Смотрится мило

- Коля, - у Сигмы это выходит с акцентом, мягко, мило, немного неправильно. Дверь за ними уже закрыта. Гоголь видит только его профиль, очерченный грязно-жёлтым светом фонаря, мягко приподнятый уголок губ, почти незаметную тень от ресниц на скуле. Ночь тёплая, и они не спеша идут по пустым улицам, даже не держась за руки, лишь едва соприкасаясь пальцами. Николай, уезжая с памятью о брошенном на прощание презрительном взгляде, не мог и надеяться, что встретит взаимность. Сигма успешен, знаменит, желанный гость, но всё так же несколько застенчив. Он мастерски разрешает карточные споры природной обходительностью и умом, зачитывает самым восторженным и настойчивым отрывки из своих последних произведений. Несколько замкнут в компаниях, холоден с новыми людьми, вежлив с дамами. Николай краем уха слышит: Сигма близко знаком с русским господином и всюду ходит с ним, даже приводит иногда на вечера в качестве друга, а не экстравагантного шутника, держит рядом с собой, чуть усмиряет его привычку иронизировать, балансируя на грани юмора и оскорблений. Гоголь, говорят, внимательно слушает его рассуждения о литературе, смотрит только на него. Он усмехается, целует Сигму, сидящего на постели в окружении запечатанных конвертов и уже открытых писем: мелкий девичий почерк, витиеватые обращения, кокетливые подписи. Тонкие руки обвивают его шею, серые глаза светятся для него одного. Светятся, как в тот день, когда они случайно встретились в чьей-то гостиной и сразу оттуда сбежали. Ты думаешь, зачем я приехал? Думал искать тебя по всем салонам и пытать твоих издателей. Ты ведь известный, любимый всеми, вечно занятой и – я надеялся – уже не столь холодный. Я никак не осмеливался ответить тебе. Ответить на твои чувства, когда мы ещё учились. Ты уехал – я так тосковал. Моя первая вещь – она почти о тебе. Он всё же охраняет от него свои черновики так ревностно, будто Николай никак не может просто купить его книги или взять у кого-нибудь из своего круга знакомых. — Это ведь практически моё отражение. Вдруг тебе, - на "ты" всё так же греет изнутри, - не понравится. И ты уйдёшь. Все его слова неизменно заканчиваются этим горьким "ты уйдёшь" и напоминанием о страсти к свободе. Будто бы Николай способен найти эту страсть в себе теперь, когда Сигма с усталой улыбкой на тонких губах засыпает в его объятиях, позволяет унести себя из-за стола на руках. Гоголь совсем странно для себя полностью очарован. Он так долго этого ждал.