□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Когда Дюллахан начинает обучение всяким тонкостям владения нэн, которые осветляют разум лишь после перехода в барьер несколько столетий (она дама живучая), у Гона сначала лопается голова. Но выбора нет! Приходится крепко сжать зубы и учиться, учиться и еще раз учиться, только без воровства вагонами, как поговаривают в одной из многочисленных шуточек моряков с Китового острова. Местом для постижения столь чарующих знаний становится палуба, ее укромный уголок: Дюллахан расстилает несколько грубых тряпок на полу, садится на одной в позу лотоса, крепко сжатые кулаки смыкает у груди и закрывает глаза. Гон и Киллуа, как настоящие ученики, доблестно это копируют, но, в отличие от них, Дюллахан зачитывает лекцию о том, чем же именно они занимаются: — Нэн, аура, каа, ци, анима — в разных народах ее называют по-разному, но суть одна. Это сила, идущая от нашей собственной души, и, чтобы не исчерпать ее полностью, у нее есть барьеры. Люди вроде Исаака Нетеро, Дона Фрикса и прочих чудовищ вашего мира были способны преодолеть это ограничение, черпнуть намного больше, не утратив при этом ничего. Дело не только в тренировках. Нэн — сила не сколько души, сколько нашей уверенности, фантазии и воображения. Чем сильнее разум, тем крепче аура. Потому самые простые техники намного проще освоить, нежели сложные конструкции с множеством ограничений: наш разум способен постигнуть их в полной мощи. И это причина, по которой проще всего воссоздать то, с чем у вас уже есть опыт, будь это боль, желание, эйфория — воображение будет черпать силу оттуда. Человеческий разум устроен так, что чем старше мы становимся, тем чаще обращаемся к знакомым образам. Нэн работает по схожему принципу: чем ближе тебе что-то, тем проще понять. Золдик, ты говоришь, что тебя пытали электричеством: и вот результат. Гон, ты же рассказываешь о своем друге, предпочитающем создать для мести быстрое взрывное хацу, ведь именно оно лишает его жизни в какой-то момент. Это простые, но наглядные примеры. Вы сделали верный выбор, отдав предпочтение простым хацу. Однако их тоже можно углубить, сделать опасней, страшнее. Чтобы победить такого монстра, как Джайро, придется идти на ухищрения, брать не силой, но умом. Потому я поведаю вам о тайне, которую постигаю сама долгой медитацией, тренировками. Обычный человек не придет к этому просто так, нужны условия, но ваши мотивы чисты. Навострите ушки. Представьте себе линейку, ограниченную ста делениями. Это максимум, на который вы можете полагаться при использовании ауры: как только будет исчерпано все в пределах ста, наступит бессилие, и затем аура начнет восполняться. Все просто. Но есть возможность выйти за пределы ста. Возьмем пример: у вас есть сто процентов ауры, но нужно использовать его на сто один. Очень сильно нужно… Вы ставите клятву: говорите, что отдаете этот один процент превышения навсегда. Получаете силу, сто один процент… Но потом, на остаток периода, у вас навсегда останется девяносто девять процентов ауры — ведь один вы уже навсегда пожертвовали. Чем-то это похоже на твою клятву, Гон. Звучит удобно в момент, но неудобно в дальнейшем. Это первая возможность — потому что можно использовать линейку дальше сотни и без подобной страшной платы. Множество способов: можно поставить условие, которое обманет вас морально. Пожертвовать всем в момент, но дать обещание, что вы отработаете этот грешок — тогда после исполнения процент вернется. Либо же объединиться с кем-то, забрать часть его ауры, ту, что находится в пределах сотни. Вы получите силу сейчас, но по итогу никто ничего не утратит. Многие старые божества нашего мира, Гон, как ты и говоришь, всего лишь очень сильные пользователи нэн. Они черпают свою силу из веры. Это — еще один