Чужие грехи

      Госпиталь Святого Иоанна был затерян среди узких городских улиц. Неприметное здание было не так просто найти в гомоне большого рынка, что окружал его. И лишь по эмблеме из красной и белой эмали, что виднелась высоко над входом, можно было опознать его.       Даже следуя за отцом по пятам, Каллас несколько раз едва не потерялась среди многочисленных одинаковых прилавков. Она выискивала хоть какие-то ориентиры, которые помогут впоследствии ей самой находить дорогу, но глазу было совершенно не за что зацепиться. Потому что на арабском рынке пестрело, мелькало и шумело абсолютно все вокруг. Но вот, наконец Ричард решительно направился к одному из угловых домов, и девушка поспешила нагнать его.       Ричарду казалось, будто всё в госпитале Святого Иоанна неустанно ждало его возвращения. Собаки, живущие при нем и охраняющие вход, кинулись к путнику с радостным лаем, едва завидев его и учуяв знакомый запах. Небольшие посадки с лекарственными травами были как никогда зелены. Ричард поднялся по ступеням ко входу и придержал дверь для идущей позади него дочери. - Ты должна здесь освоиться быстро, - ободряюще произнёс он, - в госпитале трудятся люди с удивительно большим сердцем. Если вдруг что, ты смело можешь рассчитывать на их помощь, и должна будешь отвечать им тем же. Хотя, в тебе и твоей готовности помочь я никогда не сомневался, дитя мое. Каллас ответила отцу растерянной улыбкой, рассматривая внутреннее убранство госпиталя. - Хотел я познакомить тебя со своими добрыми друзьями - братьями Святого Лазаря, да что-то не видно никого из них… - Протянул было Ричард, заглядывая в одну комнату за другой, но внезапно из глубины коридора показались две фигуры, быстрым шагом идущие навстречу гостям. Это были двое мужчин, облачённые в монашеские белые одеяния с зелёными крестами на груди. Один из них на первый взгляд был чуть моложе Ричарда; второй же был явно старше, и волосы на его висках уже были тронуты сединой. - Хвала Всевышнему, брат Ричард, - приветствовал его объятиями молодой монах, - уж не чаяли мы вновь увидеть тебя в добром здравии, больно долго тебя не было. - Не чаяли, но каждый день молились, - отозвался второй и так же приветственно обнял друга, - с возвращением, Ричард. Хотя, поди, со своим новым статусом сенешаля ты станешь у нас нечастым гостем. - Вы уж все знаете? Ничего-то не скроешь от вашей проницательности, - наигранно закатил глаза Ричард и по-доброму рассмеялся, - да, государь уже успел меня огорошить новым положением и новыми обязанностями. Не буду лукавить: это очень меня обрадовало. Но все-таки новый чин не означает, что я совсем забуду про свои прежние дела. - Будешь метаться между казармами и больничными покоями? - Хмыкнул молодой брат, - смотри, не разорвись. Загадочно улыбнувшись, Ричард дал знак дочери, чтобы она подошла к нему. - С такой подмогой точно не разорвусь. Каллас, дочь моя, и опора во врачебных делах. - Он по очереди указал на своих собеседников. - А это - мои братья и по ремеслу, и, бывает, по оружию тоже. Брат Иоанн и брат Марк. Хотел я представить тебя всем, да только не знаю, где остальные братья. В лепрозории? - Нет, - покачал головой брат Марк, - братья Матфей и Лука сейчас в отъезде, они сопровождают паломников к Масличной горе. - Должно быть, вам нелегко в их отсутствие, - обеспокоенно подметил Ричард. - Мы справляемся, - ответил старый монах, - в основном все наши заботы сейчас о государе. Однако, ты ведь сам знаешь: помощь лишней никогда не будет. - Он с лукавой улыбкой перевёл взгляд на Каллас. - И чем же ты так провинилась перед своим стариком, что он тебя сюда притащил? Девушка взглянула на сконфуженного отца и рассмеялась. - Скорее, наоборот, милостивый брат, - ответила она, - наверное, это я слишком надоела отцу со своими мыслями о том, что на Святой Земле от меня будет больше толку, нежели дома. Вот он и не выдержал, и взял меня с собой. Не буду скрывать: я благодарна ему всей душой за то, что он не оказался глух ко мне. Надеюсь, что у меня получится оправдать его доверие и стать надежным подспорьем для вас в столь нелегком ремесле. Брат Иоанн кивнул с улыбкой на ее слова. В подобном пылу и стремлении помочь Каллас совсем была похожа на Ричарда, такого, каким братья-лазариты запомнили его при самой первой встрече. - Я уверен: у тебя будет не один шанс доказать свои умения, дитя. К сожалению, сейчас представляется слишком много возможностей для этого. В ответ на это Каллас понимающе кивнула. ***       День шёл за днём, а девушке казалось, будто она всю свою недолгую жизнь прожила в Иерусалиме. В новой обстановке она совсем не считала часы, занимаясь делами в госпитале и помогая всем по мере возможности. Поначалу ей доверяли черновую работу, такую, как уборку и стирку. Однако, спустя некоторое время, когда Ричард и братья-лазариты убедились в ее врачебных способностях и упорстве, они стали доверять ей более сложные дела, такие, как сбор трав и прочих средств для лекарств и уход за больными. Девушка с охотой бралась за любую работу и трудилась наравне со всеми.       