КРИВИЦКИЙ - ПАВЛОВА: ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ СУДЕБ

Первый день седьмого месяца супружества       А поутру, как говорится, мы проснулись. Хотя было уже далеко не утро. Время неумолимо приближалось к полудню. Моя драгоценная жёнушка чувствовала себя скверно. И это я ещё мягко сказал.       Казалось бы, она выпила гораздо меньше моего, и именно я должен был страдать ужасным похмельем. Но правильно говорят: когда хочешь напиться, никогда не получается. Так было и в моём случае. Но Иру разбивала головная боль, и все прелести похмельного синдрома были на лицо. Я, естественно, был врагом номер один со всеми вытекающими последствиями. Она злилась, ворчала, проклинала те дни, когда я родился, когда она меня встретила, и тот самый, когда согласилась стать моей женой.       Я мужественно молчал на все её обвинения, понимая, что в чём-то она была, конечно, права. Но не до такой степени, чтобы называть меня при этом последней сволочью, которая не подумала о том, что будет сегодня утром. Я молчал, потому что действительно не думал об этом. Вчера вечером и ночью было так хорошо, что у меня не возникало даже мысли, что утром я буду пожинать последствия в виде нелицеприятных слов от своей жены. Я уже молчу, что меня донимал мой затылок, причину, локализацию и интенсивность боли, которого я мало понимал. Молчу и про свой шикарный кроваво-фиолетовый язык, который также мне напоминал о вчерашнем. Но вечер и ночь были хороши, и она должна была это признать. Но Ира не признавала. Напротив, ей было плохо, и я должен был оказать ей помощь в полном объёме. Иначе….       А иначе всё могло закончиться плачевно. Наше рандеву и последующие приключения она могла припоминать мне всю оставшуюся жизнь, и далеко не в милой манере «а помнишь», а гораздо хуже - с подначками, язвительными замечаниями, смущая и вызывая у меня чувство неловкости. Я этого не хотел.       Хорошо! Если уж я виноват в теперешнем её состоянии, нужно исправляться и реабилитироваться. Кажется, мои подвиги, как подвиги Геракла. Чем больше делаю, тем больше нужно сделать. Что же поделать, если моим Эврисфеем была Егорова, и чтобы мне стать бессмертным или хотя бы богоподобным в её глазах, я должен был их совершить.       Уборка берлоги Тедди и реанимация самого медвежонка, животворящий напиток моего приготовление, стирка и милые нежные слова уговоров для моей Егоровой. Вот далеко неполный арсенал того, что входило в мои сегодняшние подвиги. Душ был принят, стиральная машинка запущена, посуда вымыта. Оставались мелочи. К таким относилась реанимация медвежонка и его хозяйки. Медведь не ворчит и не проклинает, что я родился на свет и наши пути пересеклись, поэтому я решил оставить его напоследок. А вот его хозяйка… Я услышал из её уст всё, и даже то, что не должен был слышать. «Осим хаим» не прокатывал. Здесь нужно было что-то радикальнее. Видно, мне на роду написано спасать людей вообще и мою вторую половину в частности.

