Смотрится мило

Сигма внимательно рассматривает рисунок на кофейной пенке. Его волосы двухцветным беспорядком змеятся на столе, прикрывают завесой чашку и искажённое лицо. Он быстро-быстро моргает, пока глаза не начинают гореть, но одна слеза падает прямо посередине абстрактного цветка и растворяется в сладкой сливочной жиже. Он убежал сразу, как только всё кончилось, чтобы не задохнуться прямо там. Теперь Сигма сидит в окружении дешёвой мебели, студентов, звона посуды и запаха ванильного сиропа, взвешивает свою жизнь и пытается принять решение с опозданием на вечность. Будь Сигма смелее, сейчас перебирал бы воспоминания, - и тягостные, и светлые одновременно. Красивое яркое прошлое, по которому можно было бы убиваться или тосковать, и человек, которого стоило бы оплакивать. Настоящий, почти осязаемый, бывший когда-то близким, а не смеющийся силуэт в воображении. Сигма ведь создал целый мир, где был счастлив, и потерял лишь только главного героя бесконечных фантазий. Он, правда, опустел, ниточки, кое-как скреплявшие его воедино, не то что порвались – рассыпались. Но, в сущности, для грусти нет и причины: кроме пары придуманных историй и нескольких реальных диалогов их не связывало и не связывает ничего. Это удобно и хорошо. До тех пор, пока не подумаешь, что мог хранить в себе вместо воображаемого дешёвого романа. Цветок из пенки превращается в хлопья, они медленно кружатся и постепенно тонут. Кофе теперь, должно быть, холодный и солоноватый, с лёгкими нотками горечи и бесконечной обиды. Будь Сигма смелее, сейчас плакал бы в крошечной туалетной кабинке этой же кофейни, захлёбываясь и всхлипывая. Его резало бы, и выворачивало, и давило, и все другие болезненные слова. Взаправдашние, отдающиеся пульсом в ушах, а не в очередной раз сочинённые им самим. Бессмысленные, как эти его чувства, которые так и не нашли выхода. Нерешительность почти уберегла от истерики и костлявой руки, которая могла бы сейчас сжимать его рёбра, но от сожаления не помогает. Сигме нужно наконец понять, что он должен был сделать. Сидя над остывшим кофе, он думает, перебирая изношенные фантазии и свои старые доводы. Они не ко времени. Гоголь умер – и не в его голове.