Порой возникали сложности в изъяснении с работниками и больными, имевших иное происхождение. Каллас хоть и могла изъясниться на арабском, говорить совсем свободно и понимать быструю речь местных у неё пока не получалось. А иудеев она не понимала совсем. В этом на помощь ей приходил отец, который поднатаскивал языковые знания Каллас, чтобы хоть на арабском она могла разговаривать лучше. Так пролетели первые недели Каллас на новом месте, и с новыми заботами. *** - Есть ли новости от брата Матфея? Перебиравший травы лазарит Марк был вынужден оторваться от своего занятия, отвлеченный вопросом Ричарда. - Да, - ответил монах, - в город недавно пришли сестры из монастыря на Масличной горе и они передали нам весточку. Какие-то внезапные дела задержат их там еще на несколько дней. Благо, хоть не слишком далеко возвращаться… - Ну ничего, думаю, еще несколько дней нас не повалят, - отозвался Ричард, омывая в чистой воде руки перед тем, как идти к больным, - как раз с дочерью в лепрозорий наведаемся, чтобы вы с братом Иоанном не разрывались на два места. Каллас, слышишь меня? - Да, отец, как скажешь, - отозвалась шедшая за ним девушка. В руках она несла корзину с чистым бельём. Брат Марк с долей осуждения посмотрел на Ричарда. - Неужто не боязно тебе за здоровье твоего чада? Тут пусть работает, сколько хочет, а в лепрозории нечего ей делать. - Пустяки, добрый брат, не тревожьтесь, - улыбнулась Каллас ему в ответ, - отец научил меня осторожности. К тому же, как могу я называться лекарем, если лечу одни болезни и бегаю от других? Так что я схожу. Заодно верну туда чистые простыни. - Она чуть встряхнула корзиной, будто давая понять, что в лепрозории она уже была. - Она права, брат, - поддержал дочь Ричард, - тем более, ты как никто знаешь, какой недуг сейчас в приоритете, и с каким ей первее всего надо научиться бороться. Настолько, насколько Господь позволяет. Марк все ещё укоризненно смотрел то на Ричарда, то на его дочь, но не мог не признавать правоту обоих. - Неугомонные вы оба: что ты, что дочь твоя, - по-доброму буркнул старый монах, возвращаясь к работе. - Раз так, Каллас, сходила бы ты тогда ко Храму Гроба. Мы с братьями иногда ходим к нему и просим о здравии для больных и для себя. - И как? - С нескрываемым любопытством поинтересовалась Каллас. Брат Марк рассмеялся, не в силах удержаться от забавной наивности девушки. - Ну, как видишь, все живы-здоровы. Пока на то воля Господа нашего. Так что коли совсем с головой решила в нашу шкуру влезть, сходи-ка на всякий случай. Лишним не будет. В ответ на эти слова Ричард слегка кашлянул: - А как же его святейшество? Неужто позабыл он вам тот случай, когда он не пустил вас с братьями на общую службу? Каллас в недоумении посмотрела на отца: - Я, конечно, слышала нелестные слова о патриархе Ираклие - если, конечно, ты о нем говоришь, - но все равно: запрещать кому-то появляться на службе, да ещё и братьям во Христе… Почему? - Из-за нашей службы, дитя, - пояснил брат Марк, - в то время, как мы не гнушаемся больных, все гнушаются нас, здоровых. Но ты уж слишком резко не принимай это, дитя: в решении отца Ираклия зерно разума есть. В конце концов, он ведь не запретил нам вообще входить в храм. Мы вольны приходить, когда нам угодно, разве что должны выбирать такое время, когда там или малолюдно, или вообще никого. Кстати, - он назидательно поднял указательный палец, - я и тебе советую так сделать. Иди или засветло, или ближе к сумеркам. - Да, не стоит будить лихо почем зря, - буркнул Ричард, - лучше послушайся брата Марка, дочь, если надумаешь посетить Гроб Господень. Пусть твоё бдение не будет ничем омрачено. А с патриархом Ираклием ещё успеешь поссориться: уж такой он человек. - С его святейшеством выгоднее дружить, чем враждовать, - произнёс старый монах, отмеряя на весах необходимую дозу целебных солей для лекарства, - однако, у