Смотрится мило

Тусклая лампа рассеивает маленькие отблески на карты. Коля, сидя на кровати, не слишком увлечённо раскидывает простенький пасьянс, который получается кривым и неаккуратным, а потом в сотый раз его бросает. Сигма подозрительно долго плещется в ванной, и к нему даже не зайти: сегодня он просто запустит в Гоголя каким-нибудь шампунем, скажет убираться подальше и не мешать ему с бальзамами и масками. Полчаса для такого дня – не слишком много, и наверняка придётся подождать и побольше. Он наконец появляется в дверях: почему-то не влажные волосы, заколотые повыше, и обычная с виду белая рубашка, которую до этой секунды Коля ни у одного из них не видел. Она на Сигме висит, доходя ему до середины бедра, пара пуговиц сверху расстёгнута, благодаря чему видны почти исчезнувшая метка от неосторожного укуса и острые ключицы. Цветные пряди спадают на плечи, когда он распускает неряшливый пучок и абсолютно спокойно, хоть и с какой-то неуверенностью в движениях, делает несколько шагов. - На голое тело надел? – Гоголь уже зачарованный. Серые глаза отражают полную невозмутимость. Сигма лениво цепляет пальцами нижний край рубашки, издевательски медленно его приподнимает, глядя в упор, показывая обнажённое бедро и почти открывая тазовую косточку, а потом внезапно отпускает. Прекрасный спектакль для одного до крайности обидно обрывается, едва начавшись. - Что-то не так, Коль? – спрашивает невинно, томно смотрит из-под ресниц. - Всё прекрасно, - вместо беспечной улыбки получается что-то вроде кривого оскала. Сигма кивает, небрежно убирая чёлку с лица, и садится Коле на колени. Рубашку он предательски одёргивает, зато легко и даже целомудренно его целует, отстраняется и глядит выжидающе. Гоголь проводит подушечкой большого пальца по его нижней губе, закусанной до крови, целует уже мокро и распалённо, лезет-таки под рубашку, нависнув сверху. Три пальца входят совершенно легко и гладко, и Сигму выгибает, он с рваным выдохом прикрывает глаза. На шее проявляются пятна румянца, щёки теперь горят. Коля, немного подумав, добавляет четвёртый палец и шепчет в покрасневшее ухо: - Ты готовился всё это время, да? Смазку стащил у меня из-под носа, - дёрнувшись, Сигма кончает. Устраиваясь на коленях между его разведённых ног, Гоголь только начинает раздеваться, с усмешкой смотрит на растерявшее всю холодность и бесстрастность лицо. Он входит сразу на всю длину, чуть резко, чувствуя, как Сигма сжимает его изнутри. Длинные пальцы цепляются за простыни, губы он уже не кусает, вместо этого стонет, не сдерживаясь. Таким он представляет собой одно из лучших зрелищ в Колиной жизни. Второй раз он изливается одновременно с Гоголем, пытаясь дотянуться, обхватить его за шею и привлечь к себе. - Я хотел её носить, - чуть укоряюще говорит Сигма, теребит одну из четырёх почти оторванных пуговиц, держащихся на нитках и божьей милости. Серые глаза всё ещё чуть мутные, их взгляд словно направлен куда-то сквозь Колю. - Не надевал бы тогда в таких обстоятельствах. Кто просил меня соблазнять посреди пасьянса? - Не люблю, когда ты сидишь меланхоличный. Тебе скука не идёт.