Антиморалисты

— Подайте мне верхнюю одежду. Прекрасное пальто, господин, неужто из настоящей альпаки? — молодой парень снял номер вешалки и передал клиенту напротив, уставившемуся в дорогой смартфон. — Можете проходить, занимайте любое понравившееся место.       Бледная ладонь приняла протянутый круглый кусок пластмассы и вложила в карман официальных школьных брюк с индивидуальной эмблемой на ремне. Похожая переливалась золотом на бежевой жилетке, которую из года в год носили всё новые и новые поколения учеников частной школы святого Вальдофа. Словно звёзды они мерцали в полумраке актового зала, в который слетелась толпа «неравнодушных». Для высшего общества естественно казаться правильными людьми, даже сверхправильными, оттого и атмосфера в зале стояла нетипичная. Десятки, а то и сотни, похожих друг на друга остолопов тихо шептались, сохраняя вежливую полутишину, в которой отчётливо слышались приближающиеся шаги. Конечно, мало кто удосужился продолжить беседу, не прервавшись на оценку внешнего вида входящего. Горделиво опустив уголки губ, все вновь вернулись к своим светским беседам, не отметив в одежде и походке юноши ни капельки омерзительности или, наоборот, элегантности. «Такой же, как и все» не заслуживает большего внимания, чем простой взгляд, наполненный одобрением. — Привет, милая, — он чмокнул ученицу с длинными шикарными волосами, переливающимися в темноте фиолетовым блеском, и она поцеловала в ответ. — Я слегка припозднился, — парень сверил время на своих часах, поднял взгляд, явно кого-то выискивая, но, не найдя, спросил: — Каэдэхару видела? — Да, он сидит на первых рядах, отсюда не увидим его, — бледно-зелёные глаза устало заморгали, и девушка смело облокотилась на парня, принявшего эти нежные объятия. — До чего же доводит пунктуальность. Знаешь, как говорил Оскар Уайльд? «Пунктуальность — вор времени». Каэдэхара столько всего мог успеть вместо того, чтобы прийти к назначенному часу, например, выпить со мной кофе за углом. — Ах, вот где ты был, Скарамучча, — хихикнула девушка, произнеся его имя тихо-тихо. Хоть она и знала, что в школе редко кто общался неформально, но ей безумно хотелось именно сейчас, обнимая парня где-то на задних рядах, испробовать губами это слово. — А знаешь, как говорил Кристофер Уокен? «Если приходить вовремя, всё идёт хорошо». — Ну и вкус у тебя конечно, Мона, — Скарамучча так же тихо произнёс имя возлюбленной, а потом мягко поцеловал в макушку, ловко избежав вопросов о последнем комментарии, что закончил их диалог и заставил приглядеться к сцене. Наконец-то мероприятие началось.       Оно напоминало сотню других, происходивших на памяти учеников, однако повод срочного собрания был нестандартный, для многих даже пугающий. Но жуткая причина, повлёкшая за собой чудовищные последствия, не смогла напугать и подкосить дух подрастающих циников и эгоистов.       Ничего необычного в том, что ученик их школы на днях покончил с собой.       На экране появилось тусклое изображение с неулыбающимся юношей, вызвавшее лёгкое негодование от того, что администрация вставила в презентацию фотографию из ученического пропуска — так сильно они постарались проявить в учениках капельку сочувствия. Периметр оцепили полицейские: в центре возле сцены встал мужчина с больно знакомым лицом, и Скарамучча невольно взглянул на Мону, на её маленький носик и пальцы, плавно гладящие чужую ногу. Парень потёрся щекой о мягкие тёмные локоны, устало вздохнул и, вернув взгляд на блюстителей порядка, заговорил словно в пустоту. — Шериф Мегистус как всегда плохо выбрит. В последнее время у него много работы, не понаслышке знаю. И всё-таки джентльмену стоит следить за своим внешним видом, проведи, милая, с ним беседу. Ты ведь у меня такая умничка, настоящий пример грации и хороших манер, о тебе учителя положительно отзываются. — Это лишь потому, что я обучаюсь в этой школе. Хоть отец и не одобряет, но я рада, что мы не ссоримся по этому поводу. — Что он думает о наших отношениях с тобой? — Ему всё равно, это ведь мой выбор. — Простак, — цыкнул Скарамучча, уставившись в усталое колючее лицо шерифа.       