Чужие грехи

*** - Chorus angelorum te suscipiat et cum Lazaro quondam paupere... - Allahu akbar... Когда на Иерусалим опускается кровавый закат, город наполняют молитвы. Из Храма Господа доносятся холодные песнопения на латыни. Мечеть звенит витиеватыми мелодиями мусульманских молитв, раздающимися то тут, то там с высоких минаретов. Необыкновенно красивы обе эти мелодии, но прекраснее всего их альянс. Ибо это говорят души людей. Ибо музыка сердца у них одна. И христианин, и мусульманин мира желает... *** Звон разбитой склянки прорезал воцарившуюся в госпитале тишину, и по всему помещению разнесся специфический запах тысячелистника, от которого очень хотелось чихать. Лазарит Матфей, как раз вошедший в госпиталь в столь неподходящий момент, укоризненно взглянул на виновника произошедшего. Точнее, виновницу. - Убери здесь, пожалуйста, - ровно произнес лекарь, - и впредь постарайся не шуметь вечером. Большинство больных уже спят в это время. Каллас, обреченно выдохнув, склонилась над сиротливо лежащими осколками и собрала их в подол фартука. - Прошу прощения, брат Матфей, - полушепотом произнесла девушка. - Ты сегодня сама не своя, Каллас, - ответил тот, - все же не нужно тебе было на эту битву идти. Вообще негоже девушкам ввязываться в подобные дела. Войной должны заниматься мужчины. - Сейчас такие времена, что, думаю, и тем, и тем просто необходимо владеть оружием. Лазарит вопросительно взглянул на нее. - Что такое? - Непонимающе улыбнулась Каллас, - так мой отец говорил, да упокоит Господь его душу. - Да нет, ничего. Просто неугомонные вы, - усмехнулся брат Матфей, - что Ричард был, что и ты тоже... Внезапно дверь отворилась, и в госпиталь вошел стражник, который не преминул чихнуть от устойчивого запаха настоя тысячелистника. - Каллас здесь? - Спросил он. - Да, - девушка вышла вперед, - а что стряслось? - Поднимись сейчас в покои короля, - ответил привратник. - Что-то с ним не так? - Обеспокоенно поинтересовалась Каллас, переглянувшись с лазаритом, - просто он вроде не велел приходить к нему сегодня вечером. Может, тогда мы с братьями вместе придем? - Дай договорить, - притормозил ее стражник, - тебя хочет видеть леди Агнесса де Куртене, вдовствующая королева-мать. Доля удивления девушки была немалой. Все это время, что она пребывала в Иерусалиме, Агнесса, мать Бодуэна и Сибиллы, вообще не замечала ее присутствия. Даже несмотря на свое безграничное любопытство, и на то, что Каллас почти всегда подле короля. Хотя всем вокруг было очевидно, что леди де Куртене давно не питает материнской любви к Бодуэну. Но с чего бы ей тогда знать, что Каллас всегда с ним? И зачем? - Если такова воля госпожи, то я незамедлительно явлюсь, - Каллас вышла из госпиталя вслед за стражником. *** - Что-то долго ваша целительница идет, - оглядывалась на дверь королева Агнесса, сидя в кресле перед ложем своего обреченного сына. - Вы послали за ней недавно, матушка, - глухо ответил больной, - у нее могут быть дела в госпитале, или в оружейне... - Дела! - Словно обиженно воскликнула женщина, всплеснув руками, - это какие же, позвольте, у нее могут быть дела? В Иерусалиме-то? Бодуэн выдохнул, протерев глаза. Он не понимал, откуда вдруг у его матери возникла столь резкая неприязнь к Каллас. Насчет ее солидарного отношения к нему юный король уже перестал удивляться, ибо знал, что никогда Агнесса не питала к нему теплых чувств. А вот Каллас... То вообще будто и не было ее, то теперь такое живое любопытство. Хотя, это в духе его матушки-королевы. - Матушка, - произнес Бодуэн, взглянув на мать, - Каллас ответит вам на все интересующие вас вопросы. Только прошу, постарайтесь говорить с ней более спокойно. Она не заслужила такого отношения к себе. Тем более от вас. Слова сына, похоже, еще больше вывели Агнессу из себя. Говорить с ней в таком тоне! Наглец! Спесивый мальчишка, обиженный на нее за свою болезнь! Как будто она специально подослала к нему прокаженного! Но королева старалась сдерживать эмоции, дабы не выглядеть в не очень хорошем свете. - Могу я тогда спросить вас, любезный сын мой и государь, - с натянутой лаской в голосе обратилась она к юному королю, - о причине вашей столь ревностной защиты чести этой девушки? - Если вы действительно хотите это знать, то я отвечу вам, - твердо произнес Бодуэн, поднявшись на своем ложе, - я обязан Каллас. - Интересно, чем же король может быть обязан служанке? - Не говорите о ней так. Заклинаю вас, матушка, не говорите. Каллас не служанка здесь... - Тяжелый вздох прервал речь короля, - я много чем обязан ей. Тем, что она прибыла сюда, желая помочь не только Святой земле, но и ее обреченному государю. Тем, что она до сих пор подле меня. Тем, что постоянно поддерживает и словом, и делом. - Еще один вздох, и недолгая тишина. - Благодаря ей я вновь обрел желание жить. Потому что она - моя жизнь. И любовь. Услышав последние слова Бодуэна, женщина с удивлением подняла на него взгляд. - Сердечно рада за вас, возлюбленный сын мой, - так же натянуто светло произнесла она, - уж не чаяла, и не думала, что... - Не думали, что в моем сердце все же сумело зародиться подобное чувство? - Горько усмехнувшись, поинтересовался юноша, - нет, матушка. Плоть прогнила, но не душа. - Я вовсе не это хотела сказать, - возмутилась леди де Куртене, но договорить ей не дал привратник, который сообщил о прибытии Каллас. *** Каллас нерешительно стояла в дверях покоев, с легким испугом глядя на королеву. Та в свою очередь оценивающим взглядом пронизывала девушку до костей. А Бодуэн вновь откинулся на подушки и закрыл глаза в предвкушении напряженного разговора.