ШОКОВАЯ КОМАНДИРОВКА
***
Дорожная сумка была брошена около порога. В прихожей, обнявшись, стояли двое. Один, не успев раздеться, распахнул свои объятия той, кто выскочила ему на встречу, едва услышав поворот ключей в замке. Другая прижалась к своему родному, пахнущему несвежей одеждой и дорожной пылью человеку, обхватив его шею и впившись в его губы. Наконец, освободившись из крепких объятий супруги и от долгожданного поцелуя, Кривицкий, улыбаясь, выдохнул: «Ириш, ты чего? Задушишь…». Сбрасывая пиджак и меняя уличную обувь на уютные тапки, он выслушивал недовольства Ирины: «Ну, где пропал? Я уже издёргалась вся… позвонил почти три часа назад. Остыло уже всё!». - Суббота, пробки… ты же знаешь. Я так соскучился, - он вновь обнял жену и прижал ее к себе, пытаясь пригладить растрепавшиеся локоны. — Это я соскучилась. Почти не звонил, - её голос перешёл на шёпот, и она вновь уткнулась в его грудь. - Не поверишь, некогда было, - его пальцы нежно скользнули по щеке, убирая непослушную прядь. Он улыбнулся. - Есть хочу, умираю. - Не поверю. Даже лишний минутки выкроить не мог для жены. На её обиженно поджатые губы он усмехнулся: «Полтора-два часа, верно, ни минутка. Ирка, хватит! Корми мужа! Иначе сейчас тебя съем»! — Вот только о еде и думаешь, - буркнула жена, силясь за этим скрыть свою улыбку. Но уголки губ предательски поползли вверх, выдавая свою хозяйку. - Да ну тебя, Кривицкий! Злиться на тебя невозможно. - А вот это мудрое замечание. Я в душ, и сумку надо разобрать. - Он поведал о своих дальнейших действия, давая понять, смысла топтаться в прихожей нет и нужно менять место дислокации. Подбежавший Кот выгнул спину, от души зевнул и также потребовал внимания хозяина. Даже если он и соскучился, то сделал так, что кожаный признался, что скучал без полосатого за тридевять земель неизмеримо сильнее, чем котяра, который первую неделю бегал впереди хозяйки на любой звонок и шорох, исходящий от входной двери. Геннадий провел рукой по прогнувшейся в потягивании спине любимца и почесал за ухом. Кот ответил на приветствие, облизнув руку, и поднялся во весь рост на задние лапы, цепляясь за джинсы хозяина. - Не надо ничего разбирать. В ванную забрось, я сама разберу. Жду на кухне, - и обратилась к питомцу: - Кот! Отстань от Гены. Со мной пойдём, покормлю. - А…, - он не успел договорить, как она, предвосхищая его слова, указала: - Чистая одежда на полке. Поживее, я тоже есть хочу. С утра ничего ни ела. Последние слова он не расслышал, их поглотили струи теплой воды, льющийся на голову. Прикрыв уставшие от многочасового перелёта глаза, он стоял под душем, думая: Какое же это блаженство быть дома в тишине и уюте, когда тебя здесь любят и ждут. Даже если ворчат, что с того? Ворчание жены - лишь вишенка на торте, кисленькая пропитка сладкого десерта, вносящая пикантность в их отношения. «Пусть ворчит», думал он, уже обтираясь своим любимым огромным махровым полотенцем фисташкового цвета, на котором было вышито его имя. Первый подарок жены….***
В эту чертову командировку он действительно не хотел ехать. Как чувствовал, что там ему не светит ничего хорошего. И слава всем Богам, что она была всего месяц, а не три, как хотело руководство в начале. Но сейчас долой весь негатив, который он хлебнул в уездном городе полной ложкой. Егоровой он не интересен. Она хочет другого, и он, без сомнений, тоже. Да, он соскучился, очень соскучился по своей жене. Но порой рабочие моменты и жизненные обстоятельства сильнее, чем простое человеческое желание быть в объятиях дорогой тебе женщины.***