Нечто непонятное в шерифе вызывало у темноволосого приступы дикой неприязни, словно этот мужчина, ниже по статусу, небогатый, нелепый, мог навредить его размеренной школьной жизни, в которой недавно появилась милая, невинная девушка, жмущаяся к поджарому телу будущего наследника строительного бизнеса своего отца. Мона понимала, что во многом уступала Куникудзуси (даже думая об этой фамилии, в голове всплывал престиж и богатство), поэтому старалась компенсировать тем, чем может: красивым личиком, хорошими манерами, интересными темами, которые помогали Скарамучче не скучать. Идеальная пассия для занятого мужчины, которому не пристало бегать за дамами.       Перешёптывания прекратились, когда на сцену вышла женщина в фиолетовом платье свободного покроя. Её русые волосы, наскоро собранные в пучок, вот-вот норовили расплестись, но заколка с блестящим цветком держала их, как могла, пока одна проворная прядка кучерявой спиралью не повисла около щеки. Многие считали, что шарм Элизы Минчи состоит в её неловкости и глупости, однако особо требовательному кругу людей, включающему администрацию академии, это совсем не прельщало. Поэтому с подачки начальства женщина вела достаточно приземлённый и привычный для других школ предмет — литературу. К особым лекциям её не подпускали, хоть она и имела достаточный багаж знаний. Куникудзуси относился к ней с терпением, даже когда она высказывалась по поводу его сочинений, в которых, как гласит цитата Джорджа Оруэлла: «Неискренность — главный враг ясной речи». Скарамучча на это лишь усмехался. Во-первых, от любви учительницы литературы к авторам антиутопий, и, во-вторых, от наивного желания получить от своего ученика открытые чувства. В частной школе Святого Вальдофа это было фантастикой, и если Куникудзуси казался учителям чопорным — это не значило, что в нём не было честности. То же самое относилось и к тем, у кого всегда «душа нараспашку». Никто не исключал простого человеческого лицемерия, которое ощущалось во многих речах преподавателей. Но только не в речах Элизы Минчи.       Любимая её тема — мораль. Учительский состав часто шутил, что стоит дать ей звание «эталон моральной нравственности», но теперь эти шутки перетекли в действие: Элиза Минчи, никогда не курирующая внешкольную деятельность, теперь была учителем нового предмета: «Сострадание — основа всей морали» или сокращённо «ОМ» — основы морали. Скарамучча не мог вынести этого слова, в уши оно билось со скрежетом и отдавало в виски. Благо Мона была рядом и лелеяла его. Это помогало вытерпеть целый час.       Плевать многие хотели на то, что Иль Дотторе (с кем Куникудзуси, кстати, был в одном классе) покончил с собой, но никто не ожидал, что своей смертью он принесёт столько проблем, и многие внутри себя его проклинали. Все хотели наконец разойтись по домам, в общежитие, кто-то спешил на дополнительные занятия, а кто-то распинался перед детьми, говоря что-то про помощь другим и неравнодушие. Со стороны незаметна вся тоска этого спектакля, лишь гардеробщик, глядя на дорогие шмотки на вешалках и свои старые потрёпанные ботинки, понимал, что в мире равных нет, и у каждого есть свой срок годности, как у любой вещи, как и у людей во вселенной.       Решение было принято, и оно было озвучено Элизой: каждый день после уроков в школе будут проводиться двухчасовые семинары с участием Минчи, в которых она будет помогать развить нравственность и человечность. На этом собрание в актовом зале было закончено, все организованно начали двигаться к гардеробной, нетерпеливо хватая свои осенние куртки и пальто.       