Чужие грехи

По дороге Ричард расспрашивал Тиберия об обстановке в городе. О военных делах с сарацинами, о внутренних вопросах, и, конечно, о состоянии здоровья короля. Каллас внимательно слушала военачальника, дабы тоже поскорее вникнуть в то, что сейчас происходило в Святой Земле. - После битвы, что случилась у города Монжизар*, - рассказывал Тиберий, - той, когда король одержал оглушительную победу над Саладином, войска сарацин надолго уползли в Дамаск. Саладин около двух лет зализывал раны. Позже вновь нависла угроза войны. Но, благодаря дипломатии короля, состраданию к нему султана и мудрости их обоих удалось заключить мир, который ныне столь необходим нашему государству. - Это ведь прекрасно, - подумала вслух Каллас, - теперь и европейские паломники, и арабские торговцы могут ходить по Иерусалимской земле, не опасаясь за свою жизнь. - Увы, хотелось бы, чтобы все было действительно так, - удручённо ответил Ричард, - это шаткий мир, который в любой момент может рухнуть, ибо есть здесь желающие поскорее развязать войну вновь. Помнится, накануне моего отъезда прошла весть об освобождении из сарацинского плена Рене де Шатильона, заставившая меня уехать с неспокойным сердцем. И, судя по твоему настрою, Тиберий, мои опасения оправдались. Тиберий кивнул и указал рукой на площадь. Там, у крепостной стены, на верёвках, были подвешены тела, уже порядком иссушенные воздухом пустыни. Каллас подошла чуть ближе, чтобы лучше рассмотреть мертвецов. Судя по всему, когда-то они были рыцарями. Об этом говорили надетые на них накидки с алыми крестами. - Это тамплиеры? - Поинтересовалась Каллас. - Да, - ответил Тиберий. - В чем же их вина? - Они резали арабов направо и налево, грабили сарацинские караваны, - произнёс военачальник с явным презрением, - тем самым нарушая клятву короля о мире. Прихвостни Рене де Шатильона, бесславные выродки с большой дороги, прикрывающие рыцарской доблестью свои грязные дела... - Но зачем им нужна война? - Недоумевала девушка, - неужели так плохо жить в мире, не убивая других людей? К тому же, если на то воля короля - поддерживать мир с Саладином, то действия их можно расценивать, как преступление. Мы все пришли бороться сюда за веру. А разве преступление есть акт веры? - Если бы каждый приходящий сюда помышлял лишь о вере, то мы бы обрели Царство Небесное на земле, - горько усмехнулся Ричард, - для таких людей, как барон Трансиорданский, вера - всего лишь прикрытие. Здесь идёт борьба не за город и за его святость, а за золото и власть. Всё сводится к этому. - Воистину так, - выдохнул Тиберий, - и то, что этим бестиям потворствует Ги де Лузиньян, будущий претендент на престол, лишь усугубляет наше положение, которое и без того незавидное. Каллас задумалась. Где-то она раньше слышала эти имена... Но вскоре она вспомнила. - Ги... - Протянула она, взглянув на отца - неужто это тот, что изволил накричать на меня в палестинском порту? Что ж, тогда понятно, откуда взялась его надутость. - Да, - усмехнулся Ричард. Заметив удивление на лице Тиберия, он объяснил, - он со своими людьми встречал послов из Фландрии от принца Филиппа, чтобы сопроводить их в Акру. Затем Ги заметил меня, подошел переговорить и поинтересовался, с какой целью в моем отряде присутствует юная дева. Причем поинтересовался весьма нелестным образом. - Затем рыцарь с легкой улыбкой оглянулся на дочь. - Однако, я счел это достойным поводом, дабы научить Каллас держать оборону не только в бою, но и в речах. Слова Ричарда явно вызвали в Тиберии недовольство. Между седыми бровями его пролегла глубокая морщина, отчего он показался Каллас еще более суровым. - Надеюсь, ты не станешь учить свою дочь наживать себе подобным образом врагов. - Будем честны, Тиберий: она и без меня успеет их нажить. Там, где сплетни и пересуды весомее честного слова, это происходит очень скоро, и до такой степени внезапно, что ты и сам уже не помнишь, где и когда ты кого-то ненароком оскорбил. Благо, мои враги мне хорошо известны. - Ты настолько в этом уверен? - Неожиданно раздался голос из другого конца коридора. Каллас оторвала взгляд от пола и взглянула на стоявшего там