Выйдя из душа, который придал ему некую бодрость и прилив сил, он устремился за накрытый стол. - Ого! Вот это банкет! Заставленный тарелками журнальный столик и открытая бутылочка красного сухого навела на мысли: «Алекс нарисуется?» - Нет, у него сегодня ночная смена. Просто поужинаем. Всё, что ты любишь. - Егорова! Я, наверное, подумаю о вахтенном методе работы. Мне начинает это нравиться. – он закатился своим бархатистым простодушным смехом. - Тарелку лучше давай. Я тебе всё положу. - Спасибо, я сам. Себе положи. Бокал подай, я разолью. Получив бокал, он наполнил его рубиновой жидкостью и, протянув жене, спросил, - за что пьём? Она приняла бокал и, задержав взгляд на его смеющихся темно-карих глазах, едва улыбнувшись, произнесла: «У меня только один тост. За нас!». - Одобряю и поддерживаю, - держась за хрупкую ножку бокала, он коснулся богемского стекла в руках Иры и сделал небольшой глоток. - Как долетел? – она тоже пригубила вино и принялась расчленять сочный кусок мяса, запеченный в духовке. - Нормально. Думал, будет хуже. Он предпочел умолчать о неудобном кресле в самолете, почти несъедобной еде, вопящих детях и одном неуправляемом пассажире, и чтобы соскочить с неприятной темы, отвесил искренний комплимент: "Ммм, безумно вкусно! Вот этого мне действительно не хватало". Наблюдая, как он расправляется с мясом, салатами и всем тем, что есть на столе, она задумчиво протянула: - Ты действительно голодный…. - Разве я когда-нибудь тебя обманывал? – он вздёрнул бровь, удивившись её словам. Его опустевшая в мгновение ока тарелка говорила сама за себя. - Так уж и не обманывал? – недоверчиво спросила она, отправляя кусочек нежнейшей свинины в рот. - Я не договаривал, но не обманывал. - Он расставил акценты. Подбирая хлебом остатки соуса с тарелки, он закинул пропитанный хлебный кусочек, от удовольствия зажмурил глаза и протянул: - Волшебно…. Признаюсь: был дураком! Нужно было жениться раньше. - Даже не думай, что это волшебство будет вечным, - в своей манере она спустила его с неба на землю. - Хватит обо мне, - не придав внимание её колкости, он спросил: - Как ты? Как дела в Склифе? - Скучала, - честно призналась она. - Даже работа не спасала. Да и как она может спасти, когда новое начальство самодурством страдает? - Ясно. Не сладко, - сочувственно пробормотал он, уставившись на дно бокала, раздумывая, допить уже имеющееся или долить новую порцию. Решив обновить содержимое бокалов, он продолжил: - Ириш, ну её, эту работу. У тебя сегодня выходной. Я с дороги. Давай не будем сегодня о ней. - У меня завтра выходной, а тебе я отгул поставила. В понедельник выйдешь. - Ир, я знаю, у тебя же работать некому. Зачем так сделала? - Лучше молчи. Эльчин согласился выйти. Ему деньги нужны, тебе отдых. - Как скажешь. Тебе виднее, - он пожал плечами и положил руку не её колено. - Выглядишь неважно. - Можешь порадовать. Комплимент жене отвесил, закачаешься! - Я по факту. Ты знаешь, для меня ты самая красивая, какой бы ты не была. Уставшей или отдохнувшей. А сейчас ты просто вымотанная. И мне больно на тебя смотреть. - На себя посмотри. Похудел. Сколько не спал? Неловкая тема всплыла вновь, и он замялся: - Ну, я вздремнул в самолёте. - Ген, разве там можно поспать? - Зная не понаслышке, как бывает некомфортно в салоне самолёта. - Если очень хочешь, заснёшь. — Значит, не выспался. Тогда спать и без разговоров. - Я помогу, - не предлагая, а скорее настаивая, он забрал из её рук тарелки. - Давай я тебе лучше чай налью, - она вновь пыталась за ним поухаживать. - Нет, спасибо. Я лучше помогу. Ты что, сама посуду мыть будешь? - Да что тут мыть. Пара тарелок. - Опять сломалась? – он кивком головы указал в сторону посудомойки. - Ну да. Сломалась. - Егорова! Всё хорошо, Гена! – он передразнил её манеру говорить и спросил: - Сказать могла? - Что бы это изменило? - Модель бы уже подобрал подходящую. - Ген…, - укоризненный взгляд был брошен на мужа. - Что, Ген? - Да Бог с ней. Не забивай голову. - Не собирался. Мне всего лишь наше время жалко. Поэтому завтра поедим покупать, - и, поймав недовольный взгляд жены, предупредил, грозя указательным пальцем, - и не вздумай возражать мужу, женщина! Ирина рассмеялась, тряхнув мокрой рукой, брызнула водой мужу в лицо: «Не буду, мужчина!». Расставляя вымытую посуду на сушилке, она хитро взглянула на Кривицкого и поведала то, от чего ей было более чем приятно: «Тебя хвалили».***
