□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Китобойный промысел на Темном Континенте в чем-то схож с тем, что Гон помнит с родины: корабли на несколько лет выходят в море, там ловят все подряд и закатывают в бочки, и уже потом продают жаждущим. Полезные эссенции, получаемые из обитателей морей (или, в данном случае, небесных морей, областей с иной, неподвластной объяснениям логики работой гравитации) здорово расходятся, ходовой товар! Кости, жир, спермацет, и, конечно же, невероятно вкусный деликатес — мясо, столь нежное, что буквально тает на языке. Гон помнит рассказы моряков, которые останавливаются на Китовом острове, потому пребывание на корабле Дюллахан для него пусть и в новинку, но понятно, когда как Киллуа после каждого нового дела озадаченно чешет затылок, мол, ну и что это такое. Сперва, после выхода из порта, первые месяца два обреченная эскадра занимается в основном ловлей мелкой рыбешки или особей крайне мелкого (по местным стандартам) размера, оно напоминает макрель, только размером с человека. Корабли уподобляются местной рыбе: те покрыты тонким слоем кристальной чешуи, которая помогает им парить, и которую позже с мертвых тушек обдирают Ибараки и Росинант, готовя запасы для двигателей. На вкус эта рыба ничем не отличается от той, что Гон пробует в озере Мебиус, хотя между ними есть различия: например, эти «рыбы» живут без жабр и дышат воздухом, а их легкие, запеченные в соусе, странно хрустят на зубах. Часть рыбы засушивают и складывают в бочки, до следующего возвращения в Такетнан; как и прочие запасы. Лучше всех это делает Ибараки: у нее просто талант к разделыванию туш, но оно и понятно, с такой-то силищей. Порой присоединяется Дюллахан: она показывает Гону и Киллуа, как правильно нужно снимать шкуры с тушек, выдирать кости и сушить мясо на солнце, предварительно вымочив его в специальном соусе. Как переламывать кости и делать из них особую пыль, которую покупают какие-то племена аборигенов, используя в качестве пудры. Вечерами они садятся кругом, и Дюллахан страшным голосом травит байки о том, что творится далеко под ногами, в диких-диких землях. — Ишвальда могла только воображать себе о тех, кто обитает теперь на ее землях! — голос ее звучит торжественно, страстно, глаза горят тем лихорадочным блеском, что свойственен всякому, кто охотится на чудовищ и начинает их потихоньку понимать. — Слепые черви на четырех лапах, способные перемолоть камни! Бедствия, о которых не слышали даже в Мебиусе!.. Воин, отдавший сердце войне, и живущий до сих исключительно на силе воли!.. Места, где концентрация нэн настолько сильна, что воплощаются все фантазии, желания и страхи, то, что мы зовем Дзигоку! Четыре всадника конца павшей Ишвальды, самой!.. И Зверь Конца! Это просто легенды и сказки. Гон слушает их, раскрыв рот, пока Киллуа тщательно записывает каждое, быть может, для Аллуки, или же себе, на будущее — для Чидль или иных, кому могут пригодиться россказни аборигенов. Все это где-то за гранью понимания Гона, потому он лишь прикрывает глаза и воображает себе выжженные алые пустоши, где по пескам до сих пор бродят реликты ушедших времен, живущие только из-за упрямства, только из-за нэн. Чем-то все это напоминает ему Хисоку. Конечно, не все время они занимаются охотой, медитациями нэн и пересказом баек. Например, Годива, та самая странная девица, все еще слишком впечатлена новыми мальчиками в команде, которые входят в ее понятие «симпатичного» и «красивей, чем Росинант», а потому пытается посягать на Киллуа. Совсем неудивительно: Гону даже не обидно, он понимает, что проигрывает на фоне приятеля по всем фронтам. У кого длинные белые волосы, кто величав лицом, высок, и так далее? К сожалению, Киллуа слишком дурилистый, потому ни о какой чистой искренней любви тут речи быть и не может, нет-нет, извините, Гон если и чувствует эдакую симпатию к кому-то, то только