***
- Чёрт! – взвыл Кривицкий, ощутив попавшую струю кожного антисептика в своём глазу. Анна Викторовна Ханина, пришедшая на замену своему коллеге Константину, обрабатывая руки, поднесла их к сенсорному дозатору с антисептиком, но тот не сработал вовремя, подав первый сигнал, что неотъемлемый элемент предоперационной подготовки вышел из строя. Последним его судорожным действием была подача дозы антисептика в глаз челюстно-лицевому, который, не подозревая такой подставы от инфракрасного датчика, преспокойно проводил первый этап обработки рук, готовясь к очередной операции, склонившись над краном и смывая мыло с верхней трети предплечья. Левый глаз поразила острая, почти невыносимая боль. Веко рефлекторно сомкнулось, реагируя на свет. - Чёрт, чёрт, чёрт…, – как заведённый бормотал хирург, бросившись тут же промывать глаз под струей прохладной воды. Ни на шутку испугавшаяся Ханина металась вокруг Кривицкого и пыталась хоть чем-то ему помочь. Промывая глаз, Геннадий крикнул: - Ищите другого ассистента. Я не смогу. Сейчас слезотечение начнётся и светобоязнь. Появившиеся на шум в предоперационной Куликов и Нина начали предлагать свои услуги. - Я справлюсь, - попытался успокоить взволнованных коллег Кривицкий и поторопил, - замену лучше ищите. Посмотрев одним глазом на Ханину, которая виновато жалась в углу, он сказал: - Не переживайте, Анна Викторовна, Ирина Алексеевна ничего не узнает. Готовьтесь к операции. Тут же подскочила всезнающая Нина, которая уже обзвонила половину приятельниц Склифа и, протягивая стерильную салфетку, подсказала жертве несчастного случая: - Геннадий Ильич, вам повезло. В реанимацию с консультацией офтальмолог спустилась, пусть она вас осмотрит. Я уже предупредила, что вы подойдёте. Надо экстренное подавать. Кривицкий одёрнул: - Никаких экстренных. Проверками задолбят. Нам же и прилетит. Выкручусь. Все промолчали, выразив тем самым своё полное согласие, а топтавшийся в дверях Константин предложил: - Геннадий Ильич, я в отделение иду. Давайте я вас провожу. Извините, ребята, вся суета из-за меня получилась. Сейчас позвонили, сказали, жена родила. Парень у нас, четыре двести. Кривицкий, придерживая салфетку, улыбнулся и, несмотря на дикую боль, сказал: - Поздравляем. Пошли уж, молодой отец. Нина продолжила проявлять опеку и предложила: - Геннадий Ильич, вам на больничный нужно. Вы бы к Ирине Алексеевне зашли, объяснили всё. У неё там, правда, с министерства новый куратор приехал. Но вы же свой человек, не помешаете. - Ниночка, давайте я сначала до окулиста дойду, - он направился к выходу. Уже в дверях предоперационной хирург столкнулся с Ханиным и выдохнул."Можно спокойно заниматься обожжённым глазом. Всё! Операторы на месте".
