Чужие грехи

*** "Господь не допустит беды... Он просто не может позволить случиться непоправимому…" - Мысленно успокаивала себя Каллас, смотря на горизонт. Граница его была нечеткой из-за того, что воздух слегка подрагивал от палящего солнца и нагревшегося песка. Девушка уже битый час сидела на самом верху Башни Давида, все пытаясь высмотреть войско крестоносцев, возвращающееся из похода. Вот, мелькнул вдали Святой Крест! Золотая реликвия переливалась в лучах дневного солнца, за ним замелькали флаги с символикой рыцарских орденов. И за ними войско словно выплыло из тумана, будто мираж, призрак пустыни. Когда рыцари Иерусалима вошли в ворота города, Каллас быстро спустилась с дозорной башни, желая встретить войско. Первыми в город вошли братья-лазариты, несшие на плечах королевский паланкин. Бело-голубые занавеси, движимые легким ветерком, плавно поднимались и так же плавно опускались, иногда открывая взору собравшейся толпы находящегося в забытьи короля. Он лежал недвижимо, прикрытый льняным покрывалом, и могло показаться, что жизнь давно покинуло это дряхлое, изъеденное проказой тело. Но нет, несчастный был жив. Его грудь едва вздымалась от слабого дыхания, а почти беспалая ладонь крепко сжимала окровавленный хлыст. Каллас едва сдерживала себя, чтобы не подбежать к паланкину и самой не убедиться в том, что ее возлюбленный вернулся живым из столь изнурительного похода. Нет, она не могла позволить себе подобную слабость. Итак об их теплых отношениях с Бодуэном поползли слухи. Придворные уже не стесняясь шепчутся за ее спиной и спиной короля, передавая из уст в уста отнюдь не лестные сплетни. И все это благодаря "любящей" матери и такой же сестре обреченного правителя. Следом за королем в город вошли стражники, ведя перед собой Рене де Шатильона, закованного в кандалы. Узник выглядел довольно жалко: грязная длинная рубаха с запыленным подолом, спутанные рыжие волосы, избитая в кровь физиономия. Вспомнив запекшуюся кровь на хлысте, что держал в руке Бодуэн, Каллас не смогла сдержать злорадной улыбки. Видимо, запас терпения у короля иссяк, и он решил наконец-таки воздать этому смутьяну по заслугам. И правильно: некоторое время в темнице вернет ему здравомыслие. А хотя... горбатого могила исправит. Незаметно плюнув в сторону де Шатильона, девушка вновь обратила взор к паланкину, уже скрывавшемуся во внутреннем дворе королевского замка. Проводив его взглядом, Каллас, пробираясь сквозь набежавшую толпу любопытных, пошла по направлению к госпиталю, желая вернуться к своим повседневным обязанностям. *** Гулко ступая по пустому коридору лазарета, Тиберий заглядывал то в одну комнату, то в другую. Наконец услышав приглушённые знакомые голоса, он заглянул за тяжёлую деревянную дверь и оперся плечом о косяк, наблюдая за происходящим внутри. - Все трудишься, Каллас? - Окликнул он молодую целительницу, сновавшую от одной койки с раненым к другой. Та не сразу заметила Тиберия и, оглядевшись слегка растерянным взглядом, подошла к нему. - Да, с момента возвращения рыцарей барона Ибелина у нас прибавилось работы. Но мы справляемся, - тут же заверила его девушка и улыбнулась, несмотря на свой слегка утомлённый вид, - а что такое, Тиберий? Нужна помощь? - Погоди, - остановил ее тот, опустив ладонь ей на плечо. Плечи его поднялись и опустились в тяжелом вздохе. - Помощь действительно нужна, Каллас. Но прежде, чем я попрошу тебя о ней, поклянись сделать все в строжайшей секретности. Эти слова насторожили девушку, но в ответ она лишь утвердительно кивнула. - Я слушаю. Отведя ее чуть в сторонку, Тиберий наклонился ближе и произнёс, почти что шепча: - Найди сейчас