тех, кто приближен к государю, вряд ли это получится. - Хотя бы потому, что он более благоволит несостоявшемуся помазаннику, чем нынешнему. - В голосе Ричарда Каллас явственно услышала злость. - Отчасти поэтому у нас с ним как-то изначально не заладилось. Этот человек живет далеко не так, как положено жить христианину. Так что будь особенно внимательна, Калллас: он - не тот, к которому следует обращаться за духовной помощью. Та в ответ молча кивнула, запоминая, с каким ещё человеком ей точно не нужно пересекаться. *** Мысли о чудесной, исцеляющей силе Гроба Господня не покидали разум Каллас уже который день. Слова брата Марка зародили в ней любопытство, которое подогревалось истинным желанием своими глазами увидеть, почувствовать место, где был погребен Спаситель. Еще в Англии, во времена беззаботного детства, Каллас со слов отца часто пыталась представить, как выглядит тот грот, как выглядит тот камень, за которым на третий день после смети Спасителя жены-мироносицы узрели ангела. И вот, будучи уже несколько недель на Святой Земле, обитая и неся службу практически в нескольких шагах от Храма Гроба, Каллас никак не могла наконец дойти дотуда и вознести святыне свои молитвы. Обилие дел в госпитале и лепрозории не позволяло Каллас помышлять ни о чем другом, кроме работы и помощи отцу. Сейчас им приходилось особенно туго, так как братья Иоанн и Марк все же отправились к Масличной горе с еще одной группой паломников, как они и говорили. А братья Матфей и Лука, как назло, так же задерживались. Поэтому вся забота о раненых и больных легла на плечи сенешаля Эйзенорского и его дочери, так что часами отдыха для них становились редкие закаты и рассветы. И одним из таких Каллас решила воспользоваться. *** В один из таких свободных вечеров, когда солнце стало ярко-алым и повисло над высокими минаретами, с которых зазвучали призывы на вечерний намаз, из дверей Храма Гроба стали выходить последние прихожане, задержавшиеся после вечери. Все это время Каллас терпеливо ждала в тени за углом, не желая привлекать лишнего внимания, особенно со стороны служителей храма. Когда вокруг стало совсем тихо, а патриарх Ираклий вышел из дверей церкви и направился в сторону своей резиденции, девушка наконец вышла из своего укрытия и шмыгнула внутрь. Свои двери собор не закрывал никогда, и ни для кого. Изнутри храм показался Каллас еще более величественным и по-странному холодным, несмотря ни на тлеющие лампады, ни на догорающие свечи. Наверное, это из-за того, что основное убранство собора было каменным: пол был выложен каменными узорчатыми плитами, внутреннюю ротонду с каменным гротом окружала массивная колоннада с галереей, замыкающейся у алтаря. Подойдя ближе к нему, девушка чуть улыбнулась и вдохнула аромат благоухающих бутонов, которыми была украшена святая святых. Цветы, такие же яркие и живые, как трепещущие огоньки свечей. То немногое, что было живым в убранстве святого Гроба. Глухие шаги внезапно разнеслись эхом под высоким сводом и по галерее. В беспокойстве, что это мог вернуться отец Ираклий, Каллас юркнула за стенку каменного грота, внутри которого находилась святыня. Вскоре тусклый свет свечей и последние солнечные лучи очертили полусогбенную тень в серых одеяниях, которая никак не походила на фигуру пусть и немолодого, но энергичного человека, коим был патриарх Иерусалимский. В мертвой тишине Каллас казалось, что она может различать даже дыхание позднего паломника. Тяжелое, хриплое и болезненное, будто у нищего. Или прокаженного. Фигура прошла совсем близко ко святому Гробу, и Каллас совсем вжалась в камень. Она хотела бы незаметно выскочить из дверей храма, чтобы остаться незамеченной. К тому же, ей совершенно не хотелось нарушать своим присутствием таинство чужой молитвы. Однако, она решила, что своими попытками ретироваться произведет куда больше суматохи и шума. Тем более, всем своим обликом человек походил на больного: порой девушке казалось, что его ноги вот-вот подкосятся при очередном шаге. Поэтому чувство врачебного долга велело ей остаться и, притаившись, тихонько наблюдать за припозднившимся паломником на случай, если ему вдруг понадобится помощь. Однако, к великому удивлению Каллас, тот не остановился у Гроба Господня. Фигура медленно поплыла к галерее и скрылась в темноте колоннады, в глубине которой мелькали лишь тусклые огоньки лампад. До той части храма девушка дойти не успела, поэтому она неслышно выскользнула из своего укрытия и