Чужие грехи

- Вы, кажется, хотели видеть меня, госпожа, - после затянувшейся тишины произнесла Каллас, все же переступив порог комнаты, - и вот я здесь. - Так значит, ты и есть... - Начала было Агнесса, но потом остановилась, видимо, забыв имя девушки. - Каллас, - подсказала та, - из рода Эйзенорских. Агнесса вновь задумалась, отведя взгляд к окну. Из рода Эйзенорских… Знакомо. Уж не родственница ли она того увальня из королевской гвардии, который еще постоянно по госпиталям шатался? - Скажи, а кем ты приходишься недавно погибшему сенешалю Ричарду, что был родом из далекой Англии? - Поинтересовалась женщина. Услышав этот вопрос, Бодуэн приподнялся на локтях и с долей удивления взглянул на мать. С чего бы ей вдруг спрашивать у Каллас о Ричарде? Она никогда не интересовалась им и никогда не жаловала. Наряду с другими рыцарями, напыщенными баронами и сеньорами, Ричард всегда выделялся особой простотой и открытостью. Он всегда был готов прийти на помощь другим, никогда не брезговал общаться с бедняками и больными. Подобное поведение не приветствовалось в рыцарских кругах, куда Ричарда посвятили довольно скоро после его прихода в Иерусалим. Даже слишком скоро, по мнению двора. И королевы. - Я его дочь, - уже более смело ответила Каллас. - Да? - С наигранным изумлением в голосе произнесла Агнесса, чуть приподняв брови, - вот уж не думала, что у него есть дочь. Ты единственная из его потомков? - Нет. У меня есть старший брат Александр, но он остался в Англии, с нашей матерью. - И сколько же вам лет от роду? - Брату было двадцать, когда мы простились с ним. Мне же на момент прихода в Иерусалим было пятнадцать. - Надо же, - Агнесса подошла к девушке ближе и, проведя тонкими пальцами по ее щеке, убрала с нее неряшливую прядку, обнажив белёсый, уродливый старый шрам, - и какими же судьбами тебя занесло в столь опасный край? - Она попыталась скрыть напряжение в голосе. - С какими целями ты пришла ко двору? От этого всего Каллас стало тошно. Слишком броские и яркие тона одежд королевы, обилие всевозможных украшений говорили не только о почетном статусе, но и о высокомерии данной особы. Якобы простая беседа больше напоминала допрос; речи Агнессы были полны лжи и плохо скрываемого отвращения. А когда рука королевы коснулась щеки девушки, та едва сдержалась, чтобы не поморщиться. - Если у вас есть подозрения, моя госпожа, - произнесла Каллас, когда королева отошла от нее, - то спешу вас в них разубедить. Готова поклясться вам чем угодно, что прибыла сюда не ради наживы, ни ради славы. Я пришла на Святую Землю, желая помочь ей. Ее людям. Ее владыке. Девушка посмотрела на Бодуэна, все это время молчаливо наблюдавшего за их беседой. Заметив на себе взгляд Каллас, юный король тоже взглянул на нее. "Прости мне мое бессилие, Каллас..." Агнесса, взглянув сначала на одного, потом на второго, произнесла: - То-то я думаю, как это ты так быстро в свите нашего государя очутилась. Оказывается, ты дочь одного из тех пилигримов, что прибыли сюда якобы с благородными целями. Не думала, что государь наш до их уровня нагнется. Мало того, что дровосеков да рыбаков к себе приближает, так еще и отпрысков их под своим гниющим крылом греет. Каллас совсем упала духом от ее слов. Все ее надежды на то, что хоть малая часть материнской любви все же есть в сердце Агнессы, рассыпались в прах. Что же это за мать, которая подобным образом отзывается о сыне? И затронутая честь покойного отца тоже отозвалась в сердце больным уколом. - Прошу прощения за дерзость, госпожа, но вы слишком мало знали моего отца, чтобы столь нелестным образом судить о нем, - ответила Каллас, - и меня вы тоже знаете очень мало. - О, поверь, я знала похожих на вас, - махнула рукой Агнесса, - и знала достаточно хорошо, чтобы сравнивать. - Довольно. - Бодуэн поднялся со своего ложа, придерживаясь за полог дрожащей рукой. - Я думаю, что вы достаточно узнали о Каллас, матушка, - твердо произнес он и осуждающе взглянул на мать. - Теперь же я вынужден попросить вас уйти, ибо я не могу позволить вам и дальше таким образом оговаривать ее. То, что изначально предполагалось быть простой беседой, становится похоже на допрос. Агнесса чуть не задохнулась от возмущения. Но, не найдя слов для ответа, женщина лишь бросила в сторону сына ненавидящий взгляд и поспешила уйти. *** Бодуэн вновь почувствовал себя худо. Он устало оперся рукой о спинку кровати и присел на ее край. - Невыносимая женщина... - Выдохнул он, - и сестра в нее пошла. Каллас лишь кивнула и опустилась возле него. - Не принимайте ее слова близко к сердцу, владыка, - произнесла она, опустив ладонь на его плечо. - Все в порядке, Каллас, - печально усмехнулся Бодуэн, - к такому отношению к себе я уже привык. Но оскорблять честь тех, кому я всецело доверяю, позволить не могу. Даже матери. Хотя... Едва ли мне хочется называть ее так. - Почему? - Понимаешь ли... Моя мать всегда отличалась показным добродушием и лицемерием. В большие праздники, когда кортеж возвращался из Храма Господа, она всегда подавала нищим милостыню, со звоном подкидывая монеты. Она пускала в замок юродивых, бедняков и больных, желая продемонстрировать всем свою милость и сострадание. Судя по всему, один из ее вот таких вот "гостей" оказался прокаженным, и зараза каким-то образом передалась мне. - Тяжелый вздох на миг прервал его речь, плохо скрывая слишком явную обиду, которая не прошла даже спустя много лет. - Конечно, может быть, причина моего недуга кроется в другом, но все может быть... Каллас в изумлении посмотрела на него и укоризненно покачала головой. - И после всего этого она вас ненавидит? - Почти шепотом выдохнула она. - Я уже давно смирился. Девушка лишь молча кивнула, не найдя слов для ответа. Да и к чему были слова? Говорить обыденное "все будет хорошо"? Ложь. Они оба знали, что ничего хорошего не будет. Ни для кого из них. Искать какие-нибудь слова утешения? Бессмысленно. Они все сказаны тысячу раз, но ни одно из них не способно излечить тело короля. А слова, что она всегда будет рядом... Он итак это знает. Соприкосновение ладоней: бледной, избитой, но теплой, и ледяной, чересчур легкой, чтобы принадлежать живому человеку. Переплетение пальцев в замок. Теплые взгляды голубых и зеленых глаз. Слова, что так хотят вырваться, но не могут. Их не пускают, удерживают в сетях, что поставило непростое время. Но надолго ли? "Мой возлюбленный рыцарь..." "Моя единственная звезда..." Навечно. Навсегда... *** Отзвучали молитвы в храмах. Люди разбредаются по домам. В кровавых лучах заката Иерусалим подобен библейскому Лазарю, ибо с каждой первой и последней зарей он постепенно умирает, чтобы в один прекрасный день возродиться вновь.