Смотрится мило

- А это могли быть мы! – со всего размаха наступая в лужу, Коля демонстрирует ужасного качества фотографию парочки на крыше. - Да. Но ты не будешь собой, если случайно не упадёшь, поэтому мы никуда не полезем, - терпеливо разъясняет Сигма и поудобнее перехватывает папку со своими работами за этот год, аккуратно обходит трещину в асфальте. Гоголь спотыкается о неё и только чудом не летит к чужим ногам. Вообще-то он не против. Сигма, только зайдя в квартиру, уже за столом раскладывает всю свою графику, живопись и пластическую анатомию, пока Коля пытается вызволить свою левую ногу из кроссовки, демонстрируя чудеса эквилибристики у порога. Быстрый взгляд искоса, усталая улыбка, и он падает под дверью. Наконец сняв с себя всё, что нужно дополнительно натягивать из-за поздних заморозков в апреле, он тащится в комнату. Волосы Сигмы всё ещё собраны в неряшливый пучок – причёска для колледжа, чтобы пряди не совсем уж нагло лезли в глаза. Гоголь по привычке её распускает, поглядывая на рисунки, которые не рисунки, а разные сложные вещи с названиями, которые никак не хотят задерживаться в его памяти. Даже не стараясь не повторяться в прилагательных, он говорит сразу из головы разные вещи. Весь вечер талант Сигмы расписывали три преподавателя и директор-кошмар, похвалу от которого можно услышать, только выдав шедевр Ренессанса за свою работу. Всё это выглядело какой-то экзекуцией под маской комплиментов его усердию и со взглядами измотанных студентов, не понимающих, что они здесь забыли. Теперь Коля, чрезмерно восхищённый, топит его потоком «Как ты это вообще делаешь?!» и «Отдай это в музей». Пальцы нежно поглаживают волосы, начинают ленивые косы и бросают недоплетёнными, иногда невесомо задевают шею. Сигма тянет к себе очередной набросок, включая лампу, мельком смотрит в темноту за окном. Когда Гоголь возвращается, побывав на кухне и в ванной, приносит чай, он уже листает свои заказы. Спать он настойчиво не идёт – отбивается и почти бросает в него карандаш, но вспоминает, что инструменты дорогие, качественные и такого не заслужили. Он засыпает за столом, как всегда, и Коля в духе идиллической романтичной мелодрамы несёт его в кровать. Розовый рассвет уже горит сквозь занавески, которые шились ещё при Горбачёве и переживут их обоих. Сигма недовольно жмурится, но не просыпается, утыкается лицом Гоголю в шею. А ведь это могли, в конце концов, быть и не они.