переместилась чуть ближе, чтобы разглядеть то, что там находилось. И, когда ее глаза привыкли к полумраку, Каллас почувствовала, как от увиденного по спине пробежал холодок. В стене храма, находившейся за галереей, находились погребальные ниши с каменными гробами. То были последние пристанища иерусалимских королей. Гордые, мощные каменные фигуры покоились на крышках своих саркофагов, сжимая в окостеневших пальцах рукояти мечей. Но не это печальное, но величественное зрелище заставило сердце Каллас похолодеть от ужаса и необъятной скорби. Одна из могильных ниш была пустой. И девушка прекрасно знала, для кого она была уготована. Согбенная фигура остановилась возле этой самой ниши. Тонкая рука опустилась на каменную плиту и провела по вытесанным буквам, а глухой, хриплый голос медленно произнес их. Услышав его яснее, Каллас оцепенела, ибо она узнала этот голос. Он только что прочел свое собственное имя на пустом каменном гробу. - ..Бодуэн Четвертый... - Подхватило эхо его слова, - Король Иерусалимский, Король Прокаженный, чей недуг был выставлен на всеобщее посмеяние злой судьбой... Как ляжет он здесь, в этой могиле, наравне со своими великими предками? Что успеет он сделать для Святой земли прежде, чем будет поглощен огненной пастью геенны?.. Он прервался, низко опустив голову и поднеся ближе ладони, будто разглядывая их. - ..И что останется от него самого? Плечи его содрогнулись, и больной обессиленно рухнул на колени перед пустым гротом. - Господи... - Выдохнул он в пустоту, - скажи мне, как скоро эти пальцы будут не в силах удержать даже гусиное перо? Когда мои члены настолько ослабеют, что я буду не в силах даже стоять? Когда мое лицо иссохнет, и я совсем потеряю все, что было в моем облике человеческого? Неужели мне уготовано узреть себя мертвым еще будучи живым?.. - Голос его сорвался, и тишину прорезал горестный вздох. - О, Всевышний... призови мою душу прежде, чем со мной это случится. Сжалься надо мной.       Слушая эти речи, полные тихой скорби и отчаяния, Каллас забыла, как дышать. Она боялась лишний раз пошевелиться, чтобы не нарушить эту болезненную мольбу обреченного. Ей казалось, что стоит раздастся хоть малейшему шороху, и Господь вовсе отвернется от несчастного, лишив его своей последней милости. - Отче наш, сущий на небесах... Да светится имя твое, да будет воля твоя... Как на земле, так и на небе...       Слова молитвы становились все тише и неразборчивее, и вскоре почти не различались вовсе. Лишь только хриплое болезненное дыхание стало тяжелым. Выглянув из своего укрытия, Каллас увидела, что фигура несчастного обмякла, и он обессиленно облокотился на каменную плиту. Вероятно, подобное душевное потрясение, которому добровольно подверг себя король, совсем выбило его из сил. Не раздумывая ни секунды, Каллас позабыла о скрытности и подбежала к Бодуэну. - Государь, - позвала она его, чуть сжав запястье, - государь, вы слышите? Голос девушки будто подействовал на короля, как гром среди ясного неба. Он вздрогнул и слегка отшатнулся, увидев, что она касается его руки. - Каллас, дитя... - Выдохнул он, попытавшись приподняться, - прости, я... Должно быть, помешал тебе, я не видел тебя, когда заходил... - Вам худо, государь, - мягко отозвалась Каллас, не отпуская его руки, - позвольте мне сопроводить вас к паланкину. Слуги ждут вас снаружи? Бодуэн отрицательно покачал головой. Каллас с удивлением и нескрываемым ужасом посмотрела на него, поняв, что он пришел сюда в одиночку. - Это пройдет, Каллас, - попытался отмахнуться юноша и вновь предпринял неудачную попытку самостоятельно подняться, - ты... уходи лучше. Во имя твоей же жизни, дитя, не прикасайся ко мне. Девушка укоризненно покачала головой и чуть улыбнулась. - Позвольте сопроводить вас до ваших покоев, государь. Ибо я уже прикоснулась к вам.       Бодуэн вновь взглянул на ладони Каллас, мягко придерживавшие его обрубки в окровавленных бинтах, и тут же отвел глаза, будто увиденное повергло его в ужас. Чувство отвращения и глубокой ненависти к самому себе и своей беспомощности захлестнуло его, ибо Бодуэн понимал, что сейчас без помощи кого-то другого он бессилен. И, по воле злого рока, этим кем-то другим оказалась юная Каллас. Чуть оперевшись на руки девушки, прокаженный поднялся на ноги, все еще слегка пошатываясь. - Обопритесь, государь, - Каллас подставила ему свое плечо и, прикрыв серым плащом выбившиеся из-под него белые королевские одеяния, медленно шагнула к выходу из собора.