Смотрится мило

Колины руки - гусиная кожа и с трудом гнущиеся от ледяной воды пальцы - собирают на себя бархатную подкроватную пыль. Простынь, кое-как отжатая над раковиной, теперь покоится на полу. К утру размякнет ламинат, ползёт в тумане колиной головы, но другого места приткнуть следы своего ночного наслаждения-несчастья Гоголь не нашёл. Тяжёлые веки он даже не открывает, встаёт с пола, слушая треск правого колена, и в неуклюжем пируэте приземляется на кровать, на сбившееся в странный кокон одеяло. - Мгх... а... Коля? Оранжевая полоса от фонаря, которую Гоголь наблюдал ещё до путешествия к раковинам, перепрыгивает с кисти Сигмы на его торчащий из-под подушки телефон, на край чёлки и наконец на сонное лицо. Коля, не собравшийся ещё с мыслями, шарит по кровати рукой: простынь, сухая, шероховатая и тёплая, на месте. Пируэт, значит, развернул спавшего на ходу Гоголя не в ту сторону и завёл его на кровать Сигмы. Сигмы, на которого Коля залип со стояком в незапертом душе и который в неадекватно прекрасном сне между мокрыми поцелуями лапал Гоголя и позволял делать с собой то же самое. Суховатый аромат лаванды чуть отрезвил Колю, и тот нашёл силы ненадолго разлепить губы: - Ага. Зачем-то Сигма улыбнулся, подбросив Колино сердце, и приглашающе сдвинулся к дальнему краю кровати. Заскрипела железная сетка под матрасом. Гоголь погрузил правую ногу, до этого свисавшую на холодный пол, на освободившееся место и откинулся спиной на изголовье. Он собирался было скорчиться оттого, что жёсткие дуги впились в позвоночник, но Сигма протянул к нему руки и попытался обхватить, уцепившись за футболку и увлекая вниз, к себе. - Иди сюда. Коле пришло на ум три слова. Два описывали шёпот Сигмы - даже не поразившие его слова и спокойствие в интонации, а сам эфемерный голос в пространстве комнаты: острый и нежный. Третье слово было "пиздец". Шорты Гоголя словно стали жёсткими, и ткань резала его ноги горячим тупым лезвием. Сигма накрыл Колю одеялом и легко погладил кончиками пальцев по плечу, заставляя вздрогнуть. Гоголю было стыдно смотреть ему в лицо, пусть глаз, которые снова спрятала тень, он не видел: оранжевый свет фонаря упёрся ему в спину. Сигма потянул его, неловко замершего в деревянной позе, на себя и приподнялся к Колиному уху. - Куда ты ходил? Что-то руки холодные... Гоголь ходил отстирывать простынь после сна, в котором разгоряченный Сигма просил раздеть его, проводя дрожащей рукой по Колиному члену через эти шорты. Он стоял, пошатываясь, у раковины, и под гул крана и хлюпанье намокающей простыни перебирал в памяти детали, яркие, возбуждающие, стыдные настолько, что тянуло врезать лбом по кафелю стены. Подобрать хвост простыни - блять, изогнутая шея, предназначенная для укуса, - сделать напор поменьше, чтоб не так громко, - прохладная рука, проникшая под резинку шорт, - отжать сильнее, чтоб не капало на пол, - "Коля, поцелуй меня, пожалуйста, Коля". Сигма, лежащий сантиметрах в десяти от Гоголя, едва слышно вздохнул и дёрнул его за рукав футболки. - Не можешь вспомнить? Ну ладно... Коля сжал зубы. Он знает, куда ходил Гоголь, и догадывается, с какой целью. Просто хочет, полностью владея ситуацией, подержать бьющуюся мышку в руке, прижать, поиздеваться: сдержанно-мягкий характер Сигмы порой оборачивался в неожиданно коварный выпад, удивительно острый. Выпад затягивался. - Тебе понравилось? - в голосе запрятана улыбка. Сука. Он улыбается. Гоголь уже весь горит, особенно ухо, куда Сигма шептал свой подлый вопрос. Заржать бы по привычке, но в Колином горле маловато воздуха для любого смеха. Из него и ответ трудно выскрести, пусть он болезненно пульсирует в голове, отскакивает от висков. Понравилось. Вот настолько, мысленно переводит взгляд Гоголь на мокрый холодный комок простыни под своей бесконечно далёкой кроватью. Прохладная ладонь Сигмы медленно и почти невесомо гладит его щëку. Колины глаза попривыкли к сероватой темноте и различают тени и контуры лица напротив, завораживающе красивого лица с каким-то загадочным выражением. Гоголь безумно напряжён, и пальцы, которые он аккуратно кладёт на шею Сигме, подрагивают, словно отскакивают от кожи. Вот здесь он оставил засос тогда, во сне. Это снова застилает ему глаза. И, боже, что ему теперь терять? - Да, - Коля чувствует жар на лице и дышит как можно тише. Пусть. Пусть знает и делает с этим что хочет, как делает что хочет с Колиной смешливой и мятущейся натурой. Самообладание Сигмы сыплется. Он на миг зарывается лицом в подушку, но тут же поворачивается к Гоголю вновь и смотрит на него, как на любовное письмо. Коля выудил это сравнение неизвестно откуда, но оно ему нравится, как и секундная заминка перед их поцелуем. Сигма в ответ на несколько касаний под одеждой выдыхает Гоголю в рот тихий стон. Когда им становится слишком жарко под одеялом и друг от друга, они ложатся на спину и, стараясь отдышаться, держатся за руки. Коля поворачивает голову. Их плечи соединяет измятая полоска оранжевого света.