На фоне бесконечных ковёрных и подковерных игр, крысиной возни и недовольств нового начальства, а в частности, нового главного врача, звонки с Зауралья не могли не радовать. Заваруйко Михаил Николаевич, начмед больницы, куда был командирован муж для обмена опытом, звонил Ирине Алексеевне. Сначала по бумажным вопросам, точнее договору, который пришлось переделывать из-за изменившихся дат. Он просил телефоны бухгалтерии, планово-экономического отдела, юридической службы. Когда договор был составлен, заведующая первой хирургии думала, что оставшиеся три недели коллега не будет её дёргать. Но через неделю звонки от Заваруйко вновь стали привычными и даже приятными. Он звонил и хвалил мужа чрезмерно, как-то гипертрофированно, что первоначально вызвал у Егоровой ревность. Нет, даже не ревность. Зависть. Да, именно это она чувствовала от первых звонков незнакомого до этого момента Михаила Николаевича. В Ире говорила профессиональная зависть, которую она не могла контролировать. Но спустя неделю регулярных хвалебных од, она поймала себя на мысли, что ей нравятся эти звонки, что она их ждёт, потому что Заваруйко расточает дифирамбы ни только сотруднику её отделения, а её любимому мужу. Муж тоже звонил. Ни часто, но основательно. Возможно, он бы и рад был быстро свернуть разговор, но Ире было интересно всё. Как ему город? Как он поладил с сотрудниками больницы? Где расположился? Что ел на ужин? И Кривицкий мужественно висел на телефоне, отказываясь выходить на видео звонки, ссылаясь на плохое качество связи. Пару раз она действительно попыталась сделать видеозвонок, но после пяти минут мучений, когда изображение распадалось на пиксели, а звук зависал, она решила, что будет легче просто звонить или переписываться. Но писать бездушные слова она не хотела. Ей хотелось хотя бы слышать его такой родной и любимый голос. Поэтому вариант сообщений также был уничтожен. А Кривицкий безбожно врал. Врал во всём, начиная с коллег, с которыми он работал и заканчивая тем, что он прилично поужинал. И всё для того, чтобы не волновать жену. Уезжал он в командировку с тяжёлым сердцем. Оставлять жену на съедение новому главному он не хотел, хотя понимал, что его Егорова - тёртый калач. Атмосфера в отделении была накалена до предела, и его поддержка супруги именно сейчас бы не помешала. Но сверху была спущена командировка….***
- Кто? – Кривицкий немного напрягся, затем предположил, - Заваруйко? - Да. Михаил Николаевич. Очень хорошо о тебе отзывался. Вы с ним подружились? – надеясь получить утвердительный ответ, спросила супруга. - Не думаю, - облокотившись на холодильник, Кривицкий скрестил руки на груди. - Он администратор, а я обычный хирург. - Прям обычный? Не скромничай, а! – зная, что муж у неё действительно хорош, поддела Ира. - Я не скромничаю. Но больше никуда не поеду, - тихо, но твёрдо буркнул он, глядя исподлобья. - Ты же рвался! – прищурилась она, глядя на него и силясь понять, почему так хорошо начавшийся вечер внезапно начал разворачиваться к негативу, а её муж помрачнел и замкнулся. - Я не рвался, - напомнил он. - Я понимал, что тебе некого послать. От молодых толку мало, им самим учиться нужно. - Я бы Брагина отправила, - бросила она, как спасательный круг, имя своего друга. - Оставь Михалыча в покое. На его шее выводок. Он бы, конечно, с радостью сбежал, но ты хочешь, чтобы Марина тебя покусала? – с доводами мужа имя друга отвалилось само собой. - Ни он так Куликову только подпоясаться, - тут же возникла альтернатива от Ирины Алексеевны. - Ему-то да! Особенно сейчас, с его недвижимостью и весёлой старушкой в придачу, - и этот персонаж был списан Геннадием мгновенно в утиль, - кого ещё предложишь? Лазарева? Так он, кажется, еще полгода назад утонул в макулатуре. - Знаешь что? Не думай, что ты один такой хирург – золотой скальпель! – всё-таки она не сдержалась и съязвила. Как ни странно, он не