способ. Буквально накачка. Чем больше тебя боятся, тем сильнее вокруг тебя вьется образ. Если ты ему соответствуешь, то чужие эмоции начинают питать тебя: не в вашем мире, быть может, но в нашем уж точно. Ропот, ужас, обожание, любовь, ненависть… Разные эмоции, но результат один. Богами войны могли называть военачальников, что вели за собой людей до конца, славясь кровожадностью и победами. Пророками мудрости и провидцами — тех, кто хорошо думал наперед, отчего они могли с помощью хацу заглянуть немного дальше, чем дозволено человеку. Вера — самый страшный инструмент, который доступен нашему роду. Пока живы воспоминания, человек, в которого верят, будет всесилен. Дон Фрикс оставляет наследие в виде книги, а потому до сих пор существует, кочуя с места на место. Вера требует цены… Но результат окупит все. — Боюсь, вашего Джайро может ждать то же отсутствие забвения. Он здорово помог себе тем, что взорвал небоскреб. Значит, Гон, тебе нужно стать такой же легендой. К счастью, как я вижу, ты вполне уверенно к этому идешь. Гон приоткрывает один глаз и смотрит в ответ крайне скептически. — Только не начинай как Замза. Ненавижу, когда на меня вешают бесполезные регалии. — А то их у тебя много, — тянет рядом Киллуа и хмыкает, когда получает точечный удар в коленочку. Дюллахан смотрит на Гона в ответ без улыбки, она предельна серьезна. Кривит ртом. — Регалии действительно раздражают, но в данном случае это просто распространение слухов и славы. Тебе не нужно быть кем-то иным: ты просто тот, кто есть сейчас. Гон Фрикс, способный на все охотник. Помощник слабых и убогих… — когда она это тянет, на губах у Дюллахан проявляется крайне неприятная ухмылка. — И просто человек крайне опасных настроений. Не беспокойся о том, что тебе придется нести тяжелый крест или пытаться соответствовать чьим-либо прихотям. С тем, как живешь ты, тебе не нужно делать в общем-то ничего, что ты не делаешь сейчас — главное не останавливаться. — И, значит, чужая вера мне поможет? — Чужая вера способна на ужасающе много, Гон. Закрой глаза. Когда Гон послушно исполняет приказ, они вновь начинают медитацию. Обычно Гону тяжело сидеть смирно, он человек действия, но что-то в словах Дюллахан успокаивает, вынуждает отбросить энергию прочь, оставить лишь мирно текущее спокойствие. Аура подобна воде, она проникает в каждую частичку его тела, и Гон чувствует ее стабильный поток. Он — скала, об которую бьются волны. Это странное забытое ощущение: подобное он практикует в те далекие времена, когда аура не подчиняется ему еще до конца, разделенная клятвой. Так давно это было… Столько всего изменилось. Теперь у Гона ворох проблем на горизонте, активная стадия вражды с Джайро, выжидающие покровители; Хисока все еще мертв. Он находит Леорио и Чидль, приводит Аллуку сюда, остаются лишь желания невидимых господ… И Хисока, ради которого, одного из, все это затевалось. Он размышляет о несчастных людях, вынужденных играть не свою роль. Дюллахан говорит, что важна вера. Многие боятся Хисоку: но не Хило, сработает ли этот фокус тут? Когда глаза невольно открываются, он видит вокруг алые пески, а вдали — высокий столб света, от которого по небу будто идут трещины. Действительно ли это колонна, или же огромное светящееся древо — он не знает, озирается по сторонам, но вокруг лишь он. Это и есть то достижение иного мира в медитации?.. Черт, он думает, что все это шутка! Но стоит подняться, стоит сделать шаг в сторону огромной колонны, как вдруг его словно тянет вниз, и, когда Гон сипло выдыхает и раскрывает глаза, валясь при этом на спину, то первым делом слышит голос Дюллахан, строгий, но без обвинения — это явно всего лишь очередная лекция, а не ругань из-за того, что, дескать, ваша коленка в позе лотоса была отклонена на один градус от нормы, отсюда