Смотрится мило

Облака на горизонте, прячущемся за серыми многоэтажками, лежат полупрозрачно и цветом напоминают лепестки персикового дерева. На самом-то деле Сигма его никогда не видел, только твёрдые и чуть зелёные бархатистые персики в супермаркетах, но рисовал часто, с фотографий или из воображения, особенно с конца января. Он пришёл немного раньше, чем нужно было, сидит на обшарпанной скамейке у подъезда, повёрнутой почему-то в неправильную сторону, и постоянно оборачивается на дверь. Она густо оклеена объявлениями и призывами оплатить коммунальные счета. Пять восемнадцать утра, рассвет нерешительно поднимается в сизом дыму огромных труб. Даже этот район ещё не проснулся. Встретиться они договорились в восемь где-нибудь в центре, и Сигма ещё в три окончательно извёлся. Мельком взглянув ещё раз на красные буквы призыва заменить электрокабели, чувствует на губах тянущую усмешку: «с конца января». От настоящего слова сразу веет грустью и скорым разочарованием, поэтому «влюбился» он не принимает даже в мыслях. Волосы чуть колышет слабым и мягким ветром, и пальцы сами тянутся поправить, отвлечь чем-то приземлённым. На пару секунд голову занимает сообщение от единственного жаворонка группы, пытающегося добиться электронного пособия к сессии. Откуда-то сверху трещит расслоившаяся деревянная рама, видимо, избежавшая реновации. Сигма поднимает голову, отыскивает Колино окно, серый провал, исполосованный тонкими и блеклыми лучами. Он отворачивается, чтобы опять не утонуть случайно в мыслях. Шесть двадцать одна. Белое, плоское и безобидное солнце глаза ещё не режет. Ощущение чьих-то рук на плечах приходит запоздало и оказывается ещё более странным, заставляет резко вздрогнуть. Сигма ошеломлённо и чуть опасливо оборачивается, видит сначала нелепую бляшку ремня с облезшей золотой плёнкой, потом две перламутровых пуговицы на грязновато-белой рубашке, кучу оборок на воротничке и наконец-таки лицо Гоголя, естественно, с синяками под глазами. Взгляд такой, словно он старается заставить слипающиеся веки держаться открытыми, но горящий энтузиазмом, и есть в нём что-то ещё. Приходится быстро моргнуть. - Почему ты вдруг встал? - Ну, решил закрыть окно, - интонации скачут, - и увидел тебя, такого красивого и скучающего. Не мог же я заставить ждать ещё дольше. Заправив выбившуюся сиреневую прядь Сигме за ухо, Коля неловко перегибается через спинку скамейки и касается его губ своими, скользит языком в рот, словно в радиусе десяти километров живы только они и никто не может просто выглянуть на улицу. Он отстраняется с сияющей улыбкой и очень галантно подаёт руку, помогая встать. Идти им по запутанным безлюдным переулкам двадцать минут, в которые умещается ещё несколько коротких поцелуев. Сигма мелко дрожит, оправдываясь прохладой. Вместо метро они оказываются в какой-то чахлой роще, превращённой в сквер. Единственные следы пребывания людей – выцветшие под дождём оранжевые окурки на узких асфальтовых дорожках. Гоголь привлекает Сигму ближе к себе, пытаясь поймать его взгляд. Колины зелёные глаза по цвету чуть разные: один светлее другого. Благодаря художке в прошлом и академии в настоящем Сигма знает, что ни изумрудного, ни малахитового в них нет. Зато есть яркие смешливые искры, неприкрытые восторг и обожание, когда Гоголь на него смотрит, отражение всех ухмылок и, может, что-то от цвета уже окрепших листьев в середине апреля, когда он впервые целовал Сигму. Отточенный карандаш ожидаемо царапал щёку посреди пары: Сигма не мог перестать трогать свои губы кончиками пальцев и всё ещё иногда, не веря уже новым воспоминаниям, так делает. Потому что с каждой Колиной шуткой хочется плакать всё сильнее. Потому что вот он, обнимает или придерживает за подбородок, и руки у него почему-то даже не тёплые, а совсем горячие. Потому что он шепчет на ухо то, от чего хочется то ли забиться под стол, то ли прижаться вплотную и слушать вечно. Сигме учить сегодня кучу теории, но он не может заставить себя даже отцепиться от Гоголя, стоя под жалким чахлым деревом неопределённого вида и не сдержав в итоге слёз, переходящих в рыдания. - Глаза будут красные, моя ты любовь, - говорит Коля. Оборки на его воротнике мятые и мокрые.