Смотрится мило

Они собираются в Третьяковку. Сигма, пока перепроверяет темы индивидуальных проектов, считает своим долгом провести подробнейшую лекцию о том, что Коле нельзя делать. Очаровательно серьёзное выражение его лица очень отвлекает, но общий посыл Гоголь всё-таки схватывает и чувствует себя униженным и оскорблённым. Никаких шуток, знакомств с посторонними людьми, смеха на весь зал и громких звуков вообще, странные выходки тоже запрещены. За намёки и домогательства Сигма грозится оставить его смотрителям под залог и не забрать. Будто он пятилетнее дитя, страдающее гиперактивностью, и понятия не имеет о поведении взрослого человека в общественных местах. Коля решает высказать протест, сведя к минимуму ироничный тон: - Я культурный, вообще-то, человек. Ценитель прекрасного, - говорит он. Прекрасного Сигмы, например. Прекрасный Сигма стоит перед зеркалом, цепляет длинными пальцами серёжки, бросает на него очень подозрительный и недоверчивый взгляд из отражения. Волосы идеально уложены, одет во всё новое, элегантное и безукоризненно чистое, словно выходит замуж, а не идёт собирать материал для исследования развития чего-то там. Последний раз проверяет, всё ли с собой: старомодный набор из блокнота и перьевой ручки, деньги на всё, что может понадобиться, телефон и непонятно зачем увязавшийся за ним Коля, который вдруг пытается целовать его прямо в подъезде, а потом начинает рассказывать историю жизни нынешнего президента в комическом изложении. Наконец-то они добираются, причём поездка в метро и процесс покупки билетов проходят почти полностью адекватно, без происшествий. Гоголь настолько спокоен, что Сигму это напрягает. Рассматривая полотна, он то и дело бросает косые взгляды на спутника: кто знает, когда тому захочется отобрать у иностранцев аудиогид или активировать сигнализацию. Час за часом проходит, а Коля всё ещё не совершил ни единого акта вандализма и ни к кому не пристал, мирно сидит на банкетке, смотрит на «Утро стрелецкой казни» до крайности пристально. Глаза светятся какой-то навязчивой идеей – только бы он дотерпел до дома с её воплощением или придумал что-нибудь относительно безобидное. Нервы у Сигмы не железные, так что, когда Гоголь встаёт и приближается к нему, он рефлекторно вздрагивает и оглядывается на всякий случай, едва не роняя ручку и телефон. Коля встаёт очень близко, почти прижимаясь, чуть наклоняется к его уху. Он, кажется, считает, что Сигма недостаточно напряжён, потому что выбирает именно эту секунду для заезженной фразы о произведениях искусства и прижимании к стене очень интимным шёпотом. Просто блеск. Сигма вспыхивает моментально, слава богу, стоя спиной к остальным посетителям. Ему не нужно оборачиваться, чтобы понять, что Коля улыбается очень довольно и очень подло. Формально, конечно, запрет на громкие звуки он не нарушил, но Сигму теперь уже трясёт. Они очень скоропостижно выходят из галереи: Гоголь подчёркнуто вежливо прощается со всеми сотрудниками, Сигма, бледный, едва улыбается сжатыми губами и механически кивает через раз. Выдохнуть он себе позволяет только в квартире. Убирает всё из рук, после чего хмурится и поднимает глаза на Колю с вселенским разочарованием и раздражением. - Как же ты мне надоел. - Но тебе понравилось! – очень смело и, возможно, безрассудно Гоголь пытается запереть Сигму между закрытой дверью и собой. – Продолжим? - Ты! – злится, но снова краснеет: Колин взгляд сосредоточен на его приоткрытых губах. Индивидуальный проект, кажется, всё-таки подождёт немного.