к братьям по духу, совпадающим полностью в своей решимости забыть про рациональность. Хотя Хисоке тоже надо накостылять, он личность такая, без крепкого подзатыльника не поймет. Но это уже планы на будущее… Потому, когда Годива вновь подлетает к Киллуа с загадочным светом в глазах, Гон только хихикает в ладошку. — Да ты у нас сердцеед! Кто бы подумал! Лицо у того мгновенно краснеет, он вымученно плюется: — Да пошел ты, дурила! Так что, пожалуй, Гону тут весьма и весьма нравится! Тут нет тяжких дум о том, что делать с Джайро, нет вечного напряжения гонки в Кер-Исе, когда впереди неизвестно что. Спокойная охота, веселые истории, приятная эскадра, которую интересует нажива — но они честны в этом. Очень везет, что они встречаются в проклятом городе, и потому Гон наслаждается каждым мгновением нахождения тут, потому что после… Окунаться во все страшные политические игрища ему не особо-то хочется! Это пусть Бенни и Бизефф выстраивают невероятно сложные партии в шахматы, самое страшное, что может придумать Гон — проглотить пару фигур с доски. В один день они охотятся на нечто, что напоминает Гону мифического дракона. Сам процесс весьма скучен: из особых пушек на животное накидывают сети, оно болтается в них, потом Дюллахан швыряет гарпун. Мертвую тушу затаскивают на палубу, и вся команда гордо смотрит на трехметрового змея на лапках с явно выраженными усами и твердой чешуей на загривке. Между задними и передними лапами у него перепонка, как у белки-летяги… Весьма склизкая штука. И лапки такие смешные, очень мелкие, почти с атрофировавшимися пальцами, будто это нечто всю жизнь живет в воздухе и ни разу не ступает на землю. Дюллахан указывает гарпуном, как указкой, на морду твари с вывалившимся посиневшим языком. — Мы называем их «громовыми змеями». Они способны уловить малейшие колебания эфира в воздухе и используют его для парения. Но это особая способность: в отличие от рыбы, тут кристаллы не замешаны. — Что-то вроде первобытного нэн? Киллуа озвучивает это явно шутки ради, но Дюллахан ожесточенно кивает. — Подсознательное использование ауры. — Удивительно, что оно не выдыхается. — Оно подпитывается от гроз, точнее от молний, — уныло замечает Росинант. — Летает в самой туче, в него бьет заряд, и оно заряжается. Вечная генерация. Потому говорят, что громовой змей — к дождю. — О боже!.. Оно прямо как Киллуа! — Гон делает шибко страшное лицо. — Вот что с тобой не так! Ты просто скользкая змеюка! Ты как… как… блин, как называлось то шоу, где зверюшки в шариках, они еще всякое умели… Ты как тот электрический хомяк! — Я тебя убью! Начинается возня на останках бедного громового змея. Снисходительные взгляды со всех сторон, очень мило. Потом следует разделка туши: особыми ножами надо аккуратно отделить кожу от мяса, голову отрубают — ею занимается лично Дюллахан, там нужен крайне тонкий подход, в общем, салагам вроде Гона и Киллуа не место. Перепонка — тоже ценный материал, как понимает Гон, именно из нее делают паруса для судов. Странно, что тут еще используется нечто столь старое, даже внутри их мира уже давно используют пароходы и теплоходы, но потом понимает, что основные двигатели стоят, готовые, и даже продвинутей, чем внутри озера Мебиус, просто так экономней. Лапки Ибараки засоливает в особой банке. Усики с морды срезают, а костяные наросты с затылка пойдут в качестве материала для продажи: ими хорошо точить ножи. Хвост тоже режут, мясо из него вырезают и выбрасывают — жестковато, но кожу оставляют и сшивают в той же форме: вот и первый сигнальный флажок. Судя по всему, такими корабль обрастает во время путешествия, и потом гордо возвращается в Такетнан, где уже перепродает это местным любителям шить из кожи. И понты, и деньги! Но разделывать такую тушу: дело непростое, и по завершению Гон понимает, что крови у него нет разве что… нет, пожалуй, абсолютно везде. Воняет она тоже мерзко, и