Смотрится мило

Перед ним почти фотография, красивая-красивая: золотистый мазок заката на бледной скуле, залитый последним светом город на фоне. Живая, яркая картинка, полная эмоций. Обиды и злости. Сигма кричит. Внезапно налетевший ветер почти бьёт в лицо, путает волосы, заглушает и перебивает его. Скоро Сигма должен успокоиться. Фраза, ещё фраза и вот – последняя, сказанная твёрдо и резко. Голос становится хриплым, надламывается, в глазах стоят слёзы, сквозь которые он обессиленно улыбается, прикрывая лицо дрожащими руками. Достаточно аккуратно обнять его за талию - он прерывисто выдыхает, стараясь вытереться рукавом или прядью волос, и они идут домой. Ему просто иногда нужны эти семь минут. Он всё бросается обвинениями, которые – что греха таить – правдивы. С каждым его выкриком солнце вдали падает за горизонт всё глубже, как будто держащие его нитки неотвратимо рвутся по одной. Может, Гоголь просто слишком часто смотрит только в лихорадочно блестящие серые глаза, и поэтому мир вокруг живёт как-то рывками. Обычно он толком даже не вслушивается, но сегодня Сигма неестественно для себя непримиримый и надменный. Гоголь пытается отобразить на лице внимание и опустить уголки губ, воспринять хоть что-то из криков. Они удивительно логически связные, словно Сигма тщательно готовил речь, но смысл сначала стремительно ускользает. Постепенно, понемногу можно разобрать посыл отдельных предложений. Сигма говорит, говорит, кривит губы, сводит брови так, будто ему очень тяжело. Если внимательно смотреть, то в нём, похоже, что-то долго болезненно ломается, идёт трещинами. Поймать за миг до падения и склеить, оказывается, не может получаться бесконечно. Это что-то прямо сейчас обваливается - одновременно неожиданно и безумно предсказуемо. Последние пару слов он произносит тише и чётче, сухо, с нажимом, уже поворачиваясь к нему спиной. Бросает через плечо что-то о том, чтобы Николай не смел за ним идти. Несуществующую фотографию выхватывает, уносит из рук и рвёт на части тем же порывом ветра, который подхватывает его волосы. Это зрелище ощущается концом всего. Как только Сигма исчезает за углом одной из бетонных коробок, красное солнце наконец тонет за темнеющими крышами.