее, с проломленными черепами или грудными клетками, беспокойно ходят из стороны в сторону по опустевшему коридору. — Она — это я, я — это она. Она разве что дала рецепт, как творить ужасы с людьми в сто раз эффективней, чем я думала изначально. Вот и все. Вот и все. Говорить подобные ужасы с таким спокойным лицом… Действительно, способны только Золдики. Гон нервно улыбается ей в ответ, впрочем, не осуждая; ей, как слабейшей в паре с Киллуа, действительно будет полезно обзавестись подобным хацу. И пусть это не самая честная техника для рукопашного боя, Аллука — и не подобный боец. Хитрость и уловки всегда помогут выжить, а это самое главное. Они останавливаются посреди коридора, Гон утирает пот и кровь с лица рукавом. Ну и ну… Кто бы сказал ему пару лет назад, что он будет спокойно таким заниматься — не поверил бы. Ну, здесь они заканчивают, время идти дальше. Маня Аллуку за собой, он равняется с ней и чуть наклоняется на ухо: — А обратно ты это откатывать можешь? — Я думала об этом… — Аллука задумчиво стучит пальчиком по нижней губе. — Но пока не тренировала. Это будет полезно, теоретически, но надо подумать, как оно сработает на ранах, нанесенных не мной. — Вот тебе и полезная мысль! — Вау, Гон! А когда свое новое хацу придумаешь, а? А? Чего глаза отводишь?! Так, хватит над ним издеваться! Он еще придумает замену «Ка-камню», и такую, чтобы полностью задействовать свой потенциал специалиста! Но одно дело — фантазировать на тему хацу, когда есть основа, и совсем другое — делать все с нуля! Да, можно попробовать скопировать Джина с… тоже копированием техник, но это такая скука! Новая категория нэн — такая бесполезная херня… Единственное нужное, что он приобретает — видеть формы нэ-проклятий, что теоретически может пригодится в будущем. Честно, чем больше Гон думает над собственным новым хацу, тем больше склоняется к тому, что нужно скопировать принцип нэнорезки… Или сделать что-то подобное. Особенно тут, на Темном Континенте, где лишняя вспышка ярости может обернуться худо. Попробовать действовать без нэн, но с сохранением всех плюсов… Может, лишиться хацу, но вновь вложить все в физические умения, раз это получается у него лучше всего. Хм… На пути встает еще несколько противников; затем еще и еще. Ратуша кишит солдатами, как тараканами, и Гон начинает ощущать раздражение, что ему приходится разбираться с этим. Джайро все еще не видно, Аллука тоже не сможет вечно поддерживать свое разрушительное хацу… Им надо что-то предпринять, как можно скорее. Когда он задумывается об этом и наваливается плечом на тяжелую дубовую дверь, то понимает… За ней его не ждут очередные бесконечные коридоры, полные противников. Там — огромный просторный зал, светлый, с гигантской хрустальной люстрой на потолке, настолько безвкусной, что на секунду он стопорится. Впереди видит широкую красивую лестницу будто из мрамора или иного белого камня, где видит человека, незнакомого… Поначалу думает, что это человек, но потом понимает — нет! Что-то иное: словно выточенная из камня фигура, вместо лица у которой — янтарь, смешавшийся с булыжником, но в обычном строгом костюме, и такая мода, схожая с их современной, и вовсе вынуждает Гона вытянуться по струнке и удивиться. На секунду их взгляды пересекаются… ну, если так можно сказать, потому что глаз у этого существа нет. Наверное, это такой же мутант, как Дюллахан, подозревает он, «эгоист», сумевший сохранить свою личность. Вот это да, вот так оно, значит, выглядит? Неудивительно, что Джайро заинтересовывается в этом месте — тут просто набор всех его хотелок. Неожиданно понятным языком градоначальник начинает истошно скулить: — Что это такое?! Ты говорил, что займешься ими! Теми, кто вторгся в мой город! — Не