они с Киллуа смотрят друг на друга, после чего начинают истерично хохотать: выглядят так, будто приходят из фильма ужасов. Не они одни, впрочем; Ибараки тоже вымазывается, и лишь Росинант с Годивой смотрят на них, чистенькие. У Дюллахан все немного получше. Она обходит их и машет рукой, мол, воняет. Кривится. — Вымой этих салаг. Не хочу, чтобы все провоняло кровью. — Я с ними рядом спать тогда не буду, — добавляет Росинант. Гон думает: ну, это будет сложно, как вдруг его обхватывают за шею и тянут вниз, Киллуа — тоже. Ибараки приобнимает их двоих и оглушающе гогочет, перекрывая далеко звенящие вдали раскаты грома. — Вам понравится, мелюзга! Киллуа так бледнеет, сразу ясно — что-то тут веет духом Биски. Значит, жди тумаков! Но Гон ошибается. О, нет, ничего серьезного: просто Дюллахан с Росинантом готовят огромный котел, который порой используют для варки жира, и заливают туда воды, собранной во время дождя и не идущей ни в какие запасы. И вот они остаются одни, втроем: когда Ибараки стягивает с себя все, Киллуа тут же жмурится и отворачивается, алый как томат, Гон же просто отводит взгляд и слегка недоуменно интересуется: — Э, нам выйти? — Экономия воды — первое, что ты должен запомнить! — рявкает Ибараки и разворачивается к ним торсом. Киллуа все еще умирает от стыда, Гон же наконец прекращает пялиться в сторону. Ну… Мускул не видно, груди большие, но в целом ничего такого удивительного, чего бы он уже не видел. — Поэтому мы будем мыться вместе! — Не-е-ет! — пищит Киллуа, но его мнение, как обычно, никого не интересует. В одном котле вместе весьма тесно: приятель все еще умирает от стыда и булькает что-то нечленораздельное, но Гон решает поддаться течению и сидит рядом с Ибараки, пока она рядом держит его в обнимку. Прямо как ребенка, наверное. Никакого сексуального подтекста тут нет: скорее всего весь отряд и до этого так моется после разделки туш, он легко может вообразить Дюллахан на своем месте. Тут тесно, мягко и тепло. Но это навивает воспоминания о том, как в детстве его намывала Мито-сан, и приятная ностальгия делает момент еще лучше… Ибараки замечает, как он млеет, на ее губах расплывается довольная ухмылка. — Ага. Прочуял, значит. — Бесстыдник, — бормочет под нос Киллуа, все еще красный, что смешно контрастирует с цветом волос. Устроившись поудобней, Гон замечает: — Прямо как дома… — У тебя хороший дом, Гон? Он задумывается, но скорее приличия ради. — Очень! И тетя. — И ты все равно не побоялся сунуться сюда, хотя есть семья? — Ибараки пораженно качает головой. — Храбрости тебе не занимать. — Ну, это у меня в крови. Папаша… — Гон замирает, но решает не углубляться в тонкости собственного происхождения, — тоже тот еще баловник. Сплошное недоразумение! А у тебя есть семья?.. Э, извини, если грубо. Он боится, что это больная тема, но Ибараки вдруг начинает гоготать. Вода в тазу плещется, и Киллуа, сидящий вплотную к ней с другой стороны, уже явно отдает душу местным богам. — Не переживай, Гон! Они далеко. Мы друг другу не интересны. Кланы для того и созданы: пока кто-то продолжает род и дает потомство, другие его прославляют. Я — из вторых! А ты, — толкает Киллуа, — что с тобой? Тот хлопает ртом. Гон ехидно замечает: — Он тут главный продолжитель рода. Наследничек! — У-у-у, значит, есть невестка! — Заткнитесь, — пищит тот. — Да нет у него никого! Потому Годива и вешается, сразу почуяла холостяка! — Что ж ты, Киллуа! Род продолжать надо, а ты на корабле рыбу и котов ловишь! А что остальная семья, с ней что? — Они полный отстой! — важно замечает Гон. Ибараки трясет головой. — Род можно перевоспитать. Кого-то придется убить, но остальные перейдут к тебе и будут мыслить так же. Мы часто так делали: гнилые яблоки никто не отменяет. — Ага, это если я не сам это гнилое яблоко. Киллуа произносит это задумчиво, но Ибараки дает ему такого крепкого подзатыльника, что он летит лицом вперед и погружается в воду; Гон на секунду пугается, что тот утонет, но дурилы на дно не идут. — Дурень! Гнилые яблоки мыслят иначе. У них очевидно больной и искаженный взгляд на мир! А ты? Вон, как смущаешься, — на лице Ибараки растет широкая ухмылка. — Ну какое же ты гнилое яблоко? — Ага, скорее просто дурильное. Киллуа так улыбается, что Гон начинает всерьез опасаться, что этот умник сейчас пустит разряд по воде.