***
Молодая и симпатичная офтальмолог, осмотрев глаз Кривицкого, посочувствовала хирургу, сделала дополнительное промывание физиологическим раствором, заложила в конъюнктивальный мешок гель с анальгетиком, чтобы ослабить боль, и наложила повязку. Дав последние рекомендации, настоятельно посоветовала взять больничный. Не став спорить и сопротивляться предложению, Геннадий клятвенно заверил, что возьмёт больничный, предварительно доложив о случившемся заведующей отделения, а по совместительству своей жене Кривицкой Ирине Алексеевне. После чего он отправился в кабинет руководства, по дороге обдумывая то, как он преподнесёт случившееся, и мысленно готовясь к разносу. Потоптавшись около заветной двери, он набрал воздуха, вздохнув полной грудью, и постучал. За дверью не раздалось привычного: «Да, да. Входите!». И, подождав еще мгновение, Кривицкий рванул дверь на себя. Картина, представшая перед его глазом, не порадовала. Напротив, она вызвала недоумение и в какой-то степени напрягла. Спиной к нему стояла, склонившись над столом, его Иришка, а какой-то, извините за выражение, козёл водрузил на её талию руку и, плотненько прижавшись к его супруге, тоже склонился над столом. Они были так увлечены обсуждением того, что лежало на столе, что просто не отреагировали на вошедшего в кабинет мужа заведующей. Кривицкий кашлянул и громко хлопнул дверью. Оторвавшись от талии его супруги, мужская особь обернулась и уставилась на Геннадия, здоровый глаз которого готов был обратить в пепел лоснящегося и холеного мужика в дорогущей оправе. Обернулась и Ирина. И с ходу задала вопрос: - Геннадий Ильич? Разве вы не на операции? Но, заметив повязку на глазу мужа, она выпалила: - Кривицкий! Что опять у тебя стряслось? Козёл нервно хмыкнул и, склонив голову, заинтересованно посмотрел на Геннадия. - Может быть, Ирина Алексеевна, вы нас представите? Глядя на довольную морду чиновника, спросил муж. - Так! Никаких «представите»! Объяснительную на стол! Кто в операционной? - Куликов и Ханин. Я был у офтальмолога, она настаивает на больничном, - оповестил Кривицкий, дотрагиваясь до повязки. - Никаких больничных, отсидишься в приёмном отделении. Жду объяснительную и не мешайте мне работать, Геннадий Ильич! И она, как ни в чём не бывало, обернулась к шатену с залысинами, в темно-синем костюме в полоску: - Извините, Владимир Иванович… рабочие моменты. Кофе не хотите? И когда Володя расплылся в улыбке и кивнул в знак согласия, вновь уложил свою руку на талию его жены, желваки Кривицкого заходили так, что свело скулы. Он выскочил из кабинета, не в силах больше наблюдать все эти заискивания жены перед каким-то мужиком, пусть даже и куратором из министерства. Забыв про слезящийся глаз и боль, которая только недавно пронзала глазное яблоко, он слетел со ступенек лестницы, едва не сбив на своём пути Фаину. - Доброе утро, Геннадий Ильич! – поприветствовала она его. Кривицкий затормозил: - Да какое, к чертям, оно доброе! Заметив на глазу у своего друга повязку, Усова всплеснула руками и запричитала: - Господи, изверги окаянные! Да кто же вас так? - Ханина, - выдавил он. И Фаина оказалась единственным человеком, кому он признался, что произошло. - Пойдём, Геннадий Ильич. Я тебя хотя бы чаем напою, - тут же предложила свои услуги старшая медсестра, - у меня сегодня рулет маковый. - Не откажусь, Фаина Игоревна, - быстро согласился Кривицкий. Надеясь, что чай и домашняя сдоба облегчат его ужасный во всех смыслах день. Работать после случившегося и увиденного в кабинете не хотелось. Больничный не светил. К тому же нужно было написать объяснительную, которую потребовала жена.«Вот на кой ей эта объяснительная? По-человечески нельзя, что ли, было поговорить? И еще этот хрен моржовый. Владимир Иванович… Совсем берега попутал! Мало мне было одного любовничка, еще один нарисовался. Их там, в министерстве клонируют что ли? И всех ни для кого-нибудь, а для моей Егоровой! Ладно, тогда Алеников прилепился. Сам виноват, позволил. Слишком долго соображал. Пока соображал, бабу из-под носа увели. А этот гусь вообще хамло. Лапать чужую жену! И она тоже хороша: кофе не хотите? Это за какие подвиги она его моим кофе поит? Ну, Ирка, тебе это так с рук не сойдёт. Я, конечно, понимающий муж, но не до такой же степени!».