Скарамучча за руку придерживал свою даму, защищал от давки до того момента, пока они не оказались во дворе (относительно свободном месте). Участок частной школы выглядел, как обычный жилой район с площадкой и несколькими домами, прижимающимися друг к другу. Это были корпусы. Пройти из одного в другой можно было либо через двор, либо навесные балконы, что ближе к зиме не пользовалось огромной популярностью, ибо с крыши падали сосульки, а асфальт из-за снега был скользкий и мокрый.       Когда Скарамучча сидел в зале, желание поскорее отправиться в свою комнату в общежитии (желательно вместе с Моной) было огромным, но теперь ученик стоял в стороне, ожидая прихода друзей. Каэдэхара, о котором парочка заговорила в самом начале, вышел последним, весь измотанный и без сил даже застегнуть пальто. Единственное, что выделялось в унылом образе ученика — это весёлая и одинокая красная прядь, полученная после вечеринки и игры в «правда или дело». Смывалась краска долго, иногда казалось, что она въелась в белоснежные волосы и больше не покинет их, но подруга Фишль уверяла, что месяц-другой, и всё вернётся, как было. Фишль была единственной, кого ждали трое ребят возле голого сухого дерева, болтая о своём, дабы скоротать время. Однако от комментария по поводу опоздания подруги удержаться всё равно не удалось. — Фишль ведь сегодня была в больнице? — спросила Мона, печатая сообщение отцу о том, что по пути домой она задержится. Эта черта характера нравилась Скарамучче, и он невольно обнял девушку за талию. — Она не писала вам, что ей сказали? — Обычная простуда. В понедельник будет в школе, — ответил Каэдэхара, уютнее укутываясь в пальто. — Нужно было шарф взять, а то с каждым днём всё холоднее. — Смотри, чтобы следом за ней не заразился, — Скарамучча поправил шарф, внутри себя злорадствуя над другом и радуясь, что он не забыл взять свой. — Фишль в этот раз опаздывает по уважительной причине, — Мона встала в защиту, но Каэдэхара и Куникудзуси не одобрили, отозвавшись саркастическим смехом. — Желание выпить кофе по дороге — не уважительная причина, — светловолосый уставился в телефон. — Сейчас уже не час-пик, дороги пусты, особенно к школе. Уверен, она не рассчитала свои силы и была уверена, что допьёт его быстрее. Или захотела сделать несколько фоток для своей странички. Поверь, учись бы ты с Фишль хотя бы год, ты бы знала её «уважительные причины» наперёд. — Да, ты прав, я даже полгода с вами не проучилась, — произнесла Мона мечтательно, предвкушая много приятных моментов, особенно связанных с её возлюбленным. — Десятый класс, потом одиннадцатый… Это звучит долго. Но пролетит совершенно незаметно. — Я не думаю, что над этим стоит задумываться. Поучись у Скарамуччи, ему всё равно на время. — Зато перед нами тот, кто обожает время и всегда приходит первым, — парень указал на друга, который устало закатил глаза. — И это… Барабанная дробь, Кадзуха! — Хорошо, в следующий раз, когда на лабораторной мне поставят высший балл за то, что я сдал её первым, мы с тобой вместе посмеёмся. — Ты сдашь на высший балл, потому что ответил первее, а я сдам, потому что знал на этот высший балл. — Но результат будет один, так в чём смысл? — встряла Мона, и парни уставились друг на друга. — Предположим, я спишу эту лабораторную и тоже получу высший балл. У нас одинаковый результат, и никто не будет разбираться, как мы к нему пришли. — Возможно, разница в самом ощущении достижения цели. Не зря в художественной культуре нам показывают антигероев, которые стремятся к благой цели, но достигают её кровавым путём, — заметил Кадзуха. — Минчи кстати называет таких героев «антиморалисты». — Опять мораль, — фыркнул Куникудзуси. — Да она помешана на ней! И всё же, возвращаясь к достижению цели, разве смертная казнь, то бишь, убийство недостойных — это не то же самое, что достижение благой цели кровавым путём? — Я вообще против смертной казни, и ты это прекрасно знаешь. Да, действительно, пусть Англия и дальше деградирует, в конце концов, давно пора вернуться к евгенике! А это ведь лженаука, которая оправдывает нацизм. — Мне кажется, в какой-то момент наши разговоры перестали быть похожи на беседу обычных десятиклассников, — хихикнула Мона. — Мне Фишль написала, чтобы мы к дороге подошли, она подъезжает. — Спасибо, милая, — Куникудзуси галантно подал руку под недовольное ворчание одинокого Кадзухи. — Позволь до ворот быть с тобой обходительным, как джентльмен. — А потом что? — Мона поддалась чарам парня, но он так и не ответил на вопрос.       