КРИВИЦКИЙ - ПАВЛОВА: ПЕРЕПЛЕТЕНИЕ СУДЕБ

***

      Тишина наполняла воздух. Она была тягучей и гнетущей. Давила на сознание и разъедала мысли, отравляя всё существование и пребывание в одном пространстве. Чувствовать себя в ней было некомфортно и неестественно….       Размолвка. Ссора. Кажется, мы наговорили друг другу больше, чем надо. Не смогли остановиться, подумать. Ведь взрослые люди. Понимали, что ни к чему хорошему это не приведёт. Мы не разговариваем уже больше двух дней. Точнее, сорок восемь часов двадцать четыре минуты. Двадцать пять… двадцать шесть….       Не сплю вторую ночь. Лежу и таращусь в потолок. Знаю, она тоже не спит. Только делает вид, но не спит. Отвернулась и натянула до предела одеяло. Я не ушёл на диван. Не хочу. Хочу быть рядом. Чувствовать её присутствие. Слышать дыхание.       После работы вновь попытался попросить прощение. Удостоился лишь уничижительным взглядом, граничащим с презрением. От этого ещё больнее. Виноваты оба, но у неё виноват только я. Ситуация привычная, но неприятная. Я не люблю ругаться и выяснять отношения. Не люблю криков и скандалов. Но понимаю, в каждой семье случаются размолвки и ссоры. Без них просто нет семейной жизни. У каждой семьи свои. И наша ячейка общества не исключение.       Эта первая серьёзная размолвка после нашей свадьбы, поэтому больно. Мучительно больно и грустно. Мы тратим время на молчание, а могли бы сесть и поговорить. Прислушаться друг к другу, попытаться понять. Но она не хочет.       Она проигнорировала совместный завтрак, демонстративно отодвинув тарелку с приготовленной мной едой. Съела йогурт и выпила кофе, которое приготовила только себе. Отказалась в помощи с одеждой, отстранив мою руку. На работу добирались порознь. Я отправился в метро. Она вызвала такси.       В Склифе старались не пересекаться. Понимаем, что это практически невозможно, но специально избегали друг друга. Даже по делу не звонили. Всё общение через сотрудников. Я хотел прийти к ней в кабинет на традиционную чашечку кофе, но всё её поведение показывало, что сегодня я не получу ни только кофе, но и даже разрешение войти на её территорию. Я просто не рискнул, подумав, что ничего из этой затеи хорошего не выйдет. Усугублять же положение ещё и на глазах у всего отделения я точно не хотел.       В отделении только ленивый не спросил, что между нами произошло. Размолвка между нами видна невооруженным взглядом. И если я отмалчиваюсь или отшучиваюсь, то она срывает зло на коллегах. Наша ссора отражается на нашей работе. Это плохо. Так не должно быть. Пациенты и коллеги не должны страдать.       Возвращаемся домой, опять в зону тишины. Она занята своими делами, я своими. Ужасно тяжело. Поужинали отдельно. Она вновь не притронулась к тому, что я приготовил на ужин. Мне же кусок не лезет в горло. Вяло поковырявшись в запеканке, я выбрасываю ужин в мусорку. Её нетронутая порция отправляется следом. Она же съела какой-то бутерброд, который наспех соорудила, и уселась на диван.       Говорит ни со мной, а с Котом. Полностью игнорирует меня. Кот будто чувствует, что между нами пробежал его сородич. Он мечется между нами, пытаясь определиться, кому из нас он больше нужен. Кому из нас отдать предпочтение. В этом он похож на ребёнка, разрывающегося между поругавшимися родителями. Ребёнок любит маму и папу, и ему не объяснить, что взрослые порой бывают глупее, чем дети. В нашем случае – это животные.       