***

      В закипающую воду отправились десять ломтиков свежего имбиря, после чего варево было процежено, и в него был добавлен целебный состав из витаминов и тех средств, которые я не собираюсь озвучивать. Даже Егоровой не надо знать, чем сейчас я буду её вытаскивать из разобранного состояния. Главная задача - она должна это выпить. Воплей будет! Могу себе представить! Плевать! Я знаю, что это поможет окончательно и бесповоротно.       Я зашёл в спальню, где уже успел навести порядок. Из напоминания о вчерашнем был лишь дремлющий на моих брюках Кот. Кажется, его тоже штормило, потому что он даже не отреагировал на мой призыв позавтракать. Усевшись на кровать, я поставил стакан с имбирным отваром на прикроватную тумбочку и, дотронувшись до обнажённого плеча жены, тихо произнёс: - Ир, Ириш.       В ответ услышал лишь невнятное мычание моей дрожащей супруги. - Егорова! – рявкнул я, - посмотри на меня! - Кривицкий! Что ты орёшь! – простонала она и, приоткрыв опухшие веки, уставилась на меня, - шарахаешься по квартире, покоя от тебя нет. - Я порядок наводил. - Умиралочки дай, - она высунула руку из-под одеяла и жестом показала в направлении бутылки. - Нет. Сначала выпей это, - бутылка с «Ессентуками» перекочевала за мою спину, а на переднем плане перед взором Ирины возник стакан с мутным содержимым неопределённого цвета. - Что это? – она протянула руку к стакану и тут же сморщилась, почувствовав запах, - фу, какая вонь.       Я не дал стакан ей в руки, а лишь подоткнул под её спину подушку и, придерживая её спину, подбодрил: - Давай-давай. Маленькими глоточками.       Она попробовала и скривилась. Без слов было понятно, что живительное зелье моего производства ей не зашло. Но Егорова и молчание точно не были синонимы в данной ситуации: - Кривицкий, отвали. Меня сейчас вырвет. Она изобразила позыв на рвоту. И передёрнула плечами. - Не вырвет. Наоборот, легче станет, - я вновь поднёс к её губам мутноватое содержимое стакана. - Как это можно пить? Сам пей, - она попыталась оттолкнуть стакан от своего лица. Из этого ничего не вышло. Я, предвидя её размахивающие движения рук, успел отстранить стеклотару. - Уже. И, как видишь, я в порядке. В отличие от тебя и Кота. — Вот ему и дай. Меня вообще знобит. Она попыталась натянуть одеяло на плечи и отстраниться от меня. Я это предвидел и сам подоткнул одеяло под её спину. После чего ненавязчиво предложил: - Давай футболку оденем. - Ага, потом штаны. Отстань, - прошипела она, - у меня сегодня лежачая забастовка твоими стараниями.       Она вновь попыталась отстраниться и, отвернувшись от меня, зарылась в подушку. Она вредничала, злилась, но я был готов к её капризам. - Пойдём в душ сходим, потом бастовать будешь, - быстро предложил я, полагая, что контрастный душ не такое уж и плохое решение проблемы, если он будет принят в комплексе. - Перебьешься, - буркнула она и дернула одеяло, пытаясь укрыться с головой. - Я вообще-то про тебя говорю, - усмехнулся я и подумал: «Вот кто про что!». - Ты сказал «сходим», – она указала мне на множественное число в моём предложении, вновь переводя все стрелки на меня. - Егорова! – вздохнул я и покачал головой, - я же помочь хочу. - Помог уже. Руки убери. Ты что, не понимаешь? Мне плохо! Отвали, сказала, со своей заботой!       Слова прозвучали зло. Червячок обиды зашевелился, начиная поедать мозг, но, придушив его в стадии кокона, я процедил: - Не отвалю. Не хочу, чтобы ты потом меня постоянно обвиняла, что я тебя накачал. - А разве нет! Кривицкий, может быть, ты чай пил? – выпалила она, резко обернувшись ко мне. - Конечно! Из одной бутылки с тобой. Ещё скажи, что я тебе в бокал что-то подсыпал! Кажется, я начинал терять терпение.       И уже готов был просто сгрести её и оттащить в ванную комнату, а там будь что будет, как она жалобно проскулила: — Вот кто тебя просил вторую бутылку открывать? - А мне что, надо было еще и разрешения спрашивать? – моему изумлению не было конца, и брови рефлекторно подлетели вверх. На мой вопрос ответа не последовало, но прилетел ультиматум: - Всё я сказала! Я эту бурду пить не буду!       Но терять мне было нечего, и я выдвинул ответный: - А я сказал: будешь! Или душ. Выбирай! - и вновь протянул стакан своей строптивице.       Она с недовольным видом воззрилась на него. Затем, тяжело вздохнув, протянула к нему руку со словами: - Меня тошнит. — Вот эта будра как раз от этого. Выпьешь, и счастье будет, - уверил я, давая понять, что зелье проверенное и только его запах и вид вызывает неприятие. Организм же примет его с благодарностью. - Я смотрю, у меня сплошное счастье, как с тобой связалась.       Моей Егоровой было плохо, но количество язвительных замечаний от этого не стало меньше. В её случае действовала арифметическая прогрессия: чем хуже состояние, тем больше желчи. - Ир, ну вчера же было всё здорово. - Десерт твой, что ли? - Да и наш десерт тоже!       Я сделал акцент на том, что десерт все же был совместным и это не была лишь моя прихоть и желание.       Окончательно психанув на моё замечание, Ира вырвала стакан из моей руки: - Дай сюда! Не отвяжешься же. Я победоносно улыбнулся. Цель практически была достигнута. - Задержи дыхание, - посоветовал я.       Она зажмурилась и выпила содержимое стакана залпом. Я забрал у нее стакан, заботливо поправил одеяло, и произнёс: - Теперь отдыхай.       Неожиданно она вцепилась в мою футболку и потянула на себя. Я, потеряв равновесие, повалился на кровать. Она прижалась к моей груди и затихла, по-видимому, прислушиваясь к себе. Я постарался не то, чтобы не шевелиться, даже не дышать. - Не уходи, - шепнула она. - Ириш, ты что? Совсем плохо? – обеспокоился я, прижимая её к себе. - Ты сам как?       Я вздохнул с облегчением: - Егорова, я с тебя дурею!

***

      Вечер трудного дня. После легкого ужина мы сидели на любимом диване в гостиной. Я бездумно щелкал пультом, переключая каналы. Ирина, забравшись с ногами, пила горячий чай. Я не мог позволить себе такой роскоши. Язык не выдержал бы такого издевательства.       Напротив, в углу, около окна, наблюдал за нами своими пуговичными глазами медвежонок. Его прикид был выстиран и отглажен, а лапа была пришита непрерывным внутрикожным швом. Нужно будет очень постараться, чтобы понять, какая лапа плюшевого была травмирована. Очухавшийся Кот облюбовал место около Тедди и намывал гостей.       Допив ароматный свежезаваренный чай, Ира поставила кружку на журнальный столик и вернулась на диван. Усевшись поудобнее, она обняла моё предплечье и положила голову мне на плечо. Моё объятие было взаимным. - Ген… - Ммм. - Устал? - Да не очень. Просто раньше спать пойдём. - Хорошо…. Ген…. - Ммм…. - Зачем ты мне медвежонка подарил? - Не понял? Ты же хотела. - У меня его всё равно Агнешка заберёт. - С какой радости? - Я же не смогу сказать, что это мой медведь. - Почему? - Никто не поймёт. - Я могу сказать. - Не надо. - Ты сейчас стесняешься, что ли? - Ну, как-то неловко. Взрослая тетка и мягкая игрушка. Ты же не просишь, чтобы я тебе машинку подарила. - Послушай, это идея. А подари мне машинку, Егорова! - Да ну тебя! Я серьёзно. - И я серьёзно. Всё детство мечтал, чтобы мне железную дорогу подарили. Но мне так её никто и не купил. Алексу дарил, но играть некогда было, а так хотелось. Вот не поверишь. - Ген, я верю. - Вот и я верю. И даже не думай медведя никому отдавать. Отдашь - я обижусь. - Я поняла. Не отдам.