Двор без трёх учеников совершенно опустел; они двинулись по увядающей аллее к парковке, которую пугающе окружили полицейские машины. Это было дело рук шерифа Мегистус, о чём Мона заранее предупредила своих друзей и одноклассников. Учиться с дочкой шерифа — проклятье, думали они, но девушка оказалась вполне преданным и гибким игроком, пинающим мяч за обе команды одновременно. Машина Фишль бесцеремонно встала на проезжей части, благо, не нашлось смельчака, решившего сделать ей и её водителю замечание. Девушка высунулась из салона. Сразу стало видно, что одета она легко: не было замечено ни шапки, ни шарфа. Неудивительно, что блондинка так легко заболела.       Во внешности Фишль особенно отмечали глаза травянисто-зелёного оттенка и связанные по бокам пшеничные пряди. Этим она словно копировала Мону, которая успела распустить хвостики и привести волосы в порядок перед встречей с самой вредной и взбалмошной особой, которую Мегистус только встречала в своей жизни.       Блондинка высунулась из машины и первым взглядом зацепилась за Кадзуху, потянувшись к юноше загребущими руками. Парень близкий контакт не любил, а вот девушка просто обожала! И чтобы не ссориться, Каэдэхара часто потакал капризной принцесске. — Кадзуха, ты, как всегда, чем-то недоволен! Но твоё лицо такое весёлое, ты бы знал! Вот бы видеть его при пробуждении… — Ну и манеры, — парень одёрнул руки и двинулся к переднему сидению, на котором он уже прижился лучше, чем сама Фишль. — Мона-Мона-Мона! — блондинка переключилась на подругу, с которой была вынуждена общаться — Мона стала частым гостем в их компании после начавшихся отношений со Скарамуччей. И нередко Фишль желала найти в идеальной Мегистус хотя бы один изъян. — Сегодня объявляли результаты по экономике? Что у тебя? — Высший балл, а у тебя что?       Фишль насупилась, взглянула на ехидно улыбающегося Скарамуччу и, фыркнув, удалилась в салон. Парочка переглянулась, подумала об одном и том же, что их насмешило, и они сели следом, готовясь к прекрасному отдыху в уютной вип-комнате в караоке баре, где никто и ничто не сможет их уличить в несоблюдении этикета и игнорировании морально нравственных норм, от которых уже уши в трубочку сворачивались. — Удел бедных говорить о морали, — Скарамучча решил продолжить дискуссию по дороге, но мало кто хотел её поддержать. Фишль и Кадзуха устало простонали, уже не в состоянии думать под конец недели. — Заметьте, все учителя, у которых нет никаких исследовательских работ, уважения в отделе образования, все они пытаются вбить в головы детей, что мораль — это самое важное в жизни. — Получается, ты диссидент? — хитро подытожила Мона. — Нет, погоди, я за демократию, я за искоренение расизма, я за много хороших вещей, просто моральные нормы для меня смыты, и я не считаю, что мораль помогает добиться успехов в жизни. — Опять же, возвращаясь к разговору о результате. Кто-то достигает всё своими силами с низов, а кто-то ходит по головам. И оба успешны. Никто не винит подлецов, и ты не должен винить праведных людей. — Тут дело в другом, Мона, — Кадзухе вдруг стало интересно, и он повернулся к друзьям на заднем сиденье. — Скарамучча не против, что кто-то думает иначе. Он не понимает, почему люди могут учить других мыслить, подобно им. Это получается, что одна точка зрения превозносится над другой, вот от чего негодует Скарамучча, — парни дали друг другу пять, и Фишль за компанию сделала то же самое, хоть дискуссия ей была абсолютно неинтересна. — Какие вы скучные, я словно на лекцию по философии попала, — заныла простуженная особа забавным гнусавым голосом. — Я уже хочу в караоке, хочу выпить и вообще! — Миледи, ваша матушка просила вас воздержаться, — отозвался водитель, за что получил хлёсткий недовольный удар по плечу. — Я знаю, знаю, Альфред! Но миледи иногда бывает одиноко, особенно после больницы и после двадцати двух ноль ноль, понимаешь? — Альфред, забавно, — хихикнула Мона, переведя взгляд на безэмоциональное лицо водителя. — Прямо как дворецкий Бэтмена.       