вспылил, а лишь процедил, становясь еще более мрачным: «Я и не думаю. И ты об этом прекрасно знаешь. Просто не поеду я и всё. Без тебя точно никуда не поеду». - А что это мы вдруг разнылись? За мою юбку уцепились? Надо будет, поедешь как миленький! Понял? Она не хотела. Не хотела им командовать, но приказной тон выскочил самопроизвольно и ужалил без предупреждения. Она хотела сжалиться над мужем, но не могла определиться, с кем именно она сейчас говорит: со своим Геной или челюстно-лицевым хирургом своего отделения. - Нет, не понял. Сказал, больше не поеду. Значит, не поеду! - Кривицкий был не преклонен в своих словах. Он упёрся, как осёл и твердил только одно: «больше не поеду!». - А что так? Уралочки не понравились? – Она всё же решила, что будет говорить с ним, как с мужем. - А я их видел? – фыркнул муж и, оторвавшись, наконец, от холодильника, подошёл ближе. Физически дистанция сократилась, но она чувствовала, что Гена заканчивает воздвигать стену неприступности. - Куда же они подевались? Попытка разрушить стену провалилась. Она не успела найти наиболее уязвимое место в его защите. Он сделал её непробиваемой: «Ир не доставай. Давай остановимся. Я не хочу говорить об этой командировке». - Ты там что-то натворил? Мне ждать удара ещё и оттуда? – Она попыталась зайти с тыла. Безрезультатно. - Не надо ничего ждать. Я просто не поеду больше. А если и поеду, то только с тобой. - Упоминание мужа о ней было полной неожиданностью. - Интересный подход. - Какой есть. На этом всё! Тема закрыта. Пойдём спать. Кривицкий, зная свою жену, понимал, она не уймётся, пока не узнает причинно-следственную связь его радикального отказа говорить на тему командировки. Он мог лишь одно - оттянуть выкручивание рук, и то в нём не было уверенности, что отсрочить признательные показания получится надолго. Он подошёл, обнял её за плечи и, заглянув в глаза жены, устало произнёс: - Ириш, правда, пойдём спать. Я что-то вымотан на нет. Только сейчас, коснувшись его руки, она заметила, что пальцы Гены подрагивают. На лбу пролегла ещё одна глубокая морщина, а под глазами залегли тёмные круги. И как всё это она не заметила раньше! Действительно, зачем она его мучает? Ему нужен отдых. Любящая жена, которая не видит, что муж нуждается в отдыхе! Он смотрит на неё сонными глазами. От сытного ужина и бутылочки вина его окончательно разморило. И он точно не мечтает сейчас рассказывать о каком-то Зауралье. - Ген, прости, - произнесла она, давая понять, что готова перестать его мучить. - Да нормально всё. Просто забудем, - последовал привычный поцелуй в висок и едва заметная улыбка, за которой он пытается скрыть свою усталость. - Хорошо, иди отдыхай, - ответила она на его нежность, дотронувшись до щеки. - Я сумку разберу и приду. - Половина вещей чистые. Робу там оставил…, - он запнулся, понимая, что каждая новая его фраза может вызвать вопросы. Но жена сделала вид, что пропустила мимо ушей его слова. - Отдыхай, - единственное, что слетело с её губ.***
Серебристый кусочек тонкого месяца пытался осветить спальню, но сил у растущего небесного создания не хватало, и он лишь отбрасывал узкую полоску света на их ложе. Муж спал, уткнувшись носом в подушку, равномерно похрапывая. Правая рука покоилась сверху легкого одеяла, и обручальное кольцо на безымянном пальце бликовало при лунном свечении. У него не нашлось сил даже надеть пижамную футболку. Она потрогала его спину, с которой сползло легкое одеяло. Кожа была прохладной. На ее прикосновение он не отреагировал, и Ира решила, что пока не будет его накрывать. Глаза постепенно привыкли к сумраку. Пристроившись рядом с мужем, она взяла руку мужа и стала ее рассматривать. Наощупь она почувствовала пару мозолей, костяшки пальцев были сбиты. «Господи! Что он там делал? Почему не хочет рассказывать? Кривицкий! Почему ты у меня такой? Звонил же, уверял, что всё прекрасно. Хотя… толком ничего не говорил. Так, общие фразы». Думала она и чувствовала, что