беспокойся. Это лишь… небольшая помеха. Знакомый голос; и, вот, Джайро выходит из-за спины, смотря на Гона все с тем же торжеством и без капли злости. Он ласково улыбается, затем хлопает дрожащего градоначальника по плечу; прижимается к нему, подтягивая к себе, и намеренно громким шепотом — явно чтобы Гон услышал — начинает бормотать: — Твой чудесный закрытый мирок таким и останется. Можешь не беспокоиться. Я же тебе обещал, ну! — Обещал! — визгливо взвывает градоначальник, нервно кивая. — Разве я когда-нибудь нарушал свои обещания? Взгляд голубых льдистых глаз впивается в того, и градоначальник начинает мелко дрожать. — Не нарушал… — Вот и умница, — ласково улыбается он, следом за чем разгибается. Подходит ближе к краю лестницы, смотрит на Гона уже спокойней, но лукаво, будто играясь. Он явно ждет этой встречи. Ожидает именно его, раскусывает план с отвлечением, но не предпринимает ничего, ведь Джайро, очевидно, плевать на градоначальника и его запертый мирок, важны лишь собственные желания. Эгоистично… То, что способен понять Гон. — Давно не виделись. Для того, кто едва не умер от моей руки, ты выглядишь очень хорошо. Славно, что ты не испугался и пришел сюда, я надеялся на твое безрассудство и храбрость, а не на трусость, и ты вновь оправдал мои ожидания. Упрямство — отличное качество, и в лучшем его проявлении оно заметно у тебя. Все еще не передумал? Насмешка; фыркает, когда Гон рявкает: — Засунь свое предложение знаешь куда?! — Как грубо, — улыбается тот. — Дюллахан и Киллуа все еще в пути, — шепчет Аллука, вставая позади вместе с подконтрольными трупами солдат. Угрожающе щурит глаза. — Придется защищаться, не уверена, что мы потянем: я еще не того уровня, а ты лишь один. Мило, что она оценивает свои способности трезво, хотя Гон уверен: Аллука даст фору многим новичкам, не зря в ней течет кровь Золдиков, а еще ее тренирует Биски. Если она способна создать такое хацу с момента их расставания в Амдастере и до повторной встречи уже тут, то у нее явно тоже талант, просто чуть поменьше. Он шумно сглатывает, когда их окружают еще солдаты и хоуи. Ядовитые наконечники стрел яркими цветами сверкают под блеклым светом люстры. Заводит Аллуку себе за спину. У нее такой устойчивости к ядам, как у Киллуа, наверняка нет. — Уби-и-и-ить их! — визжит градоначальник. — А как же наш уговор? — наигранно обиженным тоном тянет Джайро, и тот затыкается. — Ну… — Ладно уж, ладно, прощаю. Легко о таком забыть, когда видишь виновника такой шумихи, — затем взгляд Джайро вновь впивается в Гона, слегка веселый. — Ты мне нравишься, Гон. Бегущий за своей справедливостью, готовый на все ради друзей. Я и правда восхищен. Многие начали бы сомневаться или умолять о пощаде, но тебя не пугает сама смерть. Даже жаль, — улыбка сквозит искренней печалью, — что твое упрямство тут играет против меня. Но не будем оттягивать неизбежное. Я уважаю твое желание выбраться отсюда, и мне оно понятно. Поэтому… Он затыкает пытающегося влезть в разговор градоначальника одним лишь жестом; в глазах у Джайро появляется опасный огонек, хищный, какой Гон помнит после столкновения в ИТЦ. Улыбка приобретает образ оскала, и он становится невероятно сильно похожим на Питоу, лишь взгляд — не зверя, а человека. Самого опасного хищника. — Я не дам тебе все так просто. У меня для тебя есть кое-что особенное, что я взял с Острова Жадности. Твой оригинал… «отец», Джин, позволил мне это сделать, посчитав невероятно забавным. Забавным? Гон хочет позубоскалить и огрызнуться, как-нибудь невероятно обидно, так, чтобы не пришлось даже двигаться с места, подвергая Аллуку и себя опасности быть застреленными из луков хоуи; но не успевает произнести ничего вообще, потому что Джайро делает жест в