и неудача: — Ты видел его, верно? — Что за херня?! — Луч?.. — задумчиво предполагает Киллуа. — Это Древо Познания. Гон округляет глаза. — Такое огромное?! Бенни говорил, что веточка одна! И что ее на всех не хватит! — Это ее видимость… — Дюллахан стопорится, явно пытаясь подобрать описание понятней. Трет пальцем подбородок. — Что-то вроде воображаемого отображения в мире. Это все еще одна веточка. Заберешь ее — и столпа не станет. — Почему я ее видел?.. — Она произрастает в месте, которое мы называем Дзигоку. Ты слышал о нем — место, где воплощаются все фантазии, концентрация нэн там опасно высока. Оно усиливается, чем дальше ты идешь к полюсам. Как разница между вашим миром и нашим: вот почему я говорила о вере. К полюсам тянется аура тех, кто погибает. То есть, делает вывод, это местечко что-то вроде чистилища, сборища бессознательного. Неудивительно, что та возможно все — просто там настолько высока концентрация фрагментов человеческого сознания, что оно попросту не может не воплотиться! И скорее всего Древо Познания точно такое же чье-то желание, принимающее материальную форму. Нэн — нечто вне контроля человека, одно из скрытых Бедствий, неудивительно, что после смерти владельца в месте подобном оно следует какому-то своему загадочному пути. Он предполагает это вслух. Киллуа соглашается — видимо, приходит к тому же выводу, и кивок Дюллахан для них — как отдушина. Хоть что-то они наконец тут понимают!.. Темный Континент работает по таким абсурдным правилам, невозможно предугадать, что откроется дальше. Чем-то это все напоминает клятвы. Одержимость призраками, духами… Все это легко можно объяснить нэн. Скорее всего можно даже создать собственный конструкт личности и записать его куда-нибудь на случай смерти, как автопилот. Гон вспоминает свою мыслишку о желании повторить хацу Неферпитоу. — А если эго сильно? — задумывается он. — Что случается с ним после смерти? — Такие люди не умирают в истинном смысле этого слова. Они возвращаются в виде искажений. Значит, его догадка верна. Это действительно работает аналогично клятве, просто бессмертная слава становится якорем, который держит нэн в исходном едином состоянии. Теоретически, если бы Хисока умер тут, его жажда жизни скорее всего позволила бы ему остаться в какой-нибудь форме… Проблема в том, что его же собственная нестабильная личность могла обратиться каким-нибудь чудовищем. — Странно, что у нас в мире такое невозможно. Ты говоришь, на полюсах самая высокая концентрация, но тогда условия нашего мира должны были распространиться по всему экватору, а не только на одно озеро Мебиус, — скептически замечает Киллуа. Кстати, тоже мысль! Дюллахан на секунду задумывается… Хмыкает. — Все дело в ограничении. На полюсах концентрация сильнее, на экваторе слабее, но в вашем мире есть определенные рычаги, которые делают нэн постижимым лишь в рамках ста процентов и не выше. Все, кто преодолел барьер, выходили сюда. — Ты давай не тяни, кумушка, что за ограничения?! — Чтобы не повторить истории Ишвальды и предыдущих цивилизаций, когда пришел Зверь Конца, древний клан драконьих жриц поставил условие на озеро Мебиус, чтобы там человечество сохранилось как можно дольше. Они — истинные боги для нас с вами, но по своей природе все такие же люди, владеющие нэн. Потом лицо Дюллахан неожиданно темнеет. — Вижу, медитацию вы послали куда подальше. Хорошо, тогда потренируем не только дух, но и тело. Гон!.. — она резво поднимается на ноги и зовет его к себе жестом, вся такая радостная, что Гон начинает подозревать, что на дух ей плевать, и гораздо больше Дюллахан нравится выбивать из них с Киллуа дерьмо. — Первым идешь ты! Потом Золдик. Это она так уверенно заявляет, что легко намылит шею Гону, да? Его хлопают по спине, мол, вперед, дружище, я в тебя не верю, но ты все равно попытайся хоть что-то ей противопоставить. Они встают друг напротив друга, Дюллахан — вся из себя героиня фильмов про кунг-фу из Ниппона, сейчас сделает ему громкое ата-та-та-та, а Гон прыгает на месте, крепко сжимая кулаки. Это противостояние кино про тяжелый путь боксера и линьшаойских боевиков!.. Остается надеяться, что его не постигнет судьба героя из одного такого, что в конце решил отойти в мир иной. Киллуа достает блюдечко для чая, ударяет по ней ложкой, и вот, импровизированный гонг звенит, призывая к бою!