Фишль подтвердила догадку и рассказала о ещё нескольких слугах из дома матушки, которых она назвала в честь героев популярных мультфильмов. Больше всего учеников рассмешили близнецы-повара Чип и Дейл, у которых — это стало новым поводов для смеха — аллергия на орехи! От эмоциональных и громких рассказов Фишль даже Альфред усмехнулся и мягко выехал в переулок, минуя парковку с охранником. Для Моны было забавно то, что караоке-бар встретил её своей задней дверью, в которую заходили по вип-карте особые клиенты. У Моны такой не было, и она забеспокоилась, что тучный дядька у входа просто не пустит её и придётся с позором ехать домой, но Куникудзуси приобнял свою девушку за талию и протянул охраннику две розово-чёрные карточки, переливающиеся под тусклым светом лампы. Мегистус не знала, откуда у него запасная, было много вариантов: заказал, взял у знакомого ненадолго, имел одну лишнюю, но девушке было приятно и одновременно стыдно за то, что возлюбленный так позаботился. Идя в полутьме по коридору в комнату, Мона сильнее сжала руку парня, который был здесь далеко не единожды, в отличие от плетущихся сзади. Фишль нередко похрюкивала (искренний смех девушки был удивительно заразительным), спотыкаясь о ступеньки, а Кадзуха безуспешно пытался помочь хозяйке его транспорта на сегодня не расшибить колени.       Скарамучча открыл дверь, и в коридоре стало легче рассмотреть, куда вступаешь; завлекающее розовое свечение сопровождалось бегающими по стенам бликами от диско-шара, одиноко и уныло кружащегося по часовой стрелке. Мона ахнула от мягких диванов, между которыми стоял стол с микрофонами, как у айдолов. Недалеко от него, как сундук с сокровищами, жужжал маленький холодильник с приятными горячительными напитками, а у стены громадный телевизор соблазнял поскорее начать петь. Фишль завизжала и на бегу приземлилась на мягкие подушки, которые слегка отъехали в сторону, нарушив идеальную симметрию. Куникудзуси показалось, что у Кадзухи задёргался глаз. — Так, я хочу пиццу, — сипло пропела Фишль и схватила в руки меню. — А вы что будете? — девушка разлеглась на диване так, что Каэдэхаре пришлось скромно ютиться на краю. Сладкая парочка села на другой диван. — Кадзуха, тут есть суши с креветками и с тунцом, будешь? — А ты угостишь? — Пф, размечтался! — Тогда только с креветкой возьму. — Вроде наследник бизнеса отца, а экономишь, как беженец. — Ты не забывай, у меня есть старший брат, Томо. И ему отец с большей вероятностью передаст дела, нежели мне, — блондин отдал парочке меню и вступил в новый диалог с Фишль, пока Мона сконфуженно глядела на цены в списке блюд.       Невольно всплыло в голове: «Тут что, всё из золота?!». Тем временем Скарамучча выделил бургер из мраморной говядины и выжидающе стал глядеть на Мегистус. Девушка пыталась не выдать своего волнения: задумчиво глядела, останавливалась на некоторых аппетитных названиях, но, изучив почти все страницы, дочка шерифа разочарованно выдохнула: — Я, наверное, ничего не буду. Перед балом не стоит злоупотреблять вредной пищей. Я ведь всё-таки хочу понравиться твоим родителям. — Прекрасно отмазалась, — улыбнулся парень. — Заказывай, я угощаю. — Нет, Скарамучча, я не могу. Ты и так потратился на этот билет, мне правда неловко. — Этот билет ничего не стоил, правда. Хорошо, предположим, я поверил, и ты действительно не хочешь потолстеть, но питаться всё равно нужно, — Куникудзуси открыл раздел с салатами и указал на некоторые, которые он уже