незнание вызывает у нее волну жалости к мужу, которая сменяется барашками бессилия. Сантименты вытянули неконтролируемые слёзы. Она тихо всхлипнула. Женская слабость. Никто не должен видеть её такой. А ему можно. Тем более, когда он спит. Да, он её слабое место, её ахиллесова пята и он это знает, поэтому молчит. В такие моменты она ненавидела себя, но они были ей нужны. Это была разрядка для неё, чтобы затем собраться и двигаться дальше. Он не любил её слёз и боялся, потому что не знал, что с ними делать. Думая, что он - причина очередного выделения этой солоноватой жидкости слёзными железами. К счастью, так было далеко не всегда. Особенно последнее время. Именно из-за него она как раз и не плакала. А сейчас плакала и именно из-за него. Полулёжа в кровати, шмыгая носом, она пыталась остановить этот поток, но было поздно. Несколько слезинок упали ему на руку, и он, дернув рукой, пробормотал: «Ириш ты чего?». С трудом разлепив глаза, Кривицкий приподнялся на локте и встревоженно уставился на неё: - Что случилось? Болит? Где? - Нет, нормально всё. Спи! – огрызнулась она. - Когда нормально всё, слёзы не глотают и мужа не будят, - резонно заметил он и откинулся на подушку, - опять Склиф? - Не Склиф. Опять ты, Кривицкий! - Я-то каким боком? Я же спал! – изумился муж. - Ты не хочешь со мной говорить и ещё удивляешься. - Ир! Тебе не надо знать об этой командировке. Она закончилась и хорошо, - Геннадий начинал терять терпение. - Почему, когда звонил, ничего не говорил? - Оно тебе надо было? У тебя и без моей командировки проблем выше головы. Я не хотел тебя расстраивать, - его аргументы были логичны и не поддавались критики. - Думал, что я буду в блаженном неведенье? Так что ли? – она ткнула в его плечо влажной от слёз ладонью. - Ну что ты от меня хочешь? Зачем тебе всё это? Я рядом, сытый, умытый, здоровый. Что еще? – как мог, он пытался её образумить. - Рассказывай! Я слушаю! – она стояла на своём, забыв, что буквально минуту назад лила слёзы по поводу своей жалости к мужу. - Егорова, ты можешь просто отвалить? – гаркнул он и попытался отвернуться от жены, натягивая одеяло на голову. - Нет! Ты мне всё расскажешь! Понял? – она вцепилась в одеяло и стянула его с мужа. Он отбросил оставшийся конец и сел на кровати в позе лотоса, обхватив подушку двумя руками, и тяжело вздохнул: «Вот же упёртая!». - Ты же знаешь, я не отстану. - О, Господи! Дай силы! – он обхватил голову руками и пробормотал: - Кто бы сомневался. Ну и что ты хочешь знать? - Всё! – уверенно ответила жена и задала первый вопрос из своего бесконечного списка: - Где жил? - В ординаторской местного роддома. - Первый ответ и сразу же неожиданность. - А как же гостиница? Опять твои еврейские штучки! - Да причем здесь штучки? В городе одна гостиница, и она была на ремонте. - Почему квартиру не снял? - Мне было когда? – осведомился он. - Нагрузил бы администрацию больницы. Пусть бы шевелились, – внесла предложение Ирина. - Нагрузил. Предложили диван в ординаторской роддома. Довольна? - Нет. Причём роддом и ты? – Она действительно не понимала. Почему он не снял квартиру. Ведь Склиф полностью оплачивал его командировку, включая проживание в гостинице или в частном секторе. - Ир, ты отправила меня в город Зажопинск! – указал он на то, что место это есть на карте, но где точно оно находится, мало кто знает, - какие вопросы ещё могут быть? Думаешь, там также всё прекрасно, как в нашем Склифе? За МКАД на пятьсот километров загляни, удивишься. А главное, рыдать больше не будешь. - Ну что ты злишься? Я же переживаю. - Не надо переживать. Всё закончилось. И слава Богу! – он откинул подушку и потянулся за футболкой. - Что, совсем всё плохо? - она остановила его движение и ухватилась за верхнюю часть пижамы, не давая возможности прикрыть тело. Он просто отпустил футболку из своих рук и вновь подтянул подушку. - Да, Ир, совсем. Люди нормального хирурга десять лет не видели, а может быть и больше. Челюстно-лицевого - вообще никогда. Дальше продолжать? - Да, ты у меня редкий экземпляр и что… - Ничего. Я там просто работал. Сутками напролёт, не вылезая из операционной, а если и вылезал, то вёл приемы, консультации. И опять операционная. Какие эндоскопические операции? Какая магнитно-резонансная томография? Какие экстренные обследования, если врачи в больнице сплошь и рядом ургентируют? Какой, к чертям собачим, золотой час реанимационных мероприятий, если их проводить даже через восемь часов просто некому. Я непрямых массажей сердца столько за всю жизнь не делал, сколько за этот месяц. - Ты говорил, что отдыхаешь нормально, даже книжки читаешь, - напомнила она ему телефонные разговоры. - Да, читал, - в согласии кивнул муж, - хирургию всю вдоль и поперёк перечитал. И профильную, и непрофильную. Геннадий больше не хотел злиться или молчать. Он решил рассказать ей всего лишь один эпизод за месяц своего прибывания в шоковой командировке. Понимая, что этого будет более чем достаточно. - Ты «песочные часы» видела? - Хмм, - хмыкнула она в недоумении, - кто их не видел! - Я про термин, а не про предмет, - уточнил он. - Ген, ну откуда! Я же сосудистый. А не акушер-гинеколог. - А я видел! И больше не хочу! Я в машине скорой помощи кесарил! И больше тоже не хочу! Она с ужасом смотрела на него, не понимая, о чём он говорит. Какое кесарево сечение? Его прерывистые, нервные фразы, вырванные из контекста, пугали её ещё больше. Он был прав, ей не нужно было всё это знать. Она не могла ни то, чтобы помочь этой ситуации, она даже представить себе это не могла. - Почему ты? – всё что смогла спросить она. - А кто, Ир? Больше не кому просто было. Заскочил интерн с бешеными глазами в четыре утра. Толком ничего объяснить не может. Состояние у самого близкое к обмороку. Несёмся в машину. Там роженица, не обследованная. Седьмые роды, бурная родовая деятельность. Угроза разрыва матки. Крупный плод. Два рубца на матке. Ира, два! Ты это понимаешь? И всё! Больше никого. Водитель в реанимацию побежал. Я понимаю, что мы её до третьего этажа, где находится операционная, не донесем. Анестезиолог прибежал. Тоже пацан, два года стажа. Чуть лучше гинеколога. Спасибо сёстрам. Если бы ни они, вообще не знаю, чтобы я делал. - У тебя же сердце, Ген…, - жалость к мужу достигла своей кульминации. - Да не до него мне было. Я за две жизни в ответе был! Понимаешь? – отмахнулся Кривицкий от своей проблемы, давая понять, что в тот момент ему на себя было попросту плевать. Экстренность ситуации требовала собранности и умений. - Прооперировал? - Будто у меня выбор был. Конечно, - муж затих. - Всё хорошо? - Относительно. Экстирпацию пришлось делать на фоне атонического кровотечения, - на фоне всего, что он рассказал, ампутация матки была логичным выходом. Спасение жизни женщины было важнее. - А ребёнок? – ей были интересны все нюансы, но она решила задать лишь очевидный вопрос. - Девочка четыре триста. Здоровенькая, - успокоил её Кривицкий. - Папаша-дурак потом приходил, руки целовал. Просил, чтобы я девочку назвал. - Назвал? - Назвал… Ириной Алексеевной, - муж мог удивить. - Гена! – возглас удивления был её реакцией. - Ну, прости. Геннадием Ильичом не мог, - он улыбнулся, вытер слезинку с её щеки. - успокоилась? - Ген, прости. Я дура, - возвращая его пижамную футболку, признала она. - Ага, настырная…. Вот что мне с тобой делать, Егорова? – он принял одежду и быстро натянул на себя. - Ген, я же переживаю, - она попыталась объяснить причину того, почему вновь не дала ему спать. — Это я переживаю. И думаю, что тебе оно не надо. Но ты же пока всё дерьмо не соберёшь, хрен успокоишься. Слушать мужа когда будешь? - Буду, - чувствуя себе провинившейся школьницей, она уткнулась в его плечо и, почувствовав его ладонь на своей шеи, начала успокаиваться. - Если с отделением поможешь. - Обязательно помогу, но не раньше понедельника. Ясно? И не звука больше про работу! Иначе, Егорова, я за себя не ручаюсь!