Обо всём этом думал он, пока Усова накрывала на стол в ординаторской и вещала: - Ну как же так, Геннадий Ильич? И Ирине Алексеевне ничего не сказали, и Ханину теперь выгораживать будете. Знаю я вас. Всё сейчас на себя возьмёте, и Анна Викторовна не виновата будет. - Да ни причём она. Датчик подвёл. Ещё и объяснительную написать нужно, - задумчиво протянул Кривицкий, мешая ложкой несуществующий в кружке сахар. - Какая может быть объяснительная, когда без глаза могли остаться? – удивилась Фаина и, догадавшись, уточнила, - Ирина Алексеевна опять гайки закручивает? Геннадий хмыкнул. Усова была права. Не иначе как закручиванием гаек это было не назвать. - Так, наверное, положено. У нас же никогда такого не было, - вяло возразил он. - Ой, Геннадий Ильич, да бросьте! Еще ни такое было, и никто ничего не писал. Это только с вами она так. Ну вот что с ней ни так, что же она так измывается над вами? - Да там из министерства чиновник был, поэтому она и сказала, - Кривицкий попытался закрыть тему. - Ладно, пейте уже чай. Остыл же. Напишите вы свою объяснительную. Дома поговорите. Вот и вся объяснительная. И она пододвинула ему нарезанный маковый рулет, увидев который, Геннадий сглотнул слюну, настолько аппетитным он выглядел.***
Придя в кабинет приёмного покоя, где сновала молодая поросль врачей, пытаясь оказать помощь вновь поступившим, Кривицкий уселся за стол, который ему тут же уступила молодежь, и попытался написать объяснительную."Бред какой-то! Что я должен написать? Что не считал электронный датчик, поставив морду в неблагоприятное время? Или что глаза должен был закрыть, обрабатывая руки перед операцией? Может, вместо объяснительной предъяву накатать? Пусть читает...».
С этими невесёлыми мыслями наш герой отбросил ручку и вновь задумался об увиденном в кабинете. Но подумать о поведении жены не дали. Один из интернов подскочил к нему и затараторил, глотая слова. Взглянув на него, Кривицкий произнес: - А теперь сначала. Спокойно, чётко и ясно. - Там огнестрел! Всё наружу! Видя, что у парня начинается истерика, Геннадий встал из-за стола и ровным, твёрдым голосом повторил: - Ещё раз и конкретно. До будущего врача начал доходить смысл слов, сказанных опытным хирургом. - Мужчина, 32 года, пулевое ранение брюшной полости, в сознании, массивное кровотечение. Готовить операционную? – на более спокойной ноте доложил интерн. - Парень, её уже без вас приготовили. Для этого существуют другие люди. Вы должны заниматься своими прямыми обязанностями и не разрушать процесс, а напротив, делать всё так, чтобы пациент оказался на операционном столе в кратчайшие сроки. Кровь какой группы? - Не знаю, - оторопел практикант. - Ну так идите и определяете, после чего закажите необходимую кровь в базе крови. Самому туда тоже бежать не надо. Постовой сестре заявку отдадите, - Кривицкий выдал чёткие указания и вздохнул.«Понаберут по объявлению…».
- А вы на операцию пойдёте? Я с вами хочу, - заклянчил будущий хирург. Геннадий пресёк его порыв на корню: - Нет, сегодня не мой день во всех смыслах. Как-нибудь в другой раз. Подойдя к стойке регистратуры, стараясь не отвлекать от рабочей суеты Татьяну, Кривицкий, пролистывая карты, как бы между делом спросил: - Сосудистым кто на огнестрел пошёл? Ирина Алексеевна? - Нет, Ханин. Ирина Алексеевна уже уехала. С Патиным, - на автомате произнесла медсестра. - С кем? - не понял он. - С Владимиром Ивановичем, - оторвав взгляд от компьютера и увидев изумленное лицо хирурга, Татьяна стушевалась, - извините, Геннадий Ильич, я думала, вы знаете... Понимая, что Татьяна не виновата в том, что сегодня день у Кривицкого не задался во всех смыслах и, вероятно, потому что он просто встал ни с той ноги, Геннадий, пытаясь сохранить спокойствие и вырулить из неприятной ситуации, произнес: - А, да, она говорила. Припоминаю. И чтобы медсестра не успела понять, что он впервые услышал данную информацию именно сейчас, развернулся и быстро зашагал в ординаторскую.«Ну, Ирка! Я думал, хотя бы зайдёт за целый день, проведает. Хотя бы позвонить-то можно было. Такое ощущение, что я никто. Даже к Брагину больше участия, чем к родному мужу».