пробовал. — Стоит дёшево, приготовят быстро. Что скажешь? — Мне… Правда можно выбрать любой? — Давай, вперёд, — Скарамучча передал девушке меню, и она вцепилась в него, быстро пробегая глазами, думая, что парень может в любой момент передумать. Он подвинулся ближе, почти касаясь своей щекой до чужой. — Ты очень вкусно пахнешь. Новые духи? — Я… Не уверена, мне казалось, я всегда именно этими и пользовалась, — на лице Моны проступил едва заметный румянец, спрятавшийся в розовом свечении. Скарамучча обнял девушку за талию и незаметно начал касаться каждого рёбрышка, щекоча и вызывая странные мурашки где-то внутри. — Погоди, я почти выбрала. — Когда мы сидели в зале, ты не стеснялась около часа гладить мою ногу. Отчего же сейчас сдала назад? — Потому что тут твои друзья, а там было темно и… — Я запомню, что тебе нравится, когда темно, — Куникудзуси по-ребячески чмокнул девушку и откинулся на спинку дивана, заметив, что Мона наконец-то выбрала салат.       В это время у Фишль и Кадзухи разгорелся жаркий спор о наследии целой стоматологической больницы. Директор Каэдэхара был как раз тем человеком, который достиг своих целей сам. По его стопам шли два сына — старший Томо уже поступил в медицинский колледж на бесплатное обучение за достойные баллы, в то время как Кадзуха терпеть не мог ни химию, ни биологию. Парень никогда не говорил, чего хотел сам. Может, стыдился признаться, что никакой мечты у него и вовсе нет. Однако из всей компании он больше всего не хотел идти по протоптанной родителями дорожке, ведь она для него была с ядовитыми шипами и плющами, через которые надо было умудриться прошмыгнуть. У Фишль была другая ситуация: она единственная любимая дочка, от которой ничего не требуют и не ждут. Мама учила, что всегда можно выгодно выскочить замуж, потому девушка не заморачивалась, и проблемы наследования её не волновали. А для Скарамуччи не было проблем. Строительный бизнес родителей мог перейти, а мог и не перейти в его руки. В любом случае, у парня всегда был план Б, для этого он так усиленно учил языки. Лишь Кадзуху волновало своё будущее. Ему оставалось цыкать и закатывать глаза на комментарии друзей, которые его не понимали. — Ооо, еда-еда! — запищала Фишль, увидев на пороге двух официантов с подносами. — Что может быть лучше, чем вредные вкусности, караоке и много денег в кармане?! — Беннет, например, — вскользь произнёс Кадзуха, услышав рядом с собой, как девушка подавилась, потягивая напиток.       Все рассмеялись, смотря на красную Фишль, даже Мона знала об одержимости подруги этим парнем из девятого класса. Беннет был другом детства капризной принцесски, но не из богатой семьи. По этой причине им какое-то время запрещали дружить. Поступление парня стало переломным моментов, чувства Фишль вспыхнули с новой силой и самой живой и любимой темой для разговора стал именно Беннет. Мона не видела в этом ничего плохого, но парни всячески пытались оградить девушку от этого девятиклассника, явно зная немного больше. — А почему бы не пригласить его с нами в следующий раз? — предложила Мегистус, и Фишль прижала к себе колени, пряча лицо. — Я никогда не видела, чтобы ты так смущалась. — Да потому что он классный, милый и красивый, я никогда не видела таких! — Ну спасибо, — буркнул Кадзуха и заслуженно получил по плечу. — Через неделю дежурные будут разносить приглашения на бал. Может, пригласить его? — под конец блондинка совсем смутилась, и её голос стал непривычно тихим. — Я боюсь, вдруг откажет. Или, не дай Бог, папа придёт и будет настаивать на танце! Это такой позор! Осенний бал вместе с папой, зашибись! — Да ладно, со мной, если что, потанцуешь, не проблема, — попытался приободрить Кадзуха, но подруга не оценила.       Мона не понимала такой реакции девушки, ведь рядом был Каэдэхара — красивый, высокий и заботливый. Почему она таскалась за этим Беннетом? Это оставалось загадкой, но у любви свои причуды.       