Латифа - того лекаря, что прислал нам Саладин, - и проводи его во дворец Эль-Акса, в покои Сибиллы и маленького принца. Знаешь, где это? Та кивнула. - Что мне сказать ему? - Только то, что дело не терпит отлагательств. А в случае чего, и огласки тоже. - Могу поручиться за Латифа: он - человек чести, и не станет разглашать то, что велено держать в секрете. - Охотно верю. - Тиберий внимательно посмотрел на Каллас и чуть сжал ее плечо. - Так же, как верю и тебе, дитя мое. На ее вопросительный взгляд он добавил: - Когда ты придёшь вместе с Латифом, то я попрошу тебя остаться тоже. Подобная просьба ошарашила Каллас ещё больше. Но ни о чем расспрашивать Тиберия она, разумеется, не стала. - Мне бы не составило никакого труда выполнить и эту просьбу, Тиберий. Но… как на мое появление отреагирует госпожа? Мне бы не хотелось вновь становиться причиной ее недовольства, тем более в присутствии мальчика. - Об этом не тревожься, - заверил ее тот, - я убедил ее, что твое присутствие необходимо. Подобные слова вселили в Каллас больше тревоги, нежели уверенности и смелости от осознания собственной значимости. Но как-либо возразить она не могла. Потому, отвесив Тиберию уважительный кивок, она спешно направилась на поиски Латифа. *** Вскоре Каллас и лекарь уже стояли у двери в покои королевы. В ответ на стук им открыл Тиберий, который уже был там. Войдя внутрь, помимо военачальника и непосредственных обитателей покоев Каллас увидела отца Гийома и лазаритов Иоанна и Луку. Однако, все эти знакомые лица не придавали девушке уверенности, а наоборот, вызывали еще большую тревогу. Маленький принц лежал на постели, хотя выглядел абсолютно здоровым. Стоящие рядом с ним братья-лазариты довершали угнетающий образ, заставляя Каллас тут же вспомнить слова отца Гийома о том, что «тот болен опаснее всего, кто не чувствует себя больным». Мальчик действительно не чувствовал себя больным. Он с любопытством наблюдал за манипуляциями Латифа и смеялся, когда отец Гийом отвлекал его какими-то забавными историями. И его никак не беспокоила длинная игла, которой Латиф протыкал нежную кожицу на его ступне. Все собравшиеся замерли, не в силах произнести ни слова. Лишь только отец Гийом продолжал что-то оживленно рассказывать маленькому принцу, упорно сдерживая в голосе горькую дрожь. Каллас подумалось, что вот уже во второй раз этому почтенному старцу доводится переживать подобное. Сначала с одним Бодуэном, теперь с другим. По воле злого рока, ему суждено пережить обоих. Убрав лечебный инвентарь, Латиф взглянул на Сибилла и угрюмо покачал головой. Лицо принцессы оставалось непроницаемым, как ледяная маска: казалось, будт бы она вообще не осознавала, что происходит и какая страшная правда только что подтвердилась. Но дрожащие пальцы и стеклянные от слез глаза Сибиллы говорили об обратном. Она неотрывно смотрела на сына, а тот не мог понять, отчего на лице его матушки отразилась словно вся тоска мира. Обменявшись парой слов с братьями-лазаритами, Латиф отвесил учтивый поклон Сибилле и вышел из покоев. Стоявшие все это время поодаль няньки быстро забрали мальчика, оставив всех собравшихся наедине с тяжелыми мыслями. - Как это заподозрили? - Угрюмо произнес Тиберий, первым нарушив молчание. - Во время занятий письмом мальчик нечаянно уронил на голую кожу каплю раскаленного сургуча, - отозвался отец Гийом, едва не задыхаясь от собственных слов, - Господи… это не спутать ни с чем. - Увы, - отозвался брат Иоанн, - вы сами все видели. Сомнений в том, что это - тот же самый недуг, не остается. Все в ответ лишь молча кивнули. Казалось, даже произносить то страшное слово «проказа» было