сторону, словно приглашая кого-то войти. И когда Гон смотрит в ту сторону, внутри него что-то мгновенно замирает, напрягается, и он чувствует, как против воли широко распахивает глаза. Слова про одобрение Джина и кражу с Острова Жадности становятся намного понятней, как и некоторая истина во время их первой встречи в ИТЦ, Джайро не врет, когда говорит, что восхищается Гоном… но немного привирает, потому что недостижимый идеал для него — все еще Джин. Из тени навстречу Гону выходит… … его отражение. Будто в зеркало смотрится; лишь волосы иначе лежат, короче. Но в остальном? Тот же разрез глаз, тот же изгиб губ, рост, все это скопировано в точности до единого. Лишь возрастом, может, чуть младше, но не существенно. Он так теряется от этого дикого зрелища, от того, как его двойник неторопливо подходит к Джайро, одетый лишь в военные штаны и высокие сапоги, готовый нападать уже сейчас, и кивает ему. Затем смотрит на Гона с скучающим высокомерным лицом, и это такое дикое зрелище, что его едва не трясти начинает. Что это за хрень?! — Это твой клон… Хотя, технически, скорее клон Джина, — замечает Джайро и хлопает двойника по плечу. — Я назвал его Двойка, ну, знаешь, потому что он второй в своей линейке после тебя. — Я тебя убью! — беспомощно рычит Гон, не зная, что тут сказать, но Джайро его даже не слушает. Задумчиво скребет подбородок. — При нашей встрече Джин в шутку обронил информацию о карте на Острове Жадности, позволявшей копировать себя с помощью мнимой беременности. Сначала я думал создать своего двойника, но потом… В вас, тебе и Джине, столько потенциала, а своего близнеца я бы убил в первые же несколько минут. Пришлось проделать некоторые манипуляции, взломать игру, но? — он улыбается и с торжеством родителя указывает на Двойку. — ДНК было получено. Даже удалось подкрутить настройки возраста. — Джину это не понравится. Признаться, Гон думает — тот будет в ярости, хотя шутит о таком. На лице Джайро насмешливая ухмылка. — Ой ли? Но он прекрасно осведомлен и лично дал добро. Потому что ему нет дела, Гон. Джину нет дела. Он не посещает тебя после боя с Питоу… потому что ты просто тест, последствие карты из игры, которое он пытается проверить. Джин не видит в тебе сына, потому что вы не связаны по крови — просто один и тот же человек, по сути. Не сыновья, не братья, не семья. Один и тот же человек, пошедший разными путями, существующий в одной временной точке. И с Двойкой — по трем дорогам. Гону думается, что он должен быть разочарован… Обижен… Напуган. Но он не чувствует ничего. Это ведь именно то, о чем твердит ему Морена: Гону плевать. Он все равно не видит в Джине родительской фигуры, Но это злит. Какого черта?! Джин дает ему такую ценную информацию лишь для того, чтобы понаблюдать?! Многое можно понять, но не такое! Не в руки же такого монстра, как Джайро! — Победит ли ускоренно выращенный и натренированный на убийства Джин, или Джин, растущий натуральным путем?.. — Джайро поджимает губы и причмокивает, будто говорит о чем-то мирном, не о бойне на смерть между близнецами. Почесывает подбородок с наигранной задумчивостью. — Даже не знаю! Результаты покажут. Ну, что ж. До встречи, Гон! До вероятной встречи! — Остановись! — тот делает шаг вперед, и лучники натягивают стрелы. Выжидают. Но Гон на них не смотрит, его взгляд устремлен на развернувшегося на каблуке Джайро, медленно удаляющегося. — Ты думаешь, я просто так тебя отпущу?! Какого хрена эта… эта штука?! Чего ты добиваешься, ублюдок?! Но последнее его все же трогает. Джайро замирает и разворачивается. В этот раз на его лице — ни тени улыбки. Страшная уверенность, и страшный взгляд, отчего даже Гон вздрагивает. — Все, чего я жажду — мира без нэн. Затем, Двойка делает шаг вперед.