Глава XIX. Greensleeves
23 мая 2014 г. в 22:30
***
Солнечный свет опускается на просыпающийся город. Тонкие солнечные лучики скользят сквозь белую завесу балдахина над ложем и пробегают по моим закрытым векам, сгоняя с меня остатки ночного сна.
Я приподнимаюсь на локтях и, чуть жмурясь, смотрю на ласковое, еще не палящее утреннее солнце, ощущая на своей коже приятное тепло. Забавно. А ведь я почти забыл, каково ощущение солнечного света на своих руках. Забыл, как приятно касаться влажной прохлады воды, будто заново принимаешь крещение. Забыл все краски мира, ведь за долгие годы болезни они были блеклы для меня, будто сокрытые пеленой тумана...
Господь всемогущий, как же это прекрасно - ощущать, чувствовать, жить!
На моих губах появляется легкая улыбка, когда на фоне ярко освещенного окна различаю такой знакомый, окруженный тенями силуэт. Фигура облачена в простое льняное платье с кельтскими узорами, которые напоминают тебе о родной Британии. На одно плечо спадает светлая коса с вплетенными восточными цветами. Да, ты никогда не любила вычурных украшений. Собственно, они тебе и не нужны. Ведь ты знаешь: для меня нет прекраснее девушки, чем ты.
Уже проснулась, моя милая... Единственная моя возлюбленная...
Каллас...
Мои руки ложатся тебе на плечи, обнимая и притягивая к моей груди. Ты поворачиваешься ко мне, и я встречаюсь взглядом с твоими большими, полными безграничной нежности глазами. Твои щеки покрываются едва заметным румянцем, когда я легко касаюсь губами твоего виска и едва слышно произношу твое имя. Боже, мы уже пять лет как женаты, а ты до сих пор смущаешься... Такой же краской ты заливалась, стоя в подвенечном платье у алтаря в Храме Господа. На церемонии нашего венчания...
О, какой же это был день! Клянусь всеми святыми, нет и не было тогда счастливее человека, чем я! Я был готов упасть на колени перед Гробом Господа и без устали возносить Ему хвалебные псалмы, благодаря за то, что Он все же сотворил чудо. Величайшее чудо... Никогда я не думал, что мой ужасный недуг сможет отступить, что я могу исцелиться и обрести простое, человеческое счастье рядом с возлюбленной и среди соратников!
...Вот и сейчас я обнимаю тебя, а ты смотришь на меня так светло, так по-детски наивно, просто; и ты прижимаешься ко мне, обняв так же крепко. А я, уткнувшись в волны твоих русых волос, вдыхаю их запах и радуюсь тому, что теперь могу прикасаться к тебе без страха заразить, обречь на такую же смерть, которая когда-то угрожала и мне.
Твои пальцы скользнули по моей изъеденной болезнью щеке. Увы, болезнь не прошла бесследно, и черты моего лица остались чудовищно искажены. Но теперь это меня не так гнетет, как раньше. Потому что застывший облик смерти на моем лице, словно напоминание о былой проказе, не пугает ни тебя, ни наше солнце.
Только я наклонился к тебе за поцелуем, как в комнату влетело и вклинилось между нами радостное, смеющееся существо. Вот ведь маленький безобразник: никогда не дает родителям побыть вдвоем, даже утром. Я беру сына на руки и отчитываю его, мол, так себя вести не подобает наследнику престола. А он улыбается и, крепко обняв меня за шею, обещает, что никогда больше так не будет, и целует мою щеку. Едва сдерживая нахлынувшие слезы счастья, я крепко прижимаю тебя и сына к себе, двух самых дорогих в моей жизни людей.
Наш мальчик улыбается и еще звонче смеется. А ты ласково гладишь его белокурую, кудрявую головку. Вскоре, когда колокол на городской башне пробьет одиннадцать раз, вы пойдете заниматься чтением и письмом. Сын надувает губу, но все же идет за тобой в библиотеку, ибо понимает, что будущий король обязан обучиться грамоте.
Я же вынужден вновь приступить к делам. Прибыли послы от султана, что-то опять с торговцами не так. Надеюсь, дело не связано с очередным нападением тамплиеров. Но клянусь, что мир не будет нарушен, пока я жив.
Спускаясь по парадной лестнице, я выхожу во внутренний двор крепости для встречи с арабами, облачившись в белую мантию и вновь надев маску. Ибо без нее я могу показываться далеко не всем.
***
Вечером я подменяю тебя в обучении нашего сына. Вчера я показывал ему правостороннюю стойку мечника и пару основных ударов, а сегодня научу держаться в седле. Наследник престола пыхтит, но старается сделать все в точности так, как я. Вижу, что мой мальчик действительно хочет стать превосходным рыцарем. И я уверен, у него это получится.
Но вскоре на город вновь опускаются сумерки. Мечи оставлены в кузнице, лошади отогнаны в конюшни. Тренировка подошла к концу, и мы с сыном возвращаемся в светлую комнату, где нас ждешь ты.
Склонившись над постелью нашего мальчика, я, пожелав ему доброй ночи и осенив крестным знаменем, вышел из его комнаты. А ты остаешься у постели сына, пока разморенный насыщенным днем малыш крепко не заснет. И еще пару минут по комнате разносится тихая, нежная мелодия старинной северной колыбельной, что ты напеваешь.
Зайдя в королевские покои, ты подходишь ко мне и интересуешься, как прошла наша сегодняшняя тренировка, и опять в шутку журишь меня, что я взял на себя заботу о военном обучении сына. А я, опустившись на колени, глажу и целую твой уже округлившийся живот и припоминаю тебе, что кое-кто обещал мне забыть о мечах и сражениях. Ведь сестра юного принца даже в утробе не должна знать, что такое война.
***
Новый рассвет встает над Иерусалимом. Алое солнце заглянуло в королевские покои и уронило первые лучи на ложе юного короля. Бодуэн тяжело вздохнул и приподнялся в постели, сгоняя с себя остатки сладкого сна, для которого, к великому сожалению юноши, нет и никогда не будет места в суровой реальной жизни.
"Каллас… зачем только я отпустил ее? Глупец... Какой же я глупец! Сам клялся оберегать ее, пока могу, и сам же отправил в пасть ко льву..."
Король, тяжело оперевшись на золотой посох, подошел к резному окну и стал вглядываться в пустынную даль, словно пытаясь там что-то разглядеть уже почти ослепшими глазами.
"Храни их, Господи..."