чем-то кощунственным и непростительным. - Да… Злой рок не оставил нам ни сомнений, ни выбора, - продолжил Тиберий, - единственное, что нам действительно остается сделать - как-то сообщить о случившемся государю. Он не может оставаться в неведении: ситуация слишком серьезная. Едва Тиберий закончил говорить, Каллас с ужасом поняла, что взгляды всех присутствующих в комнате в одночасье воззрились на неё. - Нет. - Она отрицательно покачала головой, стараясь унять предательскую дрожь в голосе. - Не смотрите на меня так. Я этого не сделаю. - Каллас, послушай: среди нас ты теперь ближе всех к государю, по-особому ближе… - Начал было Тиберий, но девушка перебила его. - Нет! - Каллас поразилась резкости своего голоса. Она виновато опустила глаза и произнесла мягче: - Ты знаешь, я не привыкла перечить выше стоящим, Тиберий. Но даже под страхом смерти я не сделаю того, о чем ты меня просишь. Как я скажу государю о том, что его единственная надежда, его единственное утешение обречено на гибель? Это же убьёт его! - Она переводила взгляд то на одного, то на другого, ища поддержки. - Милостивые мои братья, отец Гийом… Неужто мало страданий выпало на долю нашего несчастного короля? Неужели нельзя сохранить в тайне болезнь наследника и от него тоже, и позволить ему уйти со спокойным сердцем? Умоляю, сжальтесь над ним. - Она подавила судорожный вздох и прошептала одними губами: - ..И надо мной. Тиберий угрюмо покачал головой. - Пойми же: это не моя прихоть, а необходимость. Страшная, болезненная необходимость. Во имя спасения Святой Земли, государь должен это узнать и указать на иного преемника: никто не сможет противиться слову государя, даже после его кончины. - Бога ради, Тиберий, они и при живом-то короле ни во что не ставили его слово… Военачальник угрюмо замолчал, а потом решительно шагнул к выходу, отодвигая преградившую ему путь Каллас в сторону. - ..В конце концов, я сам сообщу государю о недуге наследника. Я готов принять на себя этот груз. - Нет. - Тихий, но твёрдый голос принцессы обратил остальных в тишину. Доселе молчавшая, Сибилла подняла влажные глаза на Тиберия и отрицательно покачала головой. - Мой брат ничего не узнает. Это известие не принесёт ему ничего, кроме горя, а Святой Земле - никакой ясности. Посему он останется в благом неведении вплоть до своей кончины. Во имя всего этого заклинаю вас хранить молчание. - Сибилла… - Обречённо выдохнул Тиберий, но та остановила его колючим взглядом. - Я готова более детально обсудить с тобой наше положение, Тиберий. - Она окинула взглядом других присутствующих, задержав взгляд на Каллас. - Остальных же я отпускаю, с благодарностью за то, что сей скорбный час я встретила не в одиночку. *** Каллас не помнила, как вышла из покоев Сибиллы и куда направилась дальше. Казалось, в одночасье разум ее помутился, и она не видела перед собой ничего, кроме маленькой детской ножки, проколотой медицинской иглой, и обречённого взгляда лекаря, который безмолвно сообщил всем страшную весть. От этих образов хотелось убежать, укрыться, сделать что угодно, лишь бы этот кошмар не оказался правдой. Но увы, от воли злого рока было не скрыться. Перед ним были все равны. Каллас очнулась только тогда, когда сумрак вечернего коридора сменился светом галереи, за проемами которой виднелись низенькие деревья. Оглядевшись, девушка поняла, что ноги сами привели ее во дворцовый сад, где рос душистый розмарин и сандаловые деревья. В тот сад, который был подобием Гефсифманского и для Бодуэна, и для неё самой. Глаза тут же уловили движение меж деревьев, и Каллас ощутила, как сердце обдало теплом, а потом тут же сдавило, будто