Обидно было до слёз. И хотя из одного глаза слёзы текли просто рекой и способствовали тому, что особо никто не обращал внимание на его внутреннее состояние, хотелось не просто плакать, а выть. И не столько из-за ситуации с глазом (офтальмолог его уверила, что через три-четыре дня он уже будет в строю), сколько из-за супруги. Он знал не понаслышке, что такое ревность. И то, что он не показывал её никому, особенно той, кого ревновал, не говорило о том, что он бездушная скотина. В молодости он ревновал её к Павлову, который и тогда не пропускал ни одной юбки. И как бы он не говорил ей, что от Кольки нужно держаться подальше, хоть он и был его другом, Ирка как будто нарочно флиртовала с Николаем, особенно в те дни, когда они ссорились. И чтобы позлить парня, Егорова начинала строить глазки его другу. А тот, даже зная, что Кривицкий по уши влюблен в Иру и она крутится около него, лишь чтобы позлить Генку, не упускал своего шанса. Потому что также как и остальные парни на курсе, Павлов пускал слюни при виде хрупкой блондинки.«Бог с ним, с Павловым! Молодые были, дурные! Дров наломали, конечно… Я так вообще… лучше не вспоминать. А то сейчас довспоминаюсь и решу, что зря в конце концов женился!».
Тормознул себя Кривицкий, но тут же в его подсознании выскочил другой персонаж, которого он ненавидел до зубного скрежета.«Брр… не хочу даже думать об усопшем. Пусть покоится с миром. Егорова всё равно никогда не узнает, насколько он был мерзким манипулятором и как он всё красиво провернул, чтобы разлучить нас. Что-то же она испытывала к нему, если прожила с ним почти год…».
Его раздумья прервала ворвавшаяся в кабинет Ханина. Она, как никто другой, весь день переживала за челюстно-лицевого. И, стоя в операционной, бесконечно интересовалась, как там Кривицкий. Узнав после операции, что он ещё в Склифе, Анна Викторовна помчалась в ординаторскую. К счастью, объект её переживаний ещё не ушел. - Геннадий Ильич! Я к вам, - прикрыв за собой двери ординаторской, оповестила Ханина. - Мне начинать бояться? – хмыкнул Кривицкий и инстинктивно дотронулся до повязки на пострадавшем глазу. Анестезиолог улыбнулась и ответила: - Нет, я просто хотела узнать, как ваши дела. Я думала, вы на больничный ушли. - Да не переживайте вы так, Анна Викторовна. Вашей вины здесь нет. С любым бы мог такой конфуз произойти. А больничный мне не разрешили взять, поэтому я здесь. Собрался вот кого-нибудь попросить, гель заложить, и тут вы. Не поможете? Кривицкий поудобнее уселся на стул и протянул гель. - Конечно. Я же теперь ваша должница, - она вымыла руки, взяла тубу с гелью и открыла повязку. Глаз сразу же отреагировал на свет. Веко предательски задрожало и потекла слеза, - очень больно? - Бросьте. Я же под анестетиком. Вы, главное, ничего не говорите Ирине Алексеевне. Я сам всё скажу. И другим передайте, чтобы молчали. А то, все будем объяснительные писать. - Что даже так? – оттянув нижний подвижный кожный покров, Ханина вывернула веко. Кривицкий посмотрел вверх. Моргающий глаз было сложно контролировать, но через пару секунд гель тонкой полоской был заложен в полость глаза, и веко вернулось в прежнее положение. Стерильным тампоном Ханина прикрыла внутренний угол глаза, чтобы лекарство не вытекло, и гордо произнесла: - Готово! Ждём три минуты и вы человек. - Спасибо, Анна Викторовна , - Кривицкий сделал попытку встать, но ему тут же напомнили про три минуты, и он остался сидеть на стуле. - Вы сейчас домой, Геннадий Ильич? – поинтересовалась Ханина, - кажется, Ирина Алексеевна уже с министерским уехала. - К счастью, да, - отозвался он, стараясь пропустить мимо ушей последние слова коллеги. Анестезиолог, пожелав ему поправляться, убежала, сославшись на то, что вырвалась лишь на минутку и у неё ночное дежурство.***