□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Место, куда его призывают, напоминает Гону палатки гадалок со всяких фестивалей: он такие, признаться, видит лишь в Амдастере, и о некоторых рассказывает Хисока, вспоминая времена путешествий с Моритонио. Ну… путешествия с точки в городе на точку в городе, никакими длительными путями там и не пахнет. Но именно такое впечатление создается у Гона, когда он проникает в отдельное помещение, каюту, где обитают загадочные близнецы Кастор и Поллукс, которых обычно зовут либо просто «те двое», либо, собственно, «близнецы». Говорят они тоже синхронно, проще воспринимать их как единое создание, хотя никакого остроумного каламбура с именами Гон придумать не в состоянии: рождаются лишь химеры образов вроде Касторлукса и иже с ними. Прежде всего он пялится на разукрашенные темно-синей краской с золотыми звездочками стены, потом на карты, которых тут полно: какие-то на полу, часть на стенах, находится даже на потолке. Стройные ряды тубусов с ними же занимают добрую половину вакуумного шкафа, из которого ничего даже в самом сильном шторме не выпадет. Потом морщится, когда в нос бьет неприятный резкий запах, и он видит источник: близняшки сидят за столом, вооружившись вилками и ножами, а перед ними мясо странного фиолетового цвета с запахом, будто кто-то тут умер, причем довольно давно. С аппетитом, совершенно неясным Гону, они отрезают от чудовищного стейка кусочки и спокойно жуют. С виду они очень молоды, но когда близнецы поднимают на него взгляд и приветственно улыбаются, вновь синхронно, Гон замечает в уголках рта сетку морщин, из чего делает вывод — вот эти точно врут о возрасте, слишком молодятся. Небось старше Дюллахан, старше улья Замзы. Что-то в них… говорит об этом, вроде ауры, когда даже на вонючее мясо ругаться не хочется. Они откладывают инструменты в стороны, и Гон страдает, потому что значит, что стейк будет лежать тут до конца разговора. — Это правда? — наконец, решается он. — Ибараки сказала, что вы гадалки. — Ибараки слишком много говорит, — замечает левая близняшка. — Ты бы еще слушал Росинанта, — уже правая. — Мы не предсказательницы, используем старые технологии Ишвальды и спутники, к которым подключаемся, — уже синхронно, и Гон все это время гадает, кто из них Кастор, а кто — Поллукс, потому что они совершенно одинаковые, и никто из эскадры не раскрывает тайны (из чего он делает вывод, что эту загадку не в силах решить даже Дюллахан). — Осматриваем так планету. — Спут… ник? Гон с трудом вспоминает повести Замзы о кораблях, способных достигнуть луны. И о письках, конечно. Все это невероятно фаллично. Его смущение крайне заметно, и одна из близнецов делает жест ручкой, мол, погоди: достает какую-то коробку из-под стола, и Гон с любопытством на нее смотрит: похоже на ноутбук, только немного странный, старый. Нечто подобное он помнит из бункера в Кер-Исе, так и воняет потерянными военными разработками! Там видно огромный шарик, рядом с которым парят еще несколько, все в зеленом цвете и крайне схематично. Это, наверное, их планета?.. Потом они начинают что-то торопливо набивать, и вдруг карта стремительно увеличивается, пока не замирает на неизвестной точке, движущейся. Это, наверное, корабль, а рядом