тисками. По воле все того же рока Бодуэн был там, в саду, в своём оплоте уединения и покоя. И одна мысль о том, что это место могло быть осквернено дурной вестью - самой страшной, которая только может быть сейчас - сводила с ума и разрывала все нутро Каллас чудовищной болью. Поэтому, как бы ни был велик соблазн подойти к возлюбленному и вновь разделить с ним благодать этого оплота рая на земле, девушка сжала кулаки и постаралась проскользнуть по галерее как можно тише. Но как назло, под ногой особенно громко хрустнули мелкие камни, незамедлительно выдав ее присутствие. Бодуэн обернулся, и взгляд его исполнился теплом. - Неужто ты по-прежнему прячешься от меня, моя радость? - В шутку пожурил он мелькнувшую за колонной девушку и протянул ей ладонь. Услышав его голос, та ощутила, как в глазах моментально защипали слёзы. Но Каллас взяла себя в руки и, проморгавшись, вышла к королю с самой трепетной улыбкой, молясь ничем не выдать своё истинное душевное состояние. - Я бы сказала, что по-прежнему мешаю вашему уединению, государь, уже в который раз, - отозвалась она, подходя ближе, - клянусь, это выходит не намеренно. - Даже если и намеренно, то я не был бы против. - Он оперся рукой о камень, на котором сидел, и вдохнул полной грудью, прикрыв глаза. - Отчего-то мне думалось, что ты обязательно придёшь сюда. После всех недавних событий, которые тебе довелось пережить. - Не думаю, что на мне они отразились тяжелее, нежели на моих товарищах, - пожала плечами Каллас, перебирая пальцами стебелёк розмарина, - но… Да, я часто думала о том, чтобы вернуться в этот благословенный уголок. - Мне отрадно это слышать, Каллас: прекрасно осознавать, что здесь хорошо не только мне, но и тому, кто стал для меня дорог. Он чуть улыбнулся, увидев, как ладонь девушки легко коснулись его ладони, и чуть сжал ее в своих пальцах, которые уже почти не слушались его. С горечью Бодуэн заметил, с каким трудом ему теперь дается даже такая простая ласка. - ..Надеюсь, что ты и в дальнейшем не перестанешь приходить сюда, Каллас. Уже после того, как все случится. Поначалу растерявшись, Каллас едва не переспросила, что Бодуэн имеет в виду. Но она вовремя осеклась, чувствуя, как понимание снова режет по сердцу, но нашла силы для уверенного кивка. - Иначе и быть не может, государь. Как же я позабуду о месте, где вы находили покой? Бодуэн вновь вздохнул, и девушка не могла не заметить, что каждый вдох короля становится все больше и тяжелее. - …Хотел бы я и в самом деле обрести вечный покой именно здесь. Не в окружении каменных стен и гробов, но посреди земного рая; стать одним из этих гибких розмариновых стеблей, или птицей поселиться в душистых ветвях сандала, чтобы видеть все, что происходит здесь. Чтобы незримо оберегать всех, кого я оставил: сестру, отца Гийома… Тебя, моя радость… - Он сжал ладонь Каллас чуть сильнее. - И дорогого племянника. Чадо, на которое столько всего свалил его немощный дядя… Каллас ощутила, как от одного только упоминания принца все ее члены содрогнулись. Она молилась о том, чтобы Бодуэн ничего не заметил, несмотря на свою известную проницательность. - ..