□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Помимо Ибараки целью Гона тут, в диких землях бывшей Ишвальды, очень интересует Росинанта. Тот действительно… весьма странный, слегка лиричный, но не в плохом смысле: его можно сравнить с теми любителями романтики, которые сейчас вымирают. Единственное, что действительно озадачивает Гона в нем, так это странное ненавязчивое присутствие, пока он не заговорит, и не поймешь, что за спиной кто-то стоит. В тот вечер они вдвоем дежурят на палубе, а в такое спокойное время нет ничего лучше задушевного разговора: вот и болтают, и, в какой-то момент, разговор доходит и до этого. По мнению Росинанта, нормальный человек не пойдет в вольных охотников, потому что это слишком опасно и безумно, и, смотря на него, витающего в облаках, Гон согласен на все сто и даже выше. Он опирается на бортик и смотрит вниз, на толстый стой облаков, за которым бурыми пятнами цветет дикая земля. Интересно, добираются ли вольные охотники до земель, где сейчас растет Гойсан… Было бы интересно вот так спонтанно заявиться. Плюс такой способ передвижения аналогичен жуколетам, только корабли парят выше, а потому лишены угроз с земли. Плюс топливо более… экономично расходуемое. Надо будет рассказать обо всем Бенни: тот локти обкусает, лишь бы нечто подобное достать! Вздыхает. Росинант подстраивается рядом. Закуривает толстую трубку из кости, пыхтит травяным сбором. — Ну так? Я не верю, что ты тут только ради исследований. Люди как ты… эгоистичны. Всегда следуют своей мечте. Не восприми как оскорбление, я считаю это поэтичным: именно благодаря таким прогресс и течет. — Ну сперва я хотел спасти друга, который тут пропал! Дюллахан рассказывала. — Неплохо, неплохо, — кивает Росинант. — И, э, другого тоже?.. Воскресить, — их взгляды пересекаются, и уверенным низким тоном Гон произносит: — Я уверен, где-нибудь в вашем безумном мире есть способ вернуть к жизни человека, если есть останки. Нэн приходит отсюда, а он всемогущ. Ну, почти. Если этот человек после смерти сумел создать проклятье, думаю, он был весьма силен… в духовном плане, чтобы его можно было вытащить с того света. Потом добавляет: — А еще у меня с собой его голова. Он ждет осуждения — все же, таскать с собой отрубленную голову приятеля немного ненормально, но Росинант лишь причмокивает и выпускает еще порцию ароматного дыма. Загадочно смотрит вдаль, и Гон думает: интересно, он понял все сказанное, или прослушал? А то выглядел так, будто вновь витал где-то в облаках в это время. Дюллахан держала его тут явно не за интеллектуальными беседами: в бою Росинант был великолепен. Но тот вдруг роняет: — Нет ничего благороднее, чем желание спасти собственного друга. Ты эгоист и делаешь это ради себя, но это светлая цель: ведь ты преследуешь добро, а не зло. — Да хрень это все. Хисока — ублюдок, и не заслуживает возвращения. Они вдвоем разворачивается к Киллуа; тот подкрадывается тихонько, словно мышь. Наверное, сбегает от Годивы, предполагает Гон, и возмущенно фыркает: — Ну конечно, он тебе не нравится. Мнения дурил не спрашивали! — Гон. Он — убийца и психопат. Чувак буквально кайф ловил от того, что народ резал. Я, типа, уже смирился с тем, что ты хочешь его вернуть, но это нифига не благородно. — Когда-то и мы мародерствовали и были убийцами, но потом нашли новый путь, — возражает Росинант. — Главное — не сдаваться и верить, тогда все будет возможно. Он вежливо улыбается, когда Гон удивленно вскидывает