рыцаря. Это был высокий мужчина, облачённый в отливающую золотом кольчугу и белую накидку с алым крестом. Тёмные волосы его обрамляли лицо, а надменный взгляд убедил Каллас в том, что перед ней стоял никто иной, как Ги де Лузиньян собственной персоной. - Что я вижу! - Фамильярно воскликнул он, вальяжно подойдя к ним и уставившись сначала на Ричарда, а потом на Каллас, - видать, придется мне все же отдать десять франков барону Трансиорданскому. Хоть господин де Шатильон не имел удовольствия видеть тебя, но он уже был заведомо уверен в том, что отпрыск личности столь настырной, сколь и безрассудной, всенепременно добьется своего. - Что ж, тогда боюсь представить, какими качествами обладали те, чьим отпрыском являешься ты, - Ричард шагнул вперед, отодвигая Ги подальше от дочери, - следил бы больше за тем, что вытворяют твои люди, Лузиньян. Не то неровен час, вместо помазания пред троном будешь помазан пред эшафотом. Ги хмыкнул: - Не думаю, что Господь предоставит нынешнему помазаннику время на это. Прокаженные вообще не располагают временем, знаешь ли. Зато у меня его в избытке, Ричард, и пока что я просто жду. - При взгляде на отца его глаза сверкнули каким-то нехорошим блеском, как показалось Каллас. - А уж потом мы посмотрим, кто и где примет помазание. - Я думаю, господин, на данный момент государь в силах сам распорядиться своим временем. - Голос девушки прозвучал достаточно едко, чтобы Ги перевел свой гнев с Ричарда на нее. - Ровно так же, как и вашим. Каллас удивлялась своим же словам, которые у себя на родине она бы никогда не позволила вырваться в адрес господина, стоявшего явно выше нее и ее рода. Но отчего-то, стоя перед Лузиньяном, слова эти нашлись сами собой. Наверное, как решила девушка, от того, что в Ги не ощущалось ничего высокого, кроме мнения о себе самом. Но предыдущие предостережения Тиберия и осознание, что Лузиньян имеет достаточное влияние при дворе, заставили Каллас слегка стушеваться. Наживать врагов в первый же день своего пребывания в Иерусалиме ей определенно не хотелось. Но недругам ее отца, видимо, было суждено стать недругами и для нее. Заметив, что обстановка накаляется, Тиберий обошел Лузиньяна, все же бросив презрительный взгляд в его сторону. - Даже пришлые понимают степень твоего безрассудства яснее тебя самого. - Он сделал знак рукой спутникам. - Идем, мы итак заставили государя ожидать нас дольше положенного. *** Подойдя к двери в покои короля, Тиберий постучал. - Господин, - произнёс он, - со мной Ричард Эйзенорский, что прибыл недавно с отрядом рыцарей. Вы хотели видеть его? - Зайдите, друзья, - послышался из-за двери слабый голос. Слуга-араб открыл перед ними дверь и отодвинул обрамляющие проход плотные, пурпурные драпировки, и путники вошли в комнату, оставляя на темном ковре следы от запыленных сапог. Едва оказавшись внутри, Каллас убедилась: покои принадлежали не простому человеку, особенному. И особенность эта заключалась не в пышном убранстве покоев, говорившей о высоком положении их хозяина. Аромат лекарственных благовоний, тлеющих в резных курильницах. Высокое ложе, укрытое от посторонних глаз светлым балдахином. Стоящие на невысоком столике многочисленные сосуды с целебными снадобьями и маслами. "Совсем как у нас в аптечной", - с усмешкой подумала Каллас, глядя на лечебные принадлежности. Точно такими же были заставлены полки в их доме целения. Вот только предназначались они для непростого пациента. За письменным столом, спиной к ним, сидел человек, облачённый в длинные, ослепительно белые одежды. Затем он поднялся и повернулся лицом к вошедшим. Увидев его, Каллас застыла, как вкопанная. Теперь сомнений не оставалось. Она видит перед собой Бодуэна Прокажённого, владыку Иерусалима. Того, чье имя все время было в ее мыслях все эти долгие годы, и весь ее путь на Святую Землю. Сердце её сжималось от боли и сострадания при одном лишь взгляде на него. Перед ней стоял не человек, а живая мумия, восставший мертвец в белых одеждах и железной маске. Судя по всему, болезнь уже стёрла человеческие, жизненные черты с его лица, поэтому он был вынужден скрывать его под маской. Но всё-таки что-то