Егорова! Хотя бы посмотри на меня. Я наблюдаю за тобой почти час. Делая вид, что читаю, чёркаю ручкой лист бумаги, лежащий перед книгой. Странным образом на листе из завитков и закорючек появляется её образ. Или мне только так кажется? Отодвигаю листок подальше от себя. Нет, действительно. Очертания её лица, её глаз, носа, причёски. Беру листок в руки и глупо улыбаюсь. Она подходит и вырывает его у меня. Бросает взгляд на мои художества и тут же вспыхивает. Нервно выдыхает: «Дурак!» и рвёт моё бессознательное творение в мелкие клочья. Бросив их мне в лицо, уходит в спальню.       Егорова! Ну зачем ты так? Чем твой нарисованный образ провинился? Да, я не Леонардо, но и ты не Мона Лиза. Возможно, если бы ты не злилась, рисунок был бы лучше….       Тяжело вздохнув, я бреду за ней. Другого не остаётся, потому что она, выходя из гостиной, выключила свет, давая понять, что если я намерен сидеть и дальше, размышляя, как вернуть всё в прежнее русло человеческого общения, то вполне могу осуществить это и в полной темноте.       Она показывает полнейшее равнодушие, но я же знаю, что она может злиться и дуться на меня, но не может быть равнодушной. Это всего лишь блеф!       Очень хочу знать, о чём сейчас ты думаешь. Ну, хорошо, я тебя обидел. Я это понял. И ты в праве на меня злиться. Но именно ты вывела меня из себя, переполнив чашу моего терпения.       Неужели ты не чувствовала, что последние слова, сказанные тобой, были перебором?       Почему ты отказываешься принять моё извинение, если отчасти в нашей ссоре виновата и ты?       Ты хочешь, чтобы только я чувствовал себя виновным в этой ситуации? Но ведь это не правда! И, думаю, ты это прекрасно понимаешь. Просто не хочешь признаться в этом даже себе. Про себя я вообще молчу.       А ещё ноет сердце. И я не пойму, это потому, что ты его обидела или потому, что ему нужен покой, а его ненормальный хозяин не спит уже вторую ночь, не давая ему отдыха.       Нужно попытаться заснуть. Или принять таблетку. Зачем? Всё равно не поможет. Организм требует сна, мозг не даёт ему этой радости. Отключиться и не думать о ситуации и о тебе, Егорова, не получается. Наверное, я полный идиот, если не могу выбросить ссору, которой уже больше двух суток, из головы.       Завтра у меня сутки. Может быть, за время моего отсутствия что-то измениться. Может тебя и тяготит моё присутствие, но ты же молчишь. Если бы ты открыла дверь и, как в прошлый раз, сказала убираться, я бы точно знал, что делать. Хотя я и сейчас знаю, что никуда не уйду. Ни в этот раз, ни в какой другой.       Буквально приказав себе спать, я переворачиваюсь со спины на бок. И, засунув руку под подушку, прикрываю глаза. Мучаюсь так еще какое-то время. Бесполезно! Всё! Больше не могу! Будь что будет! Я должен заставить её выслушать меня.       Я резко поворачиваюсь к ней и вижу, что она делает тоже самое. Наши «прости!» звучат одномоментно. Мы не можем в темноте увидеть наши глаза. Но я уверен, что её глаза сейчас наполнены слезами, как и мои. Одно простое слово из шести букв - и всё волшебным образом меняется!       Я обнимаю её и крепко прижимаю к себе, чувствуя её руки в своих волосах, а её губы на своём лице. Я вновь и вновь, как заведенный, шепчу: «Прости, прости, прости», и покрываю её поцелуями. В ответ слышу тоже самое. И это лучшее слово от неё, которое я хочу слышать во всём белом свете. Это даже лучше, чем «Я тебя люблю, Кривицкий!». Потому что об этом я знал всегда.       А её «прости» — признание того, что ни только я бываю не прав. Главное, что она это тоже поняла. Не хочу больше распрей, молчаний и обид. Не хочу разменивать остаток своей жизни на это. Хочу быть с ней и наслаждаться каждой минутой нашей жизни.       С этими мыслями и её прикосновениями я засыпаю, уткнувшись в её светлые локоны и вдыхая запах родного тела. Надеясь, что и она понимает, по большому счёту, разменивать наше драгоценное время на глупую размолвку из-за какой-то ерунды не имеет смысла.