какие-то значения… Гон постепенно учит язык с Дюллахан, но письменность — это за гранью, эти кракозябры только Киллуа и прочтет. Ему же терпеливо поясняют, что это погода: мол, что же ты глупыш, все очевидно, так мы вычисляем осадки в местности и видим штормы, потому что смотрим на изменение давления, окружение… Короче, понимает Гон, они технологические гадалки. Иным словом, ведущие прогноза погоды. А у них дома все только по шарикам определяют, зондам, да по приметам! Но почему Ибараки считает их гадалками?. — Немного гадаем, — озвучивает одна из близняшек, вздыхая. — Но скорее для души. Это не наука. — Мы — навигаторы, определяем безопасный курс корабля. — Спутники определяют положение в эфирном море… — … а мы уже видим, куда надо двигаться, и направляем данные Дюлли. Дюлли? — Вы прямо разбираетесь в этой технологии, да? — Гон кокетливо тычет пальчиком в загадочный ноутбук. — Выглядит сложно! Никогда бы не подумал, что в рядах людей Дюллахан такие ученые дамы сидят, без обид, но тут все либо дикари, либо сумасшедшие, как Росинант. Гон — мастак льстить дамам старше, потому к близняшкам находит подход за считанные минуты. Мотайте на ус. — О, мы и правда ученые, — гордо отзывается левая. — Работали еще на королевство… — Ничем это не закончилось. — Почему? — Гон округляет глаза. — Или это вы натравили Зверя на Ишвальду?! Я никому не скажу, честное слово, не выкидывайте меня за борт! Он, конечно же, шутит, но становится не очень смешно, когда на него так смотрят… Будто эти две дамочки и правда имеют отношение к падению Ишвальды. Гон решает, что не будет лезть в это дело: у него и так столько планов, кошмар какой-то, а разбираться в тайнах гибели предыдущей цивилизации Темного Континента… Нет уж, нет уж! Пусть другие лезут! Гон парень занятой, слишком, и ему совершенно не улыбается влезать в политические игрища такого масштаба! Хватило всей работы с Бизеффом и Бенни! Никакой политики, хватит! Он сюда приключаться приехал, пусть и во имя Какина! Потому он решает стремительно перевести тему, пока это не вылилось в очередной невероятный квест, где нужно будет пойти неизвестно куда, спросить непонятно что, и понять, что все вокруг ублюдки, и Ишвальда в общем-то заслужила быть разрушенной до каждого кирпичика, потому что из симпатичных людей там разве что предки Замзы (шутка! людьми там и не пахнет). Он кокетливо подвигается ближе и указывает пальчиком на красивую бархатную коробочку рядом, интересуясь: — А погадаете мне? Те сразу оживают, ну конечно: Гон — свежая кровь, которой еще и интересно их увлечение, покорение сердечек сто из ста. Гадания на Темном Континенте тоже отличаются: близнецы используют камни с дырками в сердцевине, раскладывают их в загадочной последовательности, и Гон размышляет, что, наверное, это положение звезд на небосводе. Он еще не до конца привыкает к новой астральной карте в этой половине планеты. Некоторое время они вертят камни в пальцах, что-то переставляют, после чего с улыбкой смотрят на получившееся… И тут же ужасаются, так картинно, что Гон и сам пугается. — Что? Что там?.. — Ну уж нет! — единогласно доносится ответ. И вот так Гон оказывается снаружи комнаты, не получивший прогноза и чем-то очень сильно напугавший близнецов. Он странно смотрит на подходящего вразвалочку Киллуа, который с иронией заглядывает внутрь, потом фыркает и интересуется, мол, что же там такого, и Гон отправляет его гадать уже что-то себе — небось успокоит близнецов, потому что Гону не улыбается быть Тем Самым Парнем, на которого страшно смотрят гадалки, тычут пальцами и кричат, мол, юродивый, юродивый! Киллуа закатывает глаза. — Гадания — хрень. Хисока тоже гадал, и помнишь? Просто отвлекал, прежде чем врезать. — Я нагадываю, что тебе предскажут скорую женитьбу. И понос. За второе ему