живое было в нём. Это биение тёплого, отчаянно борющегося за жизнь сердца, трепещущего под белыми одеждами и толстым слоем бинтов. И глаза... Слегка затуманенный взгляд голубых глаз пронизывал Каллас насквозь. В этом взгляде читалась вся та боль, все те страдания, что легли тяжёлой печатью на душу обречённого юноши. - Да хранит Господь Святую Землю. Рад видеть тебя в добром здравии, Ричард, - обратился Бодуэн к отцу девушки и чуть раскрыл руки в жесте, обозначавшем приветственные объятия, - все то время, что ты отсутствовал, в госпитале не оставляли надежды о твоем возвращении. Братья-лазариты постоянно справлялись о тебе. - Я бы не оставил свою часть дел в госпитале на плечах милостивых братьев, ибо на них итак возложена большая ноша, - ответил Ричард, - но нужно было привести сюда ещё один отряд рыцарей из моих земель. - Все они верны вам, ваше величество, - подал голос Тиберий, - истинно верны, благо, их вел сюда Ричард и его братья по оружию. Под влияние ордена иоаннитов они попасть не успели. - Это воистину хорошая новость, - ответил король, - я распоряжусь, чтобы новобранцы оставались под твоей рукой, Тиберий: обучи их всему. А ты, Ричард, - он вновь посмотрел на рыцаря, - много раз ты успел проявить себя не только во врачебном, но и в воинском деле, посему скоро встанешь во главу одного из королевских гарнизонов. Услышав эти речи, тот преклонил колено, оперевшись на меч. - Нет для рыцаря большей чести, чем служить на благо Святой Земли и ее государя. Однако, если вы не возражаете, врачебное дело я все же оставлять не буду. - Поднявшись, он добавил с ноткой лукавости: - к тому же, я как раз привел с собой преемника. Проследив взглядом за жестом Ричарда, король словно только сейчас распознал в третьем путнике не молодого оруженосца, а девушку, чертами лица так похожую на Ричарда. Та, поймав на себе несколько удивленный взгляд государя, тоже склонила голову и робко произнесла слова приветствия: - Да хранит Господь Святую Землю, государь. - Да хранит, - ответил Бодуэн, - как твое имя, дитя? И как ты оказалась среди отряда солдат? - Мое имя Каллас, ваше величество, - произнесла девушка, взглянув на Ричарда, - ваш вассал, Ричард Эйзенорский, приходится мне отцом и наставником. По его дозволению я отправилась с отрядом в качестве целителя и преемницы отцовского ремесла. Молодой король перевёл взгляд на мужчину, потом снова взглянул на Каллас. - Догадаться нетрудно, - мягко сказал он, - в тебе есть черты твоего отца, как в облике, так и в речи. Я вижу, ты отважна, как и он. Не будь в твоём сердце храбрости, душа не привела бы тебя сюда, где далеко небезопасно. - Думы всегда вели ее сюда, с тех пор, как я вернулся и имел неосторожность поведать дочери о том, как я жил здесь, - ответил рыцарь, - она верила в то, что больше пригодится в Иерусалиме, нежели дома. И я, - к счастью или наоборот, - противиться не стал. - Я постараюсь сделать все возможное, чтобы было к счастью, - с легкой улыбкой добавила девушка, - и не подведу тебя, отец. Ни перед государем, ни перед Святой Землей. - Уверен, что так и будет, дитя, - произнес Бодуэн, - думаю, ты с радостью останешься при отце в госпитале, он поможет тебе освоиться. А затем станешь помогать братьям-лазаритам: им как никому нужна помощь в их непростом ремесле. Они будут рады новым силам и новой паре рук. Кроме этого, обучись владению мечом вместе с новобранцами у Тиберия. Хотя надеюсь, что меч тебе не понадобится как можно дольше. В ответ Каллас вновь склонила голову. - Благодарю за столь добрые речи, государь. Клянусь, что мое пребывание здесь не станет ни для кого обузой. - Я так же готов поручиться за дочь, - добавил Ричард, опустив ладонь на плечо девушки, - сегодня же вечером я покажу ей госпиталь. Если, конечно, у вас нет никаких поручений государь. И если вы себя хорошо чувствуете. - Не тревожься за меня, я наоборот чувствую себя немного окрепшим в последние дни, - ответил Бодуэн, - а вот вам не мешало бы отдохнуть с дороги. Тяготы пути утомительны. Ступайте, друзья. Да хранит Господь Святую Землю! - Да хранит! - Ответили все трое, скрываясь за пурпурными драпировками дверей.