Смотрится мило

- Жизнь – это шутка, - говорит Коля в вентилятор, сияя улыбкой, и ему великолепно слышно тяжёлый и безнадёжный вздох с кровати. – И я смеюсь, хотя на самом деле юмора не понял, - судя по выражению серых глаз, Сигме очень хочется или свернуться в клубок и беспомощно расплакаться, или зашить Гоголю рот и продолжить жизнь в тишине, покое и прохладе. - Ты только что пропел весь репертуар Аллы Пугачёвой и пересказал весь сборник анекдотов за пятьдесят два рубля из киоска на вокзале, - он на секунду отрывается от чего-то очень важного на экране ноутбука и смотрит по-особенному разочарованно. – Потом ты снова начал петь, но уже матерные частушки вперемежку с серенадами, и вот теперь рассказываешь всякий пафосный бред, - его любимая высокомерная пауза. – Лучше бы ты умер от жары, избавив меня от своих шаловливых рук. - Кстати о руках, - Сигма прячется обратно за ноутбук, но краснеет. – Я уже достаточно охладился, чтобы лезть тебе под одежду! Последние три дня Коля ныл вслух, распластавшись на полу и обмахиваясь поочерёдно каждой мало-мальски важной вещью в квартире, для этого пригодной. В числе жертв оказались последние конспекты Сигмы, ещё не оконченные, но уже помятые, старые его тетради, теперь выглядящие ещё более полумёртвыми, договор о найме жилья, бумажки от ЖКХ и журнал со сканвордами, принадлежащий Гоголю и непонятно зачем нужный. Тогда в поезде он подержал его в руках, написал одну букву, посмеялся над картинками и бросил. Сигма любую жару переносит до странности спокойно: читает, делает чай, печёт что-нибудь сладкое в дополнение к нему, курсовую печатает, плетёт себе замысловатые косы и может иногда поморщиться от солнца или, словно оценивая дорогой веер, просто подержать руку у лица. Выглядит это как чистое издевательство над Колей, который, если двинет чем-нибудь, повысит свои шансы расплавиться до ста двух процентов. Он смотрит на то, как с аристократическим наслаждением Сигма отпивает из чашки свой кипяток со вкусом листьев, и завидует. Вентилятор они, к его счастью, всё-таки купили, так что теперь силы Гоголя развлекаться воскресли из пепла. Он уже успел попробовать все возможные тона своего голоса и отправился по второму кругу, выскребая из памяти весь русский шансон, классические шутки из «Крокодила» пятидесятилетней давности и пошлые фразочки, которыми ещё не доводил Сигму до пустого взгляда в стену и немой истерики. Спальня охлаждается до приемлемой температуры, за окном темнеет. Коля, наконец оставив в покое пол, ложится на кровать и обнимает, утыкаясь в бок, Сигму, всё ещё продолжающего с очаровательно серьёзным лицом расписывать актуальность темы исследований. Перед глазами у него теперь тоненькая сиреневая косичка. Длинные пальцы порхают по клавиатуре, брови всё ещё сведены сосредоточенно, но уголки губ ползут вверх. Сигма как-то расслабляется, так что можно уже аккуратно потрогать, может, заставить чуть выгнуться и отложить-таки ноутбук. - Коль, - в интонации уже нет раздражения. - А кто-то был против. Гоголь, поцеловав, тянет с него футболку, и Сигма подставляется под касания, льнёт к рукам. Наконец-то после каждого движения не хочется похоронить себя во льдах. Смазка с охлаждающим эффектом у них где-то есть…