бровь. — Вы были мародерами? — Да. А Дюллахан — самым страшным. Вау… Почему он не удивлен. — Но мы нашли свой свет! — восклицает Росинант, вскакивая на ноги. Потрясает кулаком. — Никогда нельзя отступать от веры в людей! Все способны на исправление, а кто нет — по тому и видно, ибо черты его искажены, а сам он похож на чудовище… Но ведь это не так, размышляет Гон. Церредрих все еще довольно симпатичен. Хотя на Темном Континенте есть мутации из-за эмоций, вероятно, Росинант говорит об этом… Для него все жители озера Мебиус будут милыми ангелами, способными на искупление, ведь в их мире подобных мутаций нет. — Фуфло. — Не веришь, юноша? Тогда давай сразимся на дуэли! Киллуа странно смотрит на Росинанта. Гон пораженно открывает рот. Вот это да! Реально, как в книгах Мито-сан! Только тут бой не за деву, а за идеалы… Росинант вытягивает тонкую длинную шпагу из-за пояса с тупым кончиком, Киллуа с азартом скалится и хрустит кулаками. — Дед, если я надеру тебе жопу — извиняться не буду. — Посмотрим! Ну же, вперед! Встают друг перед другом, Киллуа делает первый рывок… Следующее происходит буквально за секунды: когда Киллуа уже совсем рядом с Росинантом и готовится заехать тому ребром ладони по шее, чтобы вырубить (он все же милосерден и не хочет наносить страшных ран), тот делает всего один шаг вперед и молниеносно бьет шпагой. Так, что Гон едва замечает: лишь по свисту воздуха скорее понимает, что это такое мелькает перед глазами. В ту же секунду Киллуа останавливается позади Росинанта, странно выпучивает глаза и начинает ощупывать себя. И вот тут и кроется загадка — он вдруг уходит в зэцу. Киллуа? И в зэцу? Да его электрическое хацу это супер удобная вещь! Что-то тут нечисто! Плюс от Росинанта вообще не идет ощущения ауры… Как с Киллуа, который ускоряется. Нет легкого запаха озона, ничего. — Ты что сделал?! Росинант выпрямляется, шпага перед лицом… Да, явно шарики за ролики заехали. Но хотя бы есть повод! — Нельзя полагаться лишь на свои умения ауры. Сила должна идти от духа, уверенности, не только нэн. — То есть, это было не хацу, — с любопытством резюмирует Гон, пока Росинант убираешь шпагу обратно. Кивает. Хм, не эту ли фишку использовала Дюллахан в бункере? Киллуа на фоне продолжает хлопать ртом, как рыба. Ему явно не нравится, что один и тот же прием на нем используют два раза. — Ладно, дед, признавайся, что ты наворотил! — Даже Дюллахан сильна с хацу, но без него ее возможно убить, — как обычно, тот пускается в дебри, прежде чем перейти к делу. Романтик! Что с него взять. — Нэн — рудимент былых времен. Я не использую его, дал себе условие: за малую ауру великую силу… И, — улыбается, — знание точек ци. Но это уже просто выучил. Кстати, это временный блок, можешь не переживать. То есть, вот так можно заблокировать нэн? Просто нажав на нужные точки ци? Дюллахан не врет? Это интересно… Потому что потенциально множество опасных противников можно вот так просто лишить хоть какой-то силы, и пусть они что угодно делают, ничего не смогут. Плюс это весьма интересное условие — распрощаться с аурой взамен на высокие инстинкты. Не будет проблем с переутомлением, как вечное зэцу с кучей бонусов. Да, конечно, хацу удобней, но… Гон с сомнением смотрит на свои руки. Он так и не придумывает нормального хацу взамен «Ка-камню», если только не браться за копирование чужих, плюс привыкает жить без нэна, потому что с ним существует намного меньше. Может, попробовать заключить клятву? Об этом определенно точно стоит подумать. Он дружелюбно хлопает Киллуа по плечу и смеется: — Вот видишь! Все, тебе надрали жопу. Теперь ты не сможешь мне вякать, что возвращать Хисоку — плохая идея! — Дружище, мне даже говорить не надо, ты это сам понимаешь. Ну… Ладно. Может да. Неважно. Сейчас у него более интересная задачка. Гон разворачивается к Росинанту и с азартом восклицает: — Научишь?! Тот улыбается в ответ.