дают по шее, но первое Киллуа даже слегка интересует, раз он отвечает: — Сто процентов нет. Ты на меня посмотри, какая женитьба? Идеальный жених семейства Золдик, так-то. — Спорим? — с вызовом бросает Гон, и Киллуа пожимает ему руку. — Ну все, нагадают иное — будешь за меня помогать Годиве мыть посуду! — Заметано! Тогда если я побе… дю?.. Одержу верх, то рокировочка! Киллуа демонстрирует ему средний палец: дружище уверен в своей скорой победе, но Гон знает психологию пожилых дам, и потому садится рядом, чтобы послушать великолепные крики отчаяния, когда Киллуа предсказывают именно это. И слышит, довольно скоро: воет Киллуа красиво, громко, и когда рядом оказывается Годива, любопытствующая, что же тут происходит, Гон с улыбкой ей отвечает: — Ему предсказали скорую свадьбу с тобой! Пусть страдает, дурила!□ □ □ □ □ □ □ □ □ □
Одним из учителей языка местных является Ибараки, и к ней Гон ходит охотно: в отличие от Дюллахан, которая обожает распустить руки, Ибараки… ну, тоже любит, но она делает это очевидно дружелюбно, по-матерински приятно, тогда как в жестах капитана команды иногда чувствуется угроза, причем нешуточная. Вдвоем, после побега от Годивы, очевидно воодушевленной предсказанием, они с Киллуа оказываются внизу, в кузнице, где Ибараки работает над каким-то новым страшным приспособлением. По пути приятель возмущается, мол, Гон все подстраивает, свадьба — глупость, но дурильная голова ногам покоя не дает, так что пусть, пусть, Гон-то знает, за кем правда! И кто будет мыть тарелки в ближайшее время. Внизу же… Это ее пыточная, то есть, священное место, где она заставляет железо принять нужную форму. Гон испытывает к этому умению страх и восхищение, потому уроки языка с Ибараки ему нравятся: она попутно рассказывает о своей мастерстве, и это действительно интересно! Дюллахан может лишь обещать охоту на китов, когда как Ибараки прямо на глазах творит красоту, имя которой — оружие. Но в этот раз она не кует. Скорее ремонтирует… Гон видит каплеобразную форму, хвостик, подписи на неизвестном языке, но символы не меняются — он понимает, что это бомба, и Ибараки, видимо, воспринимая его полный ужаса взгляд, направленный на это творение человеческой глупости, с улыбкой замечает: — О! Смотрите, салаги! Все спасибо тебе, Гон, и оружию твоего Бенджамина. Решила про запас подлатать немного наследие старины, выкупили прямо перед… Она говорит еще и еще, и это в целом безобидно, но Гон смотрит на бомбу, и слышит лишь стук собственного сердца, за которым — вой сирен, треск огня и ужасающие удары тел о припаркованные внизу машины, бам-бам-бам, будто гром, будто кто-то бьет по железной гофре молотом, лишь только это тела ударяются, падая с огромной высоты вниз. Перед глазами на секунду видит знакомые ледяные глаза, чует запах горелой плоти, пятна крови под ногами, а шрамы на лице начинают с ужасающей силой чесаться. Он стрелой вылетает прочь. Киллуа, извиняясь перед Ибараки — следом. За борт его тошнит не слишком грациозно, но, к счастью, Годива ранее обучает его искусству плевку завтраками так, чтобы не попасть на себя. Он не знает, отчего его мутит, это глупо, прошло так много времени… Гона все выворачивает и выворачивает, а Киллуа стоит рядом, похлопывая его по спине, и приговаривает: — Ну, ну… Все хорошо. Я ни в коем случае не должен допустить, чтобы Джайро понял принцип ста процентов, в ужасе понимает Гон. Я должен убить его как можно скорее, чтобы такой ублюдок наконец исчез с лица планеты, а справедливость восторжествовала. Потому что только ее свет способен привнести к этот погрязший в собственных ошибках мир правду. Истину. Если Гону потребуется стать кем-то, чтобы быть сильнее, то он примет регалию борца за лучшее, за справедливое, и искоренит все, что этому помешает. Так решает он для себя.