Смотрится мило

Дверь класса открыта. Сквозняк, естественно, не заставляет себя ждать, будто недостаточно холода из сломанного окна. За треснувшим стеклом меланхолично падает снег. Солнце показываться даже не собирается, дремлет за тяжёлыми унылыми облаками. Скучно, лениво, пресно, как в любой другой зимний школьный день. Сигма мельком смотрит на пасмурный пейзаж снаружи, с неопределённым выражением лица перелистывает желто-серые страницы сборника ЕГЭ. На парте сразу за ним танцует Гоголь. Кто-то снимает на телефон, скупо посмеивается, закатывает глаза. Каждый при деле, то есть почти каждый. Один повернулся спиной – вот это грустно. Звонок дребезжит так, что хочется оглохнуть. Коля зрелищно падает на своё место, идеально точно выверив момент, когда учитель заходит в кабинет. Прожигающий взгляд на нарушителя порядка брошен, журнал открыт, брови нахмурены. Можно начинать алгебру. Сигма терпеливо переписывает с доски условие, стараясь не обращать внимания на пальцы, перебирающие его волосы. Буквы в тетради клонятся куда-то не туда: всё равно пробивает мелкая дрожь. Ладно бы он просто сверлил взглядом спину, как до того безумства в том туалете. Гоголю теперь нужно обязательно трогать. Тогда Сигма думал, что это всё шутка, розыгрыш. Одно огромное представление. Внимательный взгляд посреди очередной выходки, и ухмылка, и вечная тень где-то за спиной. Николай же не мог ходить за ним постоянно от одного кабинета к другому, от промёрзшего полуподвального зала до пятого этажа, по чистой случайности. Поймать в пустом гулком коридоре, когда школа почти опустела, и затащить в туалет по чистой случайности тоже трудновато. Замки у кабинок хлипкие, но здесь никто их и не собирался взламывать. Вокруг было довольно чисто: местная уборщица только что вышла отсюда со шваброй наперевес. Бетонная стена холодная, по спине мурашки. На этом привычные и спокойные обстоятельства закончились. Гоголь уже перешёл с губ Сигмы на его шею и начал раздевать, потому что минуту назад тот на всё это согласился. Сейчас сюда кто-то точно зайдёт, но уже было как-то всё равно. Пульс стучал в ушах, тело выгибалось под прикосновения, паника мешалась с удовольствием. Это был последний день без снега и слякоти, на геометрии все опять списывали, а Сигма чувствовал, как на него пристально смотрят. Сейчас Николай медленно двигался внутри него, голову затягивало горячим туманом, школа, ноябрь и перешёптывания на переменах испарились. Было хорошо до дрожи. Там, на бетонной стене, остались серовато-белые пятна. Сигма, краснея, опускает глаза в тетрадь, и клеточки расплываются. Ему срочно нужно выйти, но встать он не сможет. Гоголь продолжает перебирать его волосы, словно они в классе одни. Наверняка привстаёт, чтобы уж точно каждый заметил, как он пытается обратить на себя внимание примерного Серёжи. Господи. Вокруг Сигмы уже четыре месяца как постоянно функционирует персональный цирк с элементами эротики. Карты, анекдоты, двусмысленные фразы, кусачие поцелуи, рука, сжимающая над головой его запястья, едва ли не домогательства в перерывах. Дю Солей, не иначе. Самое страшное – Сигме нравится.