Но сердце мое на удивление спокойно. Я знаю, что на земле у моего племянника остаётся достаточно защитников, надёжнее которых я не могу желать для него. Каждое слово Бодуэна впивалось в сердце сотней иголок, и Каллас с ужасом почувствовала, что больше не в силах сдерживать то, что рвалось наружу. Ее била мелкая дрожь, по щекам неконтролируемо побежали слёзы, и она отвернулась, по-прежнему надеясь, что ей удастся переждать это и не выдать себя. «Защитники… Что могут эти защитники, когда даже сам Господь оказался не в состоянии уберечь бедное дитя от такой страшной судьбы? Боже… Ненасытный Боже… Неужели Тебе оказалось мало страданий его несчастного дяди?..» Сквозь поток тяжелых мыслей, бивших набатом в ее ушах и голове, Каллас вдруг ощутила робкое прикосновение к своим дрожащим плечам. - Каллас... - Позвал ее Бодуэн, привлекая к себе, - что ты, дитя? - Простите... - Сдавленно ответила та, - простите за эти слезы, мой король. Они сдерживались слишком долго, а теперь вот… льются раньше времени. Она незаметно выдохнула, радуясь тому, что сумела скрыть истинную причину. Но сейчас она действительно не могла для себя различить, какого из двух Бодуэнов она оплакивает раньше времени. Почувствовав еще один ком в горле, Каллас взглянула куда-то назад, чтобы государь не видел ее слез. Но, ощутив легкое, невесомое прикосновение к своей щеке, девушка вновь обратила взор на короля. - Каллас... - Вновь повторил владыка, нежно стерев большим пальцем слезинку с ее щеки, - моя милая, добрая Каллас... Это я должен извиниться за твои слезы. Разве может допустить мужчина, рыцарь, чтобы он стал причиной страданий девушки? Нет. На твою долю их и так выпало достаточно. - Мне стыдно за эти слёзы, господин, - ответила Каллас, отведя взгляд, - вы ведь… вы ведь ещё живой. - Не терзай свое усталое сердце ещё больше, Каллас, - продолжил Бодуэн, - не печалься о том, чье время уже пришло. - Но ведь оно пришло так не вовремя, - с укором произнесла девушка, - так по-жестокому рано... Не будь этой проклятой болезни, вы бы спасли страну от разрушения и своих подданных от гибели, и сохранили бы Иерусалим в первозданном величии. Вы бы жили, мой король, жили счастливо! А так... - Не в силах более сдерживаться, девушка подалась вперед и прильнула к Бодуэну с осторожными, трепетными объятиями. - Так просто не должно быть... Тот немного удивился подобным действиям с ее стороны, однако, он сам был не в силах удерживать рвавшиеся наружу эмоции. Король крепко обнял прижавшуюся к нему девушку, низко опустив голову. - О, Каллас, - выдохнул он, - моя добрая Каллас… *** "Впервые за долгие годы мне захотелось жить. Причем жить не из-за угрозы, нависшей над государством, не из-за долга перед страной, а жить именно потому, что я сам этого хочу. У меня есть, ради кого жить. Есть то существо, которому я нужен. И которое так нужно мне. Господи... Все на свете бы отдал, чтобы вечно вот так прижимать ее к себе, гладить по волосам, шептать ее имя... Каллас... Моя радость, мое утешение... Что же с тобой станет, когда я умру?" *** Этой ночью Каллас не спалось. Из головы никак не лезли мысли о сегодняшней беседе с королем. Его слова. Его объятия... "Боже, почему именно его ты обрек на смерть?..." Из раздумий ее вывел архиепископ Тирский, заглянувший к ней в келью. - Дитя мое, - сдавленным полушепотом произнес священник, - тебя хочет видеть король. Он уже вот-вот... - Дальше договорить он не смог. Девушка судорожно вздохнула, смахнув уже появившуюся слезинку. - Да… Я уже иду, отче. Заметив это, старец подошел к ней и заботливо обнял. - Постарайся только не плакать, - произнес он, - ты же не хочешь, чтобы государь ушел с тяжелым сердцем, и на небесах ему было худо? Ты же знаешь: он не любит видеть твои слезы. - Знаю, но... - Ответила Каллас, вздрогнув от накативших рыданий, но тут же подавив их, - отче, я так его люблю, и просто не могу… - Скажи ему, - тоже с дрожью в голосе произнес падре, - вам обоим станет легче. - Да... - Выдохнула целительница, утерев слезы, - наверное, вы правы. Пойдемте, отче. Выйдя из комнаты, архиепископ с Каллас направились в королевские покои, чтобы успеть проститься с государем.