Казалось, они никогда не приступили бы к караоке, если бы Мегистус не предложила. Послушав девушку, все сбросили с себя напряжение, выхватили со стола микрофоны с понравившимися цветами (все думали, Скарамучча и Фишль подерутся за фиолетовый) и начали выбирать песни, составляя свой плейлист на час. Кто бы знал, что пение помогает расслабиться и выпустить пар. Хоть Мона и стеснялась, но несколько ровных мелодий в исполнении её бархатного меццо-сопрано совершенно выбили из головы, что завтра суббота и нужно будет ехать на дополнительные занятия, а воскресенье потратить на бесконечные домашние задания, которых становилось всё больше и больше. Фишль с удовольствием пищала в песнях о любви к другу, а Кадзуха решил воздержаться до того момента, пока Скарамучча не вызвал спеть дуэтом. Уморительное зрелище, особенно когда парням пришлось петь песни из каких-то гёрлз бэндов.       От алкоголя отказался только Каэдэхара, поэтому процессом выселения и оплаты руководил исключительно он. Желающий сэкономить в итоге заплатил за всех и к понедельнику ждал полного возмещения его убытков. Впрочем, со своего соседа по комнате, с Куникудзуси, он был готов стрясти деньги уже этим вечером.       Альфред (теперь было принято называть водителя именно так) любезно согласился отвезти друга миледи, тем более, дома их находились на одной улице. Фишль и Кадзуха исчезли в тёмной тонированной машине, а парочка решила немного прогуляться, укрывшись от моросящего дождика под широким зонтом. Они взялись за руки и под звуки ночного города медленно вышли из переулка и двинулись по тротуару, невольно читая все вывески, попадающиеся на пути. — Осенний бал в первой недели ноября. Волнуешься? — Куникудзуси знал, что ранее девушка никогда не танцевала, оттого и пропадала большую часть времени на дополнительных по вальсу. Однажды парню удалось застать тренировки Моны. Признаться, по девушке он бы не сказал, что она совершенно не умеет танцевать, возможно, то было лукавство. — Шериф придёт? — Насчёт папы не знаю, он сейчас очень сильно занят, сам понимаешь. Всё это расследование и… — Какое там может быть расследование? Ясное же дело, что Дотторе сам себя убил. А ему до какой-то «истины» докопаться хочется. — Вот поэтому и вряд ли придёт. А твои родители? — И мама, и папа. Для них такие мероприятия — отдых. Тем более, они должны убедиться, что я выбрал правильного человека.       Они зашли под навес автобусной остановки, Куникудзуси свернул зонт и увидел, что Мона задумалась. Её лицо побелело от страха, а пальцы стали нервно теребить ткань юбки. Беспокойство Мегистус посторонние редко могли заметить, но в этот раз Скарамучча оказался внимательнее обычного, отчего и последовали длинные утешающие объятия. Девушка успокоилась в них, но от холода начала дрожать. Парень ничего не мог с этим сделать, поэтому встал спиной к проезжающим машинам, принимая на себя все потоки холодного ветра. — Послушай, ты умная, очень сообразительная и красивая девушка. Тебе потребовалась ночь, чтобы подготовиться к экзамену. Ты ловко списала то, что не знала, и никто этого не заметил, даже я! Хоть ты из простой семьи, но в этом есть какой-то шарм и то, как ты стараешься, умиляет меня. Чем-то ты даже похожа на мою маму, она тоже была дочкой простого пекаря. Вы поладите, я знаю. Верь мне, милая, хорошо? Я ведь говорю правду, ты это прекрасно понимаешь.       Мону на мгновение ослепил свет фар. К остановке подъезжал автобус, но темнота и плохое зрение не позволили девушке сразу заметить номер. Как только транспорт подъехал, Мегистус тут же вырвалась из объятий парня, коротко чмокнула в щёку и вбежала внутрь, махая ошарашенному Куникудзуси рукой. Мона указала на свой телефон, намекая, что ещё вечером позвонит. Автобус тронулся.       Дождевой поток усилился, громко отстукивая каплями по сырому асфальту. Под осенний холод и боль в горле после оглушительного караоке, Куникудзуси заказывал такси. Пора было отправляться в общежитие.