Приехав домой, где его встретил лишь голодный и злой Кот, он почувствовал, что дико устал. Не столько физически, сколько морально. Предстоящая беседа с женой тоже не радовала. Он попытался вновь и вновь позвонить жене. Ответа не последовало. Психанув, он швырнул сотовый на диван и, покормив Кота, проглотил холодную котлету, выловленную из контейнера в холодильнике. После чего, недолго думая, отправился спать. Проснулся он от того, что жена прильнула к нему, обволакивая запахом алкоголя и табака.«Нормально! Мы еще и накурились! Это всё? Или меня еще какие-то сюрпризы от тебя ждут, дорогая!».
Подумал супруг, пытаясь сохранить полное спокойствие, притворяясь спящим. - Ген, Гена, ты спишь? – прошептала жена, но у Гены не дернулся ни один мускул. Хотя он очень хотел начать разборки именно сейчас. Но, подавив эту жажду, он продолжал дышать ровно и прислушиваться к тому, что еще нашепчет ему на ухо супруга. - Как твой глаз? Что произошло? Ты больше не зашёл, мне, правда, уехать пришлось, - продолжила шептать Ирина.«Конечно, я должен был зайти! Объяснительную занести. Ты же занята была Володей. А теперь: «Как твой глаз?» …. Только бы не сорваться…».
Сдерживая себя из последних сил, подумал Кривицкий. Не получив никакого ответа от «спящего» мужа, Ира покрепче прижалась к его широкой спине щекой и быстро уснула под воздействием алкоголя и сытного ужина в дорогущем ресторане.***
Утро для Геннадия не сулило ничего хорошего. Он не хотел говорить с женой. Настроение было хуже некуда. Приняв душ и осмотрев глаз, который его не слишком порадовал, Кривицкий начал собираться на работу. Проснувшаяся Ирина, кинув на ходу: «Привет!», исчезла за дверью ванной комнаты. Выйдя из душа, она с удивлением уставилась на мужа, который застёгивал пуговицы на манжетах рубашки. - Ты что, на работу собрался? - Куда же еще? – отдернув рукав, парировал он. - Тебе там делать сегодня нечего. Из министерства люди приедут, - оповестила его Ирина. - О, уже люди! Одного Владимира Ивановича мало, оказывается, - заправляя рубашку в брюки, саркастически изрек Гена. - Кривицкий, ты чего? У тебя вообще глаз! Ты на больничном должен сидеть! - Да с хрена ли? Вчера не должен был, а теперь должен! Отлично! Сколько еще товарищи с министерства кататься будут? Может, мне уже уволиться и заодно чемоданы упаковать да съехать. Мне кажется, я кому-то мешаю. - Ты обалдел, что ли? Что ты несёшь? – недоуменным взглядом она уставилась на него. - Я несу? Я несу! А ты делаешь и даже не замечаешь, что делаешь. На меня Склиф смотрит, как на последнего идиота! Я ничего не знаю, а вокруг знают все и всё! Все вокруг знают, что моя жена свалила со Склифа с чиновником, и только я один, дурак старый, в полном неведенье! - И что? Уехала и уехала! Тебя вот забыла спросить! - Да не надо меня спрашивать. Сказать можно было? – задал резонный вопрос Гена. - Ну, не сказала, и что? Можно подумать, ждал, - фыркнула жена, не особо понимая причины его недовольств. - Пропущенные от меня не хочешь посмотреть? Он протянул её сотовый, который с утра поставил на зарядку. Она взяла телефон и включила экран. Бесчисленное количество пропущенных звонков, голосовых сообщений и смс-ок буквально взорвали экран и наполнили комнату пищащими звуками оповещения. - И почему тогда ночью не сказал ничего? Ты же не спал. Я чувствовала. - Злой был, вот и не ответил, - огрызнулся муж. - А сейчас, конечно, сама доброта, - уела Ирина, - хватит уже из себя обиженного строить. Никуда ты сегодня не пойдёшь. - Раньше думать надо было. А сегодня я пойду и работать буду. И никакую объяснительную я тебе писать не собираюсь. Радуйся, что я этому альфа-самцу морду не набил. И если он сегодня появится в твоем кабинете, я за себя не ручаюсь! - Кривицкий, ты что, меня ревнуешь? До Ирины внезапно дошло, почему её муж с утра не говорит ласковые слова, а устраивает какие-то разборки с предъявами. - Представь себе! Я не позволю каким-то хлыщам лапать мою жену. И если это так называется, то да, я тебя ревную, Егорова! Довольна? - Дурак ты, Генка! Пока он меня, как ты говоришь, лапал, я вымутила у него замену двух наркозных аппаратов. - Вообще красота! Там у девчат стерилизационная капитального ремонта требует. На какие жертвы еще пойдёшь ради Склифа? В постель с холеным красавчиком ляжешь? - Совсем чокнулся! Ты сейчас точно договоришься! Кто тебя накрутил? Ни Фаина ли твоя ненаглядная? - Нет, ни Фаина. Что она одна в Склифе работает? – спросил он, давая понять, что список осведомленных гораздо больше. - Так всё, Кривицкий! Иди куда хочешь, работай где хочешь, но не вздумай даже на пушечный выстрел сегодня ни ко мне, ни к Патину приближаться. Понял? - Не понял! У тебя сегодня продолжение вчерашнего банкета, что ли? – не собираясь успокаиваться, решил уточнить муж. - Да пошел ты! – Ирина схватила тяжелое банное полотенце и метнула в него. Увернуться Кривицкий не успел. Полотенце прилетело ровно в голову, и основная его масса угодила в злосчастный левый глаз. - Чёрт! – вскрикнул вновь от резкой боли муж и, зажав глаз рукой, как подкошенный, рухнул на диван. - Ген, Господи! Извини, - перепугавшись, она подлетела к нему и попыталась убрать руку от травмированного глаза, - больно? - Нет, мать твою! Приятно! Кривицкий всё-таки убрал руку от глаза, который горел огнем от боли. Увидев воспаленный, не перестающий слезится глаз мужа, Ире стало не по себе. - Геночка, ну прости! Я не хотела. Я не знала. Я думала, ничего серьёзного. Что же ты сразу ничего не сказал? Она обхватила лицо мужа ладонями и начала покрывать поцелуями щеки, губы и нос. Он остановил её, прижал ее голову к своей груди и, продолжая морщиться от боли, прошептал: - Иришка, глаз — это ерунда. Если бы только ты знала, как больно ему… твоему сердцу. Пообещай, что больше не будешь делать ему больно, пожалуйста. От этих слов глаза Кривицкой непроизвольно наполнились слезами. В голове пронеслись воспоминания, когда она едва не потеряла своего будущего мужа и, обняв его за плечи, она тихо, но твердо произнесла: - Запомни, Гена, ты мне